Потеплее одеться - и вся недолга!
И про уличный градусник вспомнить попозже,
А морозному воздуху просто солгать,
Что сегодня заметно теплее, похоже.
И визгливым дискАнтом потом проскрипеть
"Благодарствую" хрусткому снегу дороги,
И щекою прижаться к пространству успеть
До того, как оно отстранится немного.
И под мышки суровому влезть декабрю
Не руками, а всею фигурой, по шапку,
Чтобы, прыснув, он понял, что перехитрю,
А могу, извернувшись, схватить и в охапку.
И вдохнуть так, чтоб выдохнуть все, наконец,
Что осталось внутри от уютной квартиры,
И заполнить собою не Череповец,
А Евразию и остальные полмира.
Промой свою челюсть вставную, а также протри
Вспотевшую лысину вкупе со лбом и очками,
Чтоб мысль переполнилась тем, что найдется внутри
Не слов - промежутков, оставшихся между словами.
Зажуй запах пота, побалуйся свежим "бычком",
Промокшим, но целым не меньше, чем наполовину,
И, чувством достоинства полный, протиснись бочком
К парадному входу, ведущему внутрь магазина.
Взгляни продавщице в глаза, и увидишь - она
Потупится, взор погрузив под набрякшие веки,
И сдачу возьми, и, мизинец отставив, до дна
Используй сто грамм и почувствуй себя человеком!
Вернешься в квартиру - а там просто ужас какой:
Кусок духоты вперемешку с вещами, и только,
И даже родной, но забившийся в угол, покой
Не кошкой глядит, а немного побитым, но волком.
Того и гляди, что-то рухнет: рисунок со стен
(Вцепившись в обои он держится еле), минуты
(Свисают с часов в ожидании тех перемен,
Что временем года диктуются времени суток)
Навис потолок, как всегда унижающий пол,
Его опустив ниже плинтуса, как говорится,
А честное слово - на нем-то и держится стол -
Распалось на буквы, к тому же, на разных страницах.
Квартира, слегка округлив все четыре окна,
Сошла не с ума, а с чего-то, наверное, хуже:
Увидев внутри у вошедшего что-то, она
Пришла в беспорядок, а если точнее, то в ужас.
Жизнь оказалась слишком велика.
Размера на три. И наверняка
Ее на вырост брали. И осталось
Догадываться - то ли это старость
Так растянулась, то ли что еще?
А волосы, растущие из щек,
О бритву спотыкаются все реже,
Хотя остра последняя и режет
Не хуже, даже лучше и скорее,
Но чаще натыкается на шею.
С утра пустоту заполняя собою, да нешто
Увидишь пространство, хоть стекла до блеска протри,
Пространство, занявшее в мире столь емкое место,
Что и незаметно, почти что, для тех, кто внутри.
В окошке лишь двор, то есть зданий измученный пленник,
Цепями заборов прикованный намертво тут,
Он тоже родился, как все мы, от совокупленья
Пространства и времени - стало быть, мест и минут.
Весь мир, как дворняжка, что держит кота на примете, -
Вот-вот и помчится за каждым из нас по пятам.
Пусть даже собака еще не залаяла, ветер
Понес уже будущий лай по дворам и ушам.
Мир смотрит с таким холодком и с таким постоянством,
Что, кажется, видит не нас, как отдельный предмет,
А место, которое мы занимаем в пространстве,
То место, которое медленно сходит "на нет".
Представив пустыню, вы видите лишь песок,
Он сыплется в воображение, как в посуду,
Да солнце, что сверху, пытаясь достать висок,
Срывается, падая прямо на горб верблюду.
Пустыня - близкий к действительности муляж
Пространства, и где-то в центре его - не с краю,
Здесь, ежели ветер заносит следы, мандраж
Такой, как у ангела, выпавшего из рая.
Часы пребыванья мотаются здесь, как срок,
Изматывают, как звук с минаретов нудный,
Здесь можно найти отпечатки, разрыв песок,
И времени в целом, и каждой его секунды.
Это, наверно, не старость еще, а усталость -
Время, которому место в пространстве досталось
С самого краю, где все, что окажется рядом,
Только и может, что быть отражаемым взглядом.
