НИ О ЧЁМ И ОБО ВСЁМ
Миниатюры
АСПИРАНТУРА
Пришёл подавать документы в аспирантуру. Не спрашивайте, зачем. Мне 52 года, родился в 1971 году, закончил университет в 1993-ем.
Грустный 18-летний мальчик взял мой паспорт. Начал что-то вводить в компьютер.
– Где родились? – неожиданно спросил он.
– СССР, – начал я.
– СССР это город? – спросил мальчик.
– Страна, – ответил я.
– Нет такой страны, – ответил мальчик и показал графу в компьютере. И правда: Россия была, Украина была, даже Таджикистан был, а СССР не было. Страшен мир, где не было СССР...
– Ладно, руками вобью. Как Вы говорите? – произнёс мальчик.
– СССР, – медленно сказал я.
Мальчик вбил место рождения, номер паспорта, стал вбивать год рождения.
– Нет такого года, – сказал он.
– До вас 1971 год был всегда.
– А у нас нет, всё заканчивается 1985-м.
Я внимательно посмотрел на мальчика: как страшен мир, который заканчивается 1985 годом.
– Ничего, опять ручками вобью, – сообразил мальчик.
Потом мальчик взял диплом. Долго смотрел на мой диплом МГУ. По сравнению с нынешними широкоформатными дипломами мой диплом неказист да и герб на нём – венок пшеницы, а не двуглавый орёл. Потом мальчик сказал:
– Таких дипломов не бывает, надо показать проректору.
Через 20 минут вернулся.
– Проректор сказал на бюджет.
Я гордо вздохнул. Видимо, проректор был такой же дедушка, как и я. Дедушки многое знают и многое понимают.
Потом мне вбили, что осталось, и выдали справку о принятии документов для поступления в аспирантуру, но в момент её передачи мальчик вздрогнул:
– Где вкладыш с оценками?
С вкладышем была незадача, я его потерял, о чём и сказал мальчику.
Мальчик опять побежал к проректору.
В этот раз он вернулся через 5 минут. На его лице застыла маска невиданного удивления.
– Что сказал проректор? – спросил я.
– Ну и что, – удивлённо сказал мальчик и окончательно выдал мне справку.
НОТЫ
– Слушай, я заеду, ноты заберу?
Первая жена мне не звонила и не писала уже пять лет. Двадцать лет назад она заехала ко мне выпить кофе и осталась на десять лет. Жили мы душа в душу, не ругались и не ссорились, но через десять лет она ушла, как и пришла. Просто мы пили утром кофе и она сказала, что уходит. Вот и всё.
Сейчас я уже десять лет живу со второй женой, причём пять из них в Крыму.
– Какие ноты? – спросил я.
– Когда я к тебе из Питера вещи в Москву перевезла, то положила ноты в нижний ящик книжного шкафа.
Не то, что бы первая жена музыкант, но в детстве училась в музыкальной школе, подавала надежды, но за десять лет брака я ни разу не видел у неё в руках скрипку и ноты. Да и скрипки у нас не было.
– Оль, – говорю, – я никогда у нас с тобой не видел нот.
– Ты что, не можешь поискать?
– Оль, я живу в Крыму, как я приеду в Москву? У нас даже самолёты не летают.
– А в квартире кто-нибудь живёт?
Квартира мне досталась от бабушки, поэтому при разводе мы её не делили. Оля забрала машину, вещи, акварели Берсенева и всю художественную роспись. В моей квартире уже пять лет живёт жилец, как я уехал в Крым, так и живёт.
– Живёт, – отвечаю.
– Ну что, жильцы не могут посмотреть?
– Оль, это было 20 лет назад, из них десять я живу со второй женой Леной, она не раз перебирала шкаф, мы не раз переставляли шкаф, потом жилец переставлял шкаф, потом я уехал в Крым.
– Ты меня никогда не любил, – прервала меня Оля.
Мне было нечего ответить. Как мог, я любил. Я даже посвятил написанную мной книгу ей, но я и правда неразговорчив насчёт любви. За границу мы ездили один раз, юг ей был противопоказан из-за болячек, на дачу тогда не было денег.
– Любил, – ответил я.
– А сейчас не любишь, – сказала Оля.
– Что там хоть?
– "Серенада солнечной долины" и Гершвин.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – неожиданно запел я.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – неожиданно подхватила Оля и сказала:
– А ведь хорошо мы с тобой жили.
Если честно, я уже не помню, как мы жили:
– Хорошо, – ответил я.
– Мы издавали журнал, писали стихи.
– Мы издавали журнал, писали стихи, – повторил я.
Оля задумалась и вдруг выпалила:
– А ноты ты потерял.
– А ноты я потерял, – повторил я.
– Потерял, – ещё раз повторила Оля.
