Когда мне было семнадцать, я хотел
стать писателем. Но я не знал, о чем писать. Все,
что я знал, казалось мне неинтересным для
рассказа. Я выдумал несколько историй, в духе
Эдгара По, которого недавно прочитал. Больше
всего меня волновал вопрос - есть ли у меня
способности. Я никому не показывал свои рассказы.
Не поймут - обидно, а поймут - страшно, вдруг
скажут: способностей-то нет, и тогда ничего
больше не сделаешь. А писать мне хотелось.
Тем временем школа кончилась, и я
поступил в университет. Буду врачом - я решил,
врачу открываются людские тайны, я узнаю людей, и
тогда, может быть, мне будет о чем писать. Теперь
мне писать стало некогда.
В общежитии, где я жил, дежурил
один старик со спокойным добрым лицом. Он все
курил трубку. Как-то я услышал, что он свободно
говорит по-английски с нашими филологами. Он меня
заинтересовал, и я решил познакомиться с ним.
Однажды вечером, когда он дежурил, я подошел к
нему. Он оказался добрым человеком, и очень
образованным. До войны он был журналистом и много
писал. Теперь он получал пенсию и жил один.
Я решил показать ему свои
рассказы. Нет, эта мысль пришла ко мне не сразу, я
долго говорил с ним и все больше убеждался, что
такого умного человека мне видеть не приходилось
раньше. И я, наконец, сказал ему, что хотел бы
стать писателем, но вот не знаю, способен к этому
или нет. Он не удивился и спокойно сказал:
"Покажите мне, что вы пишете". Я тут же принес, и
он стал читать.
Я смотрел на его спокойное лицо, и
у меня сначала сердце сильно билось, а потом я
успокоился - я доверял ему, как когда-то в детстве
доверял старому врачу, который прикладывал ухо к
моей тощей груди, и вокруг становилось так тихо,
что слышно было звякание ложечки на кухне и
отдаленные голоса, и было спокойно...
Вот так я смотрел на него, а он все
читал. Потом он отложил листочки и улыбнулся мне.
"Пишите, пишите" - он сказал.
- Это плохо?...
- Это честно, а вы сами не
понимаете, как это важно. Давать советы не берусь,
только... не выдумывайте особенные слова, пусть
все будет просто, но точно. И не так важно, что за
словами, важней то, что над ними.
Я не понял его.
- Что у вас над этой строчкой -
всего лишь другая, а должен быть воздух,
понимаете, - простор, много места, чтобы свободно
дышать, петь, не спотыкаться о слова... тогда вы
приведете читателя к смыслу, не измотаете его,
ясно?...
Нет, я не понимал.
- Ну, все ваши ощущения, всю
страсть вложите не в отдельные слова, а в дыхание
фразы, в интонацию, в подъемы и спады... мне это
трудно объяснить, а может и не нужно все это... -
Он виновато посмотрел на меня - морочит мне
голову. - В вашем тексте не то, что дышать -
двигаться негде. Напечатайте пореже - и тогда
читайте вслух, для себя, и слушайте, слушайте... Он
улыбнулся - "больше ничего не скажу, пишите,
пишите..."
Вот и все. Он ничего не сказал мне
про способности, пишите да пишите... Больше мы с
ним об этом не говорили, а потом меня перевели в
другое общежитие, и я потерял старика из виду.
После этого разговора я долго не писал, потом
снова попробовал, и втянулся, писал для себя, и
постепенно стал догадываться, что он хотел мне
объяснить... но это была такая высота... Я понял,
что старик был молодец. Он мог бы разобрать мою
рукопись по косточкам, но зачем это было
делать. Он хотел сказать мне главное, как его
понимал, а он что-то в этом понимал, теперь я
догадался. И он говорил о том, что мучило его
самого, не иначе, и, может быть, потому он ничего
не писал?.. А может и писал, кто теперь знает...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
