Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность




ЗАПИСКИ  КЛАДОВЩИКА
(на пожарище найденные)


Оно и в жизни так: сперва чувства, потом разум.

Чувство оно, - как ветер, как летящая тройка, глаза прищурены, в гривах играют свирели Эрота. Но осадит разум, вонзятся в алчущие губы удила, вопьется подпруга глубоко - в самые в чресла. Так что потом телесные муки...

А дай писакам эту тему, объяви конкурс, так и начнут строчить - про сыр и мышеловку, про бедра да капкан... Да еще найдутся щелкоперы, бумагомараки, пьесу напишут, где чувство берет взятки, а то и взаймы - то гусями, то головкою сахара, а потом, как осадит разум - чувственный ревизор, так хлыщ и помчится по столбовой, станут сверкать только голый зад и пятки...

А вот у нас не так. У нас бумаг не марают и шелка не прут. Потому как у нас - цифири. Четкие, как медные буквы закона. Как в амбарной книжке. Теперь она расходной называется. У нас склады. Ну да ладно...

Итак, однажды нам случился сыр, где в мышеловку попал... разум.

По случаю зло-умышления. Ведь как крути, в этом слове тоже есть корешок - умЪ. Словом, в деле этом оба слова зело фигурируют. И оба впереди чувства.

Он был мне хозяин, пожилой бизнесмен Иван Алексеич. Его детство прошло очень давно, - еще в начале войны, ну прямо как в бородинской дымке...

Имел Иван Алексеич свое дело. Магазины у него были стройматериалов.

Торговал всем: гвоздями и скобами, жалюзями и шелковыми занавесками, печами "Синель" и кирпичами печными.

В тот в тот год цемент стал жутко возрастать в цене. Алиграх душил конкурентов, и делал по всей стране монополию. Трудно стало с цементом.

И вдруг появляется весточка. В Ростове, мол, цемент есть, причем дешевый, а кто много возьмет, тому скидка.

Ивана Алексеича на жадность не возьмешь, калач тертый. Послал в Ростов менеджера, тот звонит оттуда: продавцов душат, склады заставляют опорожнять. А цемент хороший.

Иван Алексеич не дурак, опять же сам в Ростов поехал. Убедился: да, цемент, в мешках, один даже порвал, проверил.

Все по уму, по разуму.

Отгрузили ему фуру, отправил в пенаты. Подумал, позвонил другу. Друг взаймы еще безналичкой перечислил. Загрузили вторую фуру.

Приехал домой, развез по магазинам, стал торговать. Налетели покупатели, брали помногу.

Проходит день, второй.

Однажды утром звонят: "Иван Алексеич, наших продавцов тут крутые ребята это... цементом кормят!"

- Как это кормят?

- Руки заломят, и туда, где орет - запихивают.

Приезжает Иван Алексеич на гелен-вагене. Хлопает дверкой, как створкой сортира: в чем дело?!

- Иван Алексеич, - кричат разбитые морды: - Мука!

Как, мол, мука?!

Оказывается, на югах был неслыханный урожай зерновых. Мука в складах портиться начала. Хранить негде, вот армяне и скупили. Смешали с какой-то дрянью. Вот, Иван Алексеич: на мешках номера - и все, как один, одной цифрой! Тогда как должны, ежели заводской конвейерный штамп, соблюдать очередность.

Ну, ведь не дурак же Иван Алексеич! И мешок разрывал и на ладонь этот цемент сыпал: потрясешь жменю, а он самоуплотняется меж пальцев, приятен и тяжел, как вода. Он еще понюхал тогда, хотя нюх-то прокурен, но почуял: сухотой отдает, так и есть цемент, ноздрю сушит.

А тут мука!

Иван Алексеич все не верит, пробует на язык. Она!

И, ерема глядь, нет на них бога! Ну, хоть бы что другое подсунули. А то ведь святое дело - муку!

И вспомнил Иван Алексеич детство, чуть не плакал. И не так денег жаль, как себя - того мальчика, что ходил со вспухшим животом и у немцев крохи выпрашивал... Эх, отправил бы эшелоном в то самое детство эти мешки - принимайте люди, пеките лепешки, ешьте и кормите рахитов! Изверги, так хлеб оскорбить!

И ведь да еще и муку испоганили. С чем-то смешали, теперь выбрасывай и саму муку.

То ли это жадность в нем говорила, то ли благородный гнев, который мы обычно включаем, кода нас обведут вокруг пальца, и про который забываем, когда егорим сами, - неизвестно.

Не стал более причитать Иван Алексеич, а стал будто чужой.

Лицо серо и каменно. Только глянул в облака, выдвинул челюсть, и, будто ею нас раздвинув, прошел мимо.

Закрылся в кабинете.

Долго стоял, глядя в окно.

- Бизнесу пиздец! - сказал разум.

-Тьфу!- Добавило чувство.


3. 02.11 г.




© Айдар Сахибзадинов, 2011-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2011-2025.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...]
Словесность