– Ну так приезжай, поищешь? – осторожно сказал я.
– Нет, Харченко, я к тебе не приеду, – как-то рассерженно сказала первая жена и положила трубку.
Я написал в вотсап жильцу Кеше, чтобы он поискал ноты, но потом вспомнил, что у него три собаки, кот и геккон и, пока Кеша не отреагировал, удалил сообщение в вотсапе.
СОРАТНИЦА
Я продал дачу соратникам, дачники они примерно такие же, как и я, то есть никакие.
Пишут мне:
– Слава, как ты ухаживал за яблонями?
Я начинаю мучительно вспоминать, как я ухаживал за яблонями. Вообще-то за яблонями ухаживала мама, ей 75 лет, но никто лучше неё не ухаживает за яблонями.
Спрашиваю маму:
– Мам, как ухаживать за яблонями?
– Надо обрезать сухие и мешающие ветки, мазать варом и брызгать от тли.
Звоню соратникам, говорю, что надо обрезать ветки, мазать варом и брызгать от тли.
Соратники задумались:
– Что, все обрезать? – спрашивают.
Задумался я:
– Которые мешают, – говорю.
– А как узнать, которые мешают?
– Ну смотри, – отвечаю, – есть две ветки, одна растёт вверх, а вторая вниз, вот они мешают друг другу, надо те, что вниз, обрезать.
Долгое молчание. Видимо, изучают ветки.
– У нас все вниз, что, все обрезать?
Теперь задумался я. Звоню маме, но мама не берёт трубку, видимо, спит, всё-таки мама старенькая.
Соратники опять пишут:
– А что такое вар, чёрный такой?
– Чёрная это смола, а вам нужен садовый вар, он оранжевый.
– А где его взять?
– Не знаю.
Звоню маме, мама спит.
– Видимо, в магазине, – отвечаю соратникам.
– А чем брызгать, водой?
Звоню маме, мама продолжает спать.
И тут я вспомнил.
– Купоросом, – говорю, – порошок такой синенький.
– Понятно, – отвечают соратники.
– Ещё надо стволы белить, – вспомнил я.
– Что, все?
– Нет, только низ.
Тут звонит мама, видимо, проснулась, увидела пропущенные звонки и звонит. Ну, рассказал всё маме.
– А давай я к ним приеду, – говорит мама.
Я представил, как мама 100 километров едет на дачу к соратникам.
– Может, сами справятся, – отвечаю.
Мама задумалась:
– Ладно, – говорит, – дай им мой номер телефона, пусть звонят.
Теперь я верю, что яблони соратников выживут.
КВАРТИРОСЪЁМЩИК
Квартиросъёмщик в Москве попросился ко мне с собакой. Я собак не люблю, но на рынке недвижимости кризис, поэтому я пустил квартиросъёмщика Кешу с собакой. Весь год, проживая в Южном городе, я думал, как там живёт собака квартиросъёмщика в моей московской квартире. Приехав же на новогодние праздники в Москву к маме, я решил зайти и посмотреть, как живёт Кеша. 8 января в 19-00 я звонил в звонок своей московской квартиры. Сначала ничего не было слышно, а потом за дверью раздался заливистый лай.
Дверь открылась. Из щели торчала собачья морда полутораметрового серого кобеля.
– Не бойтесь, – сказал Кеша, – он не кусается.
– Ага, – кивнул я, но кобель всем своим видом показывал, что сейчас меня укусит.
Кеша запер его на кухне, но вдруг откуда-то из спальни мне под ноги бросились две таксы.
– Кеша, это кто? – удивлённо спросил я.
– Лёлек и Болек, – спокойно ответил Кеша.
– Мы же на одну собаку договаривались.
– Не бойтесь, они тоже не кусаются, – ответил Кеша и запер Лёлека и Болека в спальне.
Потом я снимал ботинки и вдруг почувствовал, как кто-то сверлит меня взглядом с антресоли.
Я медленно поднял голову. На меня смотрел огромный серый кот.
– Надеюсь, этого запирать не надо?
– Он на передержке, вчера на свалке нашли, – спокойно ответил Кеша.
– И надолго он здесь? – кивнул я на кота.
– Пока не потеплеет, – ответил Кеша.
Я стал думать. С одной стороны, мы договаривались об одной собаке, а тут три собаки и кот, а с другой стороны, вся Москва забита пустыми квартирами. Все же уехали в Грузию и в Армению. Квартиросъёмщиков меньше, чем сдаваемых квартир.
– Мдяяяяяя, – протянул я, но тут мне на голову что-то упало, Кеша ловко схватил это что-то.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – это просто геккон, я его случайно обнаружил, – и сунул мне в нос геккона.
Геккон молчал и не мигал. Я тоже молчал и не мигал.
