Порой не удивительно уже:
кого ни встретишь - непременно третий.
Как муторно, как пусто на душе -
не то что рифм, нет даже междометий!
Усталости известная печать
наутро искажает наши лица.
С листом бумаги - тяжело начать.
С бутылкой - нелегко остановиться...
На задних лапках, как собачки, лошади -
афишами заклеен весь забор.
В Заборске-городке, на Старой площади,
бродяжка-цирк раскинул свой шатер.
Он завтра начинает представленьице,
с дороги отдохнув едва-едва.
И краткий текст скупого объявленьица
округе всей поразнесла молва,
добавив отсебятинки, как водится, -
мол, будут чудеса - так чудеса:
слепой жонглер, свинья-канатоходица
и... с петушком живущая лиса.
И в чудеса не верящая публичка
придет на представленье все равно,
не пожалев ни времечка, ни рубличка,
поскольку опротивело кино.
Ну, а пока за пыльными кулисками -
там, где пожарник - козырной король, -
тапёры репетируют с актрисками
уж на зубок замученную роль,
ученый кот поет с чужого голоса,
бичует маг беспомощность руки,
воздушная гимнастка бреет волосы,
а акробат считает синяки.
Состарившись от времени, от бега ли,
лошадки бьют без устали челом -
всю жизнь свою они по кругу бегали
и больше не умеют ничего.
Приблудный и безродный пёс-заморыш
за пайку дармовую лебезит.
И спившийся еще в утробе сторож
втихую пропивает реквизит.
Все просто. Лишь неясно, кто на привязи:
иль люди, иль животные? И то,
куда еще судьба их завтра вывезет,
не знает и хозяин шапито.
Когда бы знала публика, как хочется
все бросить - и... уехать далеко.
И лишь в своем углу от смеха корчится
ковёрный шут в сиреневом трико,
коварный шут в сиреневом трико.
Мы повстречались в високосный год.
Хоть, говорят, недобрая примета -
смеялась ты: "У нас - наоборот!"
И был июль, а значит, было лето,
за ним - другое, много лет... И вот
опять июль - бездождевой и росный.
Мы повстречались в високосный год...
...и разминулись тоже в високосный.
- Открой окно. Что, дождь ещё идёт?
Проветрим комнату, у нас ужасно душно.
Умойся. Всё - со временем - пройдёт.
Не нужно слёз и... ничего не нужно!
Всё!
- Нам, наверно, лучше разойтись?..
- Согласен!
- Пропасть пролегла меж нами...
- Действительно!
- Какая это жизнь?..
- Да, ты права!
- Останемся друзьями?..
- Естественно!
- Всё к этому и шло...
- Да что там шло - на всех парах летело!..
Что странно: у Неё давно прошло,
а у Него - до сих не отболело...
Нам давно надо было расстаться.
Не скорблю, ни о чём не скорблю -
я тебя уже т а к не люблю
и уже не могу притворяться.
Вновь сегодня - чужая - приснишься
(интересно - а я тебе снюсь?).
Одного я, признаться, боюсь -
вдруг опять ты ко мне возвратишься...
"Прощайте. Ухожу. С меня довольно.
Блажен, кто верит: истина - в вине.
Простите все, кому я сделал больно.
Прощаю всех, кто делал больно мне.
Прошу не много: берегите дочку...
...за сим желаю долгих лет и зим.
Ну, мне пора. Прощайте. Ставлю точку".
За окном крещенский вечер.
И, с цепи сорвавшись, ветер
снег с деревьев рвет и мечет
поздним путникам в лицо,
будто спелые початки
или белые перчатки.
И до лестничной площадки
запорошено крыльцо.
Хорошо в такую стужу
из окна глядеть наружу
и хлебать - за лужей лужу -
чай из блюдца с голубой,
золотистой ли каймою
с добрым кумом иль кумою,
дуя в блюдечко немою
оттопыренной губой.
Хорошо в такую вьюгу
отлететь душою к югу -
к закадычному ли другу,
к записному ли врагу.
И на сахарном песочке
греть простуженные почки,
нежа пятки и носочки
на кисельном берегу.
Хорошо в такую темень
обращаться к вечной теме
смысла сущего - и с теми,
кто не верит в таковой,
в сотый раз не согласиться;
а душой переместиться
в край березового ситца
или липы вековой.
Хорошо в такую пору
напиваться до упору,
находя себе опору
в теплой плоскости стены
рядом с газовой горелкой,
также - в скорописи мелкой;
и - летающей тарелкой
плыть над плоскостью страны.
Снег темнел, как вспотевшая майка,
что к субботе, как сажа, бела -
в сажу ту белокрылая чайка
невзначай окунула крыла.
Злое солнце - ни лучше, ни хуже -
подпалить не могло нипочем
с нефтяными разводами лужи
заходящим скользящим лучом.
И уже становился невидим,
маскируясь под сумерки, смог -
притворялись и мы, что не видим
грязной льдины слоеный пирог.
Отходили приплодные воды -
то роднились у грязной межи
экология мертвой природы
с экологией мертвой души.
А наутро из ржавчины льдинок
солнце доброе плавило медь...
И стекала с промокших ботинок
на асфальт не вода и не нефть.
Поднимусь летним днём на чердак,
выйду тихо на плоскую крышу.
Кто-то, может быть, скажет: "Чудак!",
я с такой высоты не услышу...
Город - как на ладони - окрест,
я вершина - и нет меня выше!
"Сорок метров - каков "эверест"!" -
скажет кто-то, но я не услышу...
И у самого края перил
гляну вниз - и отпряну небыстро...
Я не слышу, ведь я говорил!
В небе незнакомая звезда
светит, словно памятник...
Из песни
Сорок лет ожидания повода -
и фрагмента траншеи.
И длина, и сечение провода
подходящи для шеи.
Вновь звезда незнакомая падает,
становясь незаметней...
Лишь надежда - что все-таки радует -
умирает последней.