Да, это только усталость какая-то, это
Свойство души, в данном случае - тела портрета,
Точно такого ж как оригинал, только кроме
Запаха, вкуса и, главное - кроме объема.
Это усталость, конечно, для старости - рано.
Это пройдет, запечется, затянется раной,
Ведь не болит же почти, так, немножечко, малость.
В зеркало глянь на себя - и увидишь усталость.
Вот она, женского рода, хотя и мужчина,
Это беззубость ее, ее плешь и морщины.
Что она шепчет такое, наверное, гадость?
Ну-ка, прислушаюсь: "Старость я, старость я, старость..."
Все карты раздали, и козырь объявлен, но мы
Все медлим чего-то, и так их приладим, и этак.
Ведь если игра "в дурака" и наводит на мысль,
То без козырей, королей, дам, тузов и валетов.
А кто-то напротив не в очередь хочет сходить,
Мол - под дурака, а вы все здесь дурачитесь, дескать,
И долго на резкость приходится мысль наводить,
Пока не поймешь, что она и не может быть резкой.
Игра началась, где угодно, но не на столе,
Который убрали, как только о нем позабыли,
А рядом, глядим, не лежится спокойно Земле,
Ей хочется кверху подняться, хотя б в виде пыли.
А карты еще не раскрыты, но сняты носки
На случай, что крыть будет нечем, и кажется странным,
Что выигрыш и пораженье настолько близки,
Хотя расстоянье меж ними всегда постоянно.
Дурак - он, похоже, умней, чем игра в дурака,
Хотя и глупее, чем умный, и вдвое настырней,
Он ловко "шестеркой" снует между нами, пока
Не понял никто его масть, и считают козырной.
А самые умные, те, что других не глупей
И могут все масти легко разделить на четыре,
Играют по-крупному, то есть, чем карта крупней,
Тем круче, считают они, представленье о мире.
А все остальные, которые просто "среда",
Следят, чтоб их карты не вылезли вон из "рубашек",
И долго не могут сходить ни туда, ни сюда
Пока всех вокруг не разделят на "ваших" и "наших".
Выходит, что мы не играем, а просто глядим,
Как кто-то и бьет, и берет, и тасует колоду.
И выхода нет. То есть, есть - он у жизни один.
И дело не в нем, а в его расстоянье от входа.
Сергей Петров: Эпидемия[Любая эпидемия, как и война, застаёт людей врасплох и пробуждает самые низменные инстинкты. Так получилось и в этот раз: холеру встретили испуганные,...]Белла Верникова: Композитор-авангардист Артур Лурье[В 1914 г. в Петербурге вышел манифест русских футуристов, синтетически объединивший модернистские поиски в литературе, живописи и музыке - "Мы и Запад...]Михаил Фельдман (1952 – 1988): Дерево тёмного лика[мой пейзаж / это дерево тёмного лика / это сонное облако / скрывшее звёзды / и усталые руки / и закрытая книга]Татьяна Щербанова: Стихотворения[На этом олимпе сидят золотые тельцы, / сосущие млеко из звездно-зернистой дороги, / их путь устилают сраженные единороги, / Гомеровы боги и даже...]Питер Джаггс: Три рассказа из книги "От бомжа до бабочки"[Сборник рассказов "От бомжа до бабочки", по мнению многих, является лучшей книгой о Паттайе. Он включает двадцать пять историй от первого лица, рассказанных...]Сергей Сутулов-Катеринич: Попытка number 3, или Верстальщица судьбы[дозволь спросонья преклонить главу / к твоим коленям, муза-хохотунья, / верстальщица, волшебница, шалунья, / сразившая зануду-школяра / метафорой...]Роман Смирнов: Следующая станция[Века уходят, астроном, / когда ты ходишь в гастроном, / но столько чая в пятизвёздном, / и столько хлеба в остальном...]Сергей Слепухин: Карантин[Ах, огненная гусеница вербы, / Накаливанья нить пушистой лампы, / Светильник в старом храме изваяний / В конце пути - там где-то, где-то там...]