– Работа хоть у тебя есть? – тяжело вздохнул я.
– Вестимо, – гордо сказал Кеша.
– И что? На всех хватает?
– Вестимо, – гордо ответил Кеша.
– Ну ты предупреждай, если кого брать ещё будешь, – говорю.
– Не-не, больше никого, – замотал головой Кеша, – пока Лёлека и Болека не пристрою, никого больше брать не буду, Вы не волнуйтесь, Вячеслав Анатольевич.
Ушёл я, конечно, не волнуясь.
ПРАВОСЛАВНЫЙ ФЕН ШУЙ
Курим с соседом Лёхой во дворе и я зачем-то пожаловался, что кот стал ходить мимо лотка.
Лёха затянулся и произнёс:
– У тебя наверняка лоток не по фен шую стоит.
Я удивился, никогда не верил в эту чепуху, но тут кот совсем достал. Я и спросил:
– А как это по фен шую?
– Если расположить лоток изголовьем на юг, то это для хорошей репутации, на восток – для спокойного сна, на север – для хорошей интуиции, на запад – для улучшения здоровья, – произнёс Лёха, сплюнул, выкинул окурок за рабицу и пошёл к себе в дом.
– Вот, – думаю, – белиберда, – но зашёл в дом, поднялся на второй этаж, открыл туалет с кошачьим лотком, смотрю внимательно.
Во-первых, где у лотка изголовье? Наверное, там, где высокая стенка с торца.
Во-вторых, что хочет мой кот: репутацию, сон, интуицию или здоровье.
Сейчас лоток стоит изголовьем на восток, то есть на сон. Видимо, мой кот сна не хочет, раз ссытся мимо лотка.
Интуиция у него есть, на репутацию ему плевать, видимо, коту нужно здоровье.
Поставил лоток высокой торцевой стенкой на запад. Постоял, перекрестил лоток. На цыпочках вышел из туалета, оставив открытой дверь.
Буквально через 15 минут в туалете раздалось грозное шебуршание. Видимо, кот пришёл.
Я затаился. Кот порылся, притих, потом послышался звук струи, и кот снова стал рыться. Потом что-то пробормотал по-кошачьи и удалился на диван.
Пришёл за ним в туалет. Смотрю – всё чисто, в лоток сходил.
Прифигел. Вот что фен шуй православный делает. Надо Лёхе коньяк поставить.
УГОЛ
В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому я не извинялся, а просто спал. Мой же младший брат всегда извинялся. Ему не нравилось спать на диване в кладовке, поэтому он извинялся сразу через 5 минут. За то, что я долго спал на диване в кладовке и не извинялся, вся семья считала меня очень упрямым, а Витя считался доброжелательным и отзывчивым. Ещё в кладовке можно было залезть под диван и представить, что ты в трюме корабля, который пересекает Атлантику, или же ты на подводной лодке, как капитан Немо. Я любил Жюля Верна. А ещё в кладовке можно было копаться в запасах провизии. В советское время все запасали еду, так было принято. Однажды меня наказали, поставили в тёмную кладовку, но я нашёл в запасах провизии конфеты и все съел. Ещё в кладовке был велосипед и деревянные лыжи, и примус. Примус доставали, когда не было света. Примус пах керосином. Кладовка была таинственной, при желании в ней можно было очень долго быть наказанным. Я любил, когда меня наказывали, а младший брат не любил.
ЯИШНИЦА
В детстве на Камчатке у меня была учительница литературы из Москвы. Как она оказалась в нашем захолустье, непонятно. Возможно, муж увёз её на севера, погнавшись за длинным рублём. Может, её молодой семье светила кооперативная квартира, а денег не хватало. Как-то раз на уроке литературы вместо привычного "яичница" (в моей семье все говорили "яичница", да и все вокруг говорили "яичница") я сказал "яишница". Потом сам испугался и покраснел. Но учительница вдруг заулыбалась и сказала: "Яишница", "яишница", у нас все на Сретенке говорили "яишница", да и на Малом Конюшенном у бабушки так говорили". Потом подумала и добавила: "А "яичница", это по-ленинградски". Дома я долго рассматривал карту СССР. До Москвы было 10 тыс. километров, до Ленинграда 11 тыс. Мама на кухне жарила яичницу с помидорами. Папа смотрел хоккей. Младший брат играл в детской. Кошка Мурка лежала на тахте. Передо мной на столе лежал учебник математики. Родители хотели, чтобы я поступил в Москву на инженера. Инженеров все уважали. Слово "математик" я тогда знал, а "филолог" не знал, но почему-то впервые в жизни я почувствовал интерес не к интегралу по поверхности, а к произношению слова "яишница". А молодая учительница у нас долго не проработала. Видимо Арбат и Сретенка звали и манили.
НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ М.М.
Был осенний южный день, деревья уже пожелтели, воздух приобрёл холодок, но чувство тёплой радости не покидало меня. Я шёл в парикмахерскую. По дороге выпил кофе, съел янтарный чебурек и даже не заметил, как ткнул дверь парикмахерской, но дверь оказалась закрытой. Сначала я удивился, потом ещё раз взглянул на график работы. График работы утверждал о рабочем дне, но дверь была закрыта.
Я подумал и написал парикмахерше Зосе в вотсап, что мне надо постричься.
Зося долгое время молчала, но потом ответила:
– Вам, Слава, стричься?
– Да, зарос, – отвечаю.
– Осенью все зарастают, – пишет Зося.
– А Вы где? – спрашиваю.
– Я сижу на набережной Салгира и смотрю на воду.
У меня в голове пролетели тысячи литературных картин, предвещавших нехороший конец.
– Вас спасти? – спрашиваю.
– Нет, – пишет Зося, – здесь просто хорошо.
Я представил Зосю, как она сидит на лавочке возле реки Салгир и смотрит на воду, по которой плывут жёлтые осенние листья. Лёгкая грустинка сквозит на её лице, в руках она сжимает томик стихов Есенина.
– Осенью всегда грусть, – пишу.
– Мне не грустно, – отвечает Зося.
– Вам что, радостно? – пишу.
– Нет, мне не радостно, – отвечает Зося.
– Тогда что? – спрашиваю. В принципе я шёл стричься, а Зоси нет на месте.
– Сегодня днём я стригла Иосифа Генриховича, а потом заходил пекарь, а потом разносчик пиццы, а потом тётя Оля зашла с пуделем, пудель такой хороший.
– И? – пишу я.
– Мне вдруг показалось, что в этом мире всё неспроста.
– И вы решили бросить стричь и пойти к реке?
Долгое молчание в чате. Потом:
– Эх, Слава, постригу я Вас, постригу.
И вот я сидел ещё минут десять, ждал Зосю и почему-то думал, что вот она сейчас придёт, а я так ничего и не понял и никогда уже ничего не пойму. А потом пришла Зося и как-то молча и горячо меня постригла.
КРЕМНИЕВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Мой сосед Лёха человек безобидный. Мне он каждую неделю приносит фермерские яйца, один раз починил мне калитку, пару раз косил траву, иногда, правда, стреляет моё "Мальборо", но мне не жалко.
На Лёху иногда находит жажда науки. В прошлом году он купил телескоп и изучал звезду Бетельгейзе. Говорил, она взорвалась и летит на Землю, и ему надо срочно рассчитать нашу смерть. Однажды он принёс инженерную линейку и измерял фермерские яйца. Сказал, что определённые яйца имеют два желтка и это можно измерить.
Сегодня у меня опять расшаталась калитка, Лёха курил за забором, а я подкладывал под калитку каменюку.
– Ты знаешь, что он живой? – вдруг сказал Лёха и показал пальцем на каменюку.
Я перестал засовывать камень под расшатанную калитку и внимательно посмотрел на Лёху.
– Ты знаешь, – продолжил Лёха, – что первая цивилизация на земле была кремниевая?
Я опять внимательно посмотрел на Лёху.
– Только углерод и кремний могут создавать цепочки.
– И чего?
– А того. Первая жизнь на земле была кремниевая, а не углеродная.
– Чего?
– Это были кремниевые люди, они медленно ходили, очень медленно, и медленно соображали, очень медленно.
– Куда они делись?
– Они никуда не делись.
Я задумался.
– Понимаешь, – продолжил Лёха, – они живут глубоко в горах.
– В горах?
– Ну да. Если раскопать наши Крымские горы, Чатыр Даг, например, то ты их там и найдёшь, только они медленные и думают медленно.
Я закурил и вздохнул.
– А каменюка тут причём? – спросил я и посмотрел на расшатанную калитку.
– Он может быть кремниевым человеком, – вдохновенно воскликнул Лёха, – ты сейчас не камень дробишь, а человека ушедшей в горы цивилизации!
– Ты опять РЕН-ТВ смотрел? – спросил я.
На это Лёха сплюнул и обиженный ушёл домой.
Ночью мне снилось море, чайки, дельфины, Тихая бухта у подножия Кара-Дага. Кремниевые горы сияли в небесной вышине и улыбались, как живые.
ХОРОШО НА ДУШЕ
Искупался в море. Сижу на лавке на набережной Алушты и курю. Подходит опустившийся молодой человек, говорит:
– Отец, – ну, думаю, либо на выпивку, либо сигарету стрельнуть.
– Отец, – повторяет, – прости меня.
– За что? – спрашиваю, в принципе я не священник.
