Сокол-сапсан это снайпер и смерть кабарожья.
Силы накоплены, скулы сжимает клобук,
Есть лишь одно состояние, жизни и воли дороже,
Есть лишь один к нему путь открывающий звук.
Сброшен чехол, остаются следы на перчатке.
Резким движением вскинута кверху рука.
В небо скачок. Застывает сюжет на сетчатке.
Свита. Король. Перелесок и ниткой река.
Ветер упругий расправит всю тысячу перьев.
В каждом пере та же тысяча кварцевых игл.
Линия клюва - кривая ухмылка химерья.
Здесь начинается вскормленный предками цикл.
Падает вниз, где косуля отпрянула тенью.
Он - по ту сторону жалости или угроз.
Сокол не мешкает. Не предаётся сомненью.
Череп пробил и клюёт остывающий мозг.
Свита приблизилась. На рукояти сердолик.
Каждый в конце комбинации метит в цейтнот.
Ноздри король раздувает: "Мой Рыжий - католик!"
"Только война, пока жив хоть один гугенот!"
Боже, король... Ведь казнят тебя или отравят.
Будешь жесток - хоть продержишься до сорока.
Воля и гнев - только птица в наследственном праве,
Сокол свободы - твой миг в грозовых облаках.
Смерть заготовлена нами в клинке и в пищали.
С ней обращаться легко - только раз покажи.
Вот бы играть не душой - а одними вещами,
И научиться копить, не разменивать жизнь...
Я отъехал пятьсот километров на север.
Здесь все так же, но тучи цепляют деревья.
На пригорках уже примороженный клевер
и щепою покрыты постройки издревле.
Здесь подернулись льдом берега водоёмов,
и на высохших травах искрящийся иней
оттеняет края неподвижных каньонов
и сливается в тонкие контуры линий.
Как руками, дорогами схвачены сопки,
и подсвечена готика простеньких храмов.
Гренадерские пики прибрежной осоки
держат русла и старицы рек под охраной.
Все застыло, и даже - на сотне - спидометр.
Осень ждет от зимы своего вестового.
Берегу эти виды нутром скопидома,
чуть касаясь рукой колеса рулевого...
Страна одиноких гусей и больших валунов,
расставленных редко по мягким развалинам тундры;
возможность назвать сочетания эти страной,
желанье отправиться в путь до лягушек премудрых.
Пройти осторожно по мягким подушечкам мхов,
из вечной зимы укатить на стремительном лете,
ложиться легко и потом просыпаться легко,
и чутко угадывать волка в оставленном следе.
Знамение молча хлопочет о всех, обо всём,
полярным сияньем встает и колышется долго,
протяжно вздыхает на юг улетевшим гусём,
и воет, как ветер, над морду закинувшим волком.
Сбиваются в стаи, теряют свои статус кво,
на севере логика жизни предельно простая;
но силы исчерпав, уходит с достоинством волк,
и гусь в одиночестве тихо отстанет от стаи.
Останется мох, голубые разливы озёр,
страна валунов и светлейшего натиска грусти;
зима уступает и новое лето ползёт,
в нём новые волки, и новые сильные гуси...
От собачьего носа весну отделяет лишь ветер,
Ветер талого снега и грязных надломленных льдин,
Клочья старой зимы на цементно-стальном парапете
Серой пеной лежат, интервалами пройденных длин.
Перегуд пароходов у гавани старого порта
Заливает тревогу в отёк равнодушной глуши,
Уползает в кильватере в створы от веста и норда,
Деловитым буксиром к причальному пирсу спешит.
Над низинами тундры, до самых хребтов Лабрадора,
Тянут низкие тучи канат в невозможных узлах,
И презрительно солнце встаёт из дощатых задворок,
И стекает с чешуек узорчатых чаячьих лап.
Твои стихи, написанные ночью,
Подле луны, при свете звёзд больших,
Чтоб не будить расставленные дочерью
Все кукольные сцены, - хороши.
И тихий сон, размётанная поза
ребёнка - через лунную постель -
важнее, чем чугунные колёса
на судьбы наезжающих властей.
Где светлых лун, растущих и ущербных
прогнулся свежевыточенный серп,
ты остаёшься серым и пещерным,
и трафарет твоих раздумий сер;
полуоткрытым ротиком дочурки
слова роняешь скупо из груди
и на руки берёшь, и слышишь чутко:
ты их отец, всеведущ и сердит.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]