– Я у тебя вчера водку стрелял, когда ты у воды сидел, нагрубил.
В принципе, я люблю сидеть вечером у воды и пить вино, наблюдать за морем, за чайками, за дельфинами, смотреть на только появляющиеся звёзды, любоваться алым закатом и слушать бестолковый шум набережной. Мне нравится ночная дискотека, я ничего не имею против запаха шашлыка и дыма сигарет с ментолом. Мог я сидеть, конечно, но вроде не сидел и уж тем более водку не пил.
– Груб я с тобой, отец, вчера был, ты уж извини, не хотел я тебя обидеть, всё это водка проклятая.
Смотрю на него, ничего не понимаю, вроде он не пьян.
– Ладно, – говорю, – прощаю, вот тебе сигарета.
Молодой человек заулыбался, взял сигарету, лицо его засветилось, было видно, как груз спал с его души. Взял он сигарету и пошёл дальше по набережной.
И, даже если это был такой изощрённый подкат, чтобы стрельнуть сигарету, мне всё равно стало хорошо на душе.
ТЕПЕРЬ
Однажды на одном известном сайте в куче графоманского ужаса я нашёл удивительную писательницу. Она писала о путешествиях, о морях, степях, лесах, о Бали, об Алтае, о Таиланде, Тибете, Непале, инках и ацтеках. Я читал её полночи, а когда очнулся, то немедленно написал ей письмо. Я писал, что она замечательный писатель, что её проза наполнена радостью и теплом, что её рассказы ждут журналы и издательства и что я готов ей помочь напечатать все эти прекрасные рассказы. Ответа я ждал долго. Три месяца. Все три месяца я ежедневно заглядывал в почтовый ящик в надежде получить её письмо, и наконец оно пришло. Я дрожал, когда открывал её письмо. Письмо содержало всего четыре слова: "Мне это теперь неинтересно". Я в недоумении три раза перечитал эти четыре слова. Это вот теперь. Что же было до этого, если есть теперь? Я рассмотрел её фото на аватаре. Постаревшая женщина. Сеточка морщин. Без помады, без косметики. Пучок белых волос. Долго смотрел, а потом подумал: "Я тоже хочу теперь, видимо, мне ещё долго надо идти к этому теперь".
ВЕНЫ
– Дааааааа, где же Ваши вены? – сказала мне старая медсестра, ощупывая мою руку перед забором крови.
– На левой лучше, – отвечаю.
– Даааааа, – сказала медсестра, щупая мою вторую руку. – Вы вчера пиво не пили?
– Не пил, – соврал я.
– Странно, а курили утром?
– Курил, – не стал врать я.
– Даааааа... Идите, выпейте два стакана воды и через 15 минут ко мне.
Я вышел, выпил из куллера два стакана воды, сел на диванчик.
У кабинета скопилась очередь. Человек 5 ждали, пока нащупают мои вены. Они обрадовались, когда я вышел. Некоторые смотрели с нескрываемым здорадством.
Через полчаса меня опять позвали и снова стали щупать вены.
– Дааааааа, – сказала старая медсестра и куда-то вонзила мне иголку. Кровь не потекла.
– Зовите Аню, – крикнула она в открытую дверь.
Через 15 минут пришла Аня. Юное создание с розовыми ногтями в стразах.
– Вот, – сказала ей старая медсестра.
– Тю, – воскликнула юная Аня и, почти ничего не щупав, вонзила повторно мне иглу, теперь уже в вену.
Кровь медленно потекла в пробирку.
– Густая, – меланхолично сказала Аня.
– Плохо? – спросил я.
– Плохо, – ответила Аня и вытащила иглу.
– И что делать?
Но Аня ничего не ответила.
– Извините, – сказала старая медсестра. А потом подумала и добавила:
– Разжижать.
НЕЗНАЙКА
Привёз племяннику "Незнайку на Луне". Ему на лето задали его прочесть. Я читал его давно и поэтому забыл, какая это толстая книга.
– Ого, – с грустью сказал племянник.
– Ага, – грозно ответил я.
– Толстый, – сказал племянник.
Я представил Николая Носова, как он пишет свои книги про Незнайку. Книг про Незнайку много. Все они толстые. Носов, наверное, писал их радостно. Ведь у него не было интернета и "Майнкрафта". Если бы у Носова, как у моего племянника, был "Майнкрафт", он бы никогда не написал "Незнайку на Луне".
– Дядя Слава, а ты его читал? – спросил племянник, с трудом удерживая в руках толстенный том Носова.
– Ага, – с гордостью сказал я.
– Тогда давай я не буду читать, а ты мне расскажешь? – радостно заявил племянник.
Мы живём в мире мифов. Мы уже ничего не помним, но есть миф, что помнить должны.
Я посмотрел в окно. За окном, если присмотреться, то можно увидеть море. Июньское море в Крыму ещё холодное, но можно уже купаться.
– Я тебя на море не возьму, – сказал я племяннику.
Племянник вздохнул и засунул том Носова в шкаф.
Настоящее искусство должно быть в самом дальнем шкафу. Его должны доставать тайно и только за особые заслуги.
КОТЁНОК
Пока я был в Алуште, у меня в Южном городе произошёл триллер. Я вернулся с моря, а у меня во дворе кавардак. Стулья разбросаны, стол сдвинут, на зелёном газоне видны следы борьбы неведомых с неведомым.
Сосед стоит за забором грустный. У него перевязан большой палец правой руки.
– Лёша, что здесь было? – спрашиваю.
Молчит.
Тут из-за другого забора появляется тётя Маша. У неё на лбу пластырь.
– Тётя Маша, что это было?
Тоже молчит.
Сосед Стасик из окна высовывается и говорит:
– Они котёнка ловили.
– Зачем? – спрашиваю.
Тётя Маша и Лёха, хором:
– Он полшестого утра орал и разбудил весь двор.
– Ну?
– Мы его кормили.
– А почему стулья у меня во дворе раскиданы?
– Мы его в твоём дворе ловили.
– Шустрый, падлюка, – говорит Лёха, потряхивая перебинтованным пальцем.
– Шустрый, да, – тётя Маша трогает пластырь на лбу.
Стасик из окна ржёт.
– А сейчас он где?
Все вместе показывают на водосточную трубу. Она у меня не с крыши, а поперёк двора, типа ливнёвка.
– Только ты туда не заглядывай.
– Почему?
Лёха показывает перебинтованный палец.
Я пытаюсь заглянуть в водосточную трубу, но оттуда вдруг раздаётся яростный писк.
Я отпрыгиваю от водосточной трубы. Закуриваю, думаю.
– А какого он цвета? – спрашиваю.
– Серого, – говорят хором.
– Серые все с прибабахом.
– Да, да, – Лёха трясёт перебинтованным пальцем.
Котёнок опять хрипит из водосточной трубы.
– Что будем делать? – спрашиваю.
– Твой двор, ты и думай, – это Стасик из окна.
Ещё раз оглядываю перевёрнутые стулья и стол.
– Может, его опять покормить?
Все неожиданно куда-то разбегаются. Стасик закрыл окно, Лёха пошёл кормить курей, а тётя Маша просто растворилась в пространстве.
Пытаюсь опять заглянуть в водосточную трубу. В принципе мне второй кот, к тому же дикий, не нужен. У меня свой есть, ласковый, Феник.
Долго думал. Насыпал корма у водосточной трубы и стал ждать. Должен же он проголодаться и вылезти наружу. Не дождался, лёг спать.
Полшестого с улицы раздался страшный вой. Я проснулся, соседи проснулись и орут на меня:
– Уйми своего дикого котёнка!
– Это не мой котёнок!
– А чей? Он в твоей водосточной трубе сидит.
В общем, никому дикий котёнок не нужен. Правда, он сидит в водосточной трубе.
РОЗОВОЛОСАЯ
В филармонии рядом со мной сидели четырнадцатилетние девочки. Одна розоволосая, с накладными фиолетовыми ногтями, а вторая в персиковых чулках и со стальным кольцом в носу. Я нечасто хожу на концерты, тем более классические, но в Южном городе мало развлечений: либо 103 симфония Гайдна, либо ресторан в Алуште у моря с устрицами и водкой "Белуга".
Весь концерт я вместо того, чтобы слушать Гайдна, подслушивал девочек.
– Музыкалка достала, – сказала розоволосая кольцу в носу.
– А меня балет замучил, – ответила кольцо в носу.
Я задумался. В их возрасте я курил за школой и играл с друзьями в карты.
– Мама говорит, что отправит на вокал, – сказала розоволосая.
– Вокал – туфта, – ответила стальное кольцо и дотронулась до своего стального кольца.
– О, виолончелистка слажала, – добавила кольцо.
– И альтист дешёвка, – заметила розоволосая.
Я посмотрел на альтиста. Мне он казался пристойным седовласым дедушкой.
– Я научилась шить плюшевых зайцев, – неожиданно сказала розоволосая и оттянула ногтями свой чулок в сеточку.
– Рублей двести потянет? – спросила кольцо.
На сцене закончился Гайдн. Звучал Хуммель. Концерт с трубой. Трубач Южного города, немного застенчивый, но весёлый, гордо дудел в трубу не хуже знаменитого негритянского идола джаза Майлза.
– Двести мало, – заметила розоволосая, – пятьсот нормально.
– Да и пятьсот мало, – заметила кольцо и вдруг добавила, посмотрев на трубача:
– Бог рожка, отрок божий.
Я и розоволосая взглянули на трубача. Он играл, как бог.
– Да, бог рожка, – меланхолично заметила четырнадцатилетняя розоволосая девочка.
Я представил, как розоволосая ходит по утрам в музыкальную школу, а вечером шьёт зайцев и потом продаёт их на "Авито". Зайцы у неё тоже розовые, а носы у них фиолетовые, как макияж.
– А зайцы у Вас с барабанами? – шёпотом спросил я.
– Точно, – вдруг воскликнула розоволосая и ткнула в бок стальное кольцо. Хуммель тут закончился и розоволосая потащила кольцо к выходу, восклицая:
– Им нужны барабаны, барабаны!
Я посмотрел им вослед и горько вздохнул. Я никогда не жалел, что мне 53, а не 16, но тут пожалел.
ОТЧИСЛЕНИЕ
Пришёл подавать заявление об отчислении в аспирантуру. Не спрашивайте, зачем поступил, не спрашивайте, зачем отчисляюсь. Просто однажды, написав пятую научную статью за полгода (за первый семестр), я вдруг понял, что всё тлен. Что тема взаимовлияния корпоративных чатов и искусственного интеллекта на операционную деятельность компании по сравнению со строительством атомных ледоколов и принципом неопределённости Гейзенберга просто тлен. Я забил на сессию, а потом пошёл в деканат с заявлением об отчислении.
Декана не было на месте. В деканате сидела грустная бабушка.
Она молча взяла моё заявление, молча прочитала, подумала и произнесла:
– Вы лучший аспирант курса.
– С чего бы? – ответил я.
– Вы лучший молодой учёный нашего института.
Мне вообще-то 53 года, хотя по сравнению с бабушкой я, конечно, молодой учёный.
– С чего это? – сказал я.
– Вы написали 5 научных статей за полгода.
– Но я не сдал сессию.
– Это неважно, – произнесла бабушка, – у вас 5 научных статей, Вы надежда курса.
– Я устал, – сказал я.
– Я вижу, что Вы устали, – сказала бабушка, – Вы всё-таки написали 5 научных статей за полгода.
– И что мне делать? – спросил я.
– Мы отправим Вас, Вячеслав Анатольевич, в академический отпуск.
– Куда?
– В отпуск. Ницца, Мальорка, Баден-Баден, озеро Балатон.
– Может, Евпатория? – перебил я.
– Можно в Евпаторию, – произнесла старушка и принесла мне заявление на академический отпуск.
Всё-таки я слаб и безволен. Шёл отчисляться, а оказался в академическом отпуске.
МУССОН
В Южном городе третьи сутки дождь. Питер или муссон. Всё своё детство летом я провёл на Дальнем Востоке под Хабаровском. Когда приходили муссонные дожди, то они могли идти, не переставая, 2 месяца. Кап-кап. То сильнее, то слабее. Дед сидит и налаживает рыболовецкие снасти. Рядом спит кошка Мурка. Даже кобеля Мухтара из будки запустили в дом. Я сижу у окна и смотрю во двор. Мне хочется играть во дворе, лазать по крышам, катать машинки, копать песочную яму, но там муссон. Иногда дед отрывается от снастей, и мы играем в шахматы. Когда дед играет в шахматы, то прямо на веранде курит "Беломор". Бабка его не гоняет, он привык курить "Беломор" на веранде. Бабушка жарит кабачки и складывает в аккуратные стопки, как блины. По радио поют "Верасы" и "Лейся, песня". Мне хочется что-то ритмичное, но дед любит "Верасы". Когда на час-два дождь стихает, мы с дедом, накинув дождевики, идём ловить трегуба. Трегуб ловится в дождь. Точнее, дед считает, что трегуб лучше всего ловится в дождь. Промокнув и промёрзнув, не поймав ни одного трегуба, а только с десяток пескарей, мы возвращаемся домой. Кошка Мурка спит. Кобель Мухтар лежит у двери. Дождь. Дальневосточный муссон.
МАШКА
Звонит Валерик. С Валериком мы вместе учились в МГУ на мех-мате.
– Машка умерла, – говорит.
Машка у нас с Валериком может быть только одна. Она учила нас в университете английскому языку, и мы все были в неё влюблены, а она любила из нашей группы двухметрового широкоплечего Альберта и называла его Альбёрт. Валерика она называла ВалерИ, а меня Глорией Мунди. Она всем дала клички, и все они были аристократически величественны. Машке в 1988 году было 45 лет и все мы 17-летние были в неё поголовно влюблены.
– Ты знаешь, оказывается, она не Машка, а Марина.
– Да ну, – говорю.
– Ага, Марина.
– А почему мы её звали Машкой?
– Хз.
– Марина, оказывается.
– Не веришь, сам зайди на сайт факультета, там некролог.
Зашёл.
"Математический факультет МГУ с прискорбием сообщает, что вчера на восьмидесятом году жизни скоропостижно скончалась доцент кафедры преподавания английского языка Марина Сергеевна Корнеева", ну и т.д.
– Хорошая жизнь, – пишу Валерику.
– Хорошая, – отвечает Валерик.
КАЗАК
– Понимаешь, Слава, вот какое дело... – к моему забору подходит сосед.
Я сижу спиной, мне лень разговаривать с соседом, я читаю "телегу".
– Оторвись от "телеги", – говорит мне сосед.
Нехотя поднимаю глаза.
– Куры стали плохо нестись.
Я начинаю мучительно соображать, какое я имею отношение к его курам.
– И чего? – спрашиваю.
– Ты же яйца у меня покупаешь?
– Угу, – киваю.
– И Тома покупает.
Тома – это ещё одна соседка по общему двору. Начинаю понимать, куда клонит сосед. Я покупаю у него десяток яиц каждый понедельник.
– Ну отдай Томе, – говорю, – если не хватает.
– Так нельзя, – говорит сосед.
– Почему?
– Мы живём в свободной, равноправной стране, почему я должен продать яйца Томе, а не тебе?
– Отдай, кому нужнее, – говорю.
– Нет, – говорит сосед, – так нельзя.
– Отдай Томе.
Сосед задумался.
– Давай так, – говорит, – мы сыграем с тобой в нарды. Если выиграю я – отдам яйца Томе. Если выиграешь ты, то яйца твои.
Сосед играет со мной в нарды, когда выпьет. Проблема даже не в том, что когда выпьет, а в том, что он в нарды играет только под горячительное. То есть мне надо с ним играть в нарды и продолжать его праздник жизни, а сегодня всего лишь понедельник. Праздник жизни я устраиваю себе только по пятницам.
– Нет, – говорю, – просто отдай Томе.
– Хороший ты, Слава, мужик, но не казак! – сосед огорчённо машет рукой и уходит.
Почему казак? С чего казак?
ВИНОГРАД В ПОДМОСКОВЬЕ
Звонит ко мне в Южный город Герман из Москвы.
– Привет, – говорит.
– Привет, – отвечаю.
– Решил виноград посадить у себя на даче в Подмосковье.
Я напрягся, что там Герман собрался сажать. Виноград растёт на юге, тут нет морозов, какой виноград он собрался вырастить под Москвой?
– Ну, – отвечаю.
– Решил с тобой посоветоваться, ты же знатный виноградарь и винодел.
"Ну как", – думаю, – "вообще-то я на юге всего пятый год. Виноград в снимаемом доме хозяйский, растёт над крыльцом, а вино из него делал Костя, мой друг, я просто ягоды отжимал".
– Ну так, – отвечаю.
– Понимашь, Славик, – продолжает Герман, – я хочу, как ты, проснуться рано утром, выйти на крыльцо, сесть под виноград, закурить "Яву"... Птички поют, ягодки светятся, душа, душа летит... А потом уже в сентябре, в тёплом, тихом сентябре аккуратно срезать янтарные кисти, отжать ягодки, поставить 100-литровую бутыль, а потом в феврале прихлёбывать лёгкое домашнее вино стакан за стаканом и писать, писать стихи (Герман поэт)... Огарок свечи, в печке трещат дрова, а за окном минус двадцать.
– Кстати, сколько сейчас у вас? – спрашиваю.
– Ну так, плюс пять, ночью были заморозки.
– И это май?
– Май, – загрустил Герман.
– Ты уверен, что тебе нужен виноград?
– Уверен, – неуверенно ответил Герман.
– Ну смотри, – отвечаю. – Настоящая сладкая лоза должна расти на южном склоне горы. У тебя есть южный склон?
– Холм есть, – неуверенно сказал Герман, – там кедрач растёт.
– Над этим склоном должно светить яркое солнце, пчёлки должны виться вокруг винограда... У тебя пчёлки есть?
– Вроде есть, у соседа пасека. Правда, пчёлы там суровые.
– Виноград должен оплетать прутики...
– Какие прутики?
– Их в землю втыкают.
– Понятно.
– Вокруг винограда должны кружить вакханки, петь грустные греческие песни... У тебя есть вакханки?
Герман задумался:
– Вакханок нет, жена есть.
– Жена не то.
Герман опять задумался.
– Ладно, – говорю, – где-то у меня был справочник виноградаря.
Герман повеселел.
– Вышлешь?
– Неужели я, знатный виноградарь, не помогу другу?
Герман обрадовался и положил трубку.
© Вячеслав Харченко, 2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
