|
ТАНЯ-ПАРАШЮТИСТКА
Серое осеннее небо творожистыми клубами нависало над городом, деревья с редкими желтыми листьями окружали детскую площадку, асфальтовые дорожки, еще не высохшие от ночного дождя, блестели аспидовыми шкурками вокруг дворового сквера, а сам двор, казалось, был окутан запыленным тюлевым покрывалом.
Таня сидела на стареньком кресле у подоконника и смотрела в окно. Утреннее осеннее безлюдье за окном змеистыми щупальцами проникало вглубь, за кожу и мышцы, куда-то к костям, и ничто не могло спасти тело от одиночества.
Но вдруг глухо хлопнула внутренняя дверь одного из подъездов, выходящих своими серо-бетонными зевами во двор, приоткрылась парадная дверь, и на улицу скорее выкатилась, чем вышла, старуха с припорошенной седым пухом головой, одетая в разукрашенное цветастыми заплатами драповое пальто и обутая в кирзовые сапоги с обрезанными голенищами. Ее походка, странно раскачивающая тело из стороны в сторону поперек движения, напомнила Тане что-то знакомое, что-то недавно виденное.
Да, точно, позавчера по ящику показывали фильм, и один из актеров, игравший характерного сложносоставного героя, ковылял такой же походкой, слегка раскачиваясь, как бы с трудом широко расставляя усталые, не сгибающиеся в коленях ноги. Она запомнила того актера только благодаря его способу перемещения и даже прочитала мелкие титры в конце фильма, чего обычно никогда не делала.
Звали того актера совсем по-славянски Борис, а фамилия происходила от западного имени, но, созвучная русским, почему-то оканчивалась на двойное баронское эф - Карлофф.
Между тем старуха с походкой Бориса Карлоффа прошла уже почти половину пути до единственного выхода из бетонной мышеловки двора, а позади нее оставалась цепочка матовых отпечатков на поверхности мокрого асфальта, медленно исчезающих и быстро с краев покрывающихся той же влажной аспидой, что и освинцованная лента дорожек.
"Ну вот, сейчас опять начнется дождь, и погода будет совсем нелетная, " подумала Таня, и, правда, первая капля упала на стекло и, оставляя косой пупырчатый след, квадратно покатилась к окантованному грязно оранжевой замазкой углу окна, и...
Зеленая, коротко остриженная травяная грива была исполосована запыленными следами пневматических шин, совсем как ранец для купола брезентовыми ремнями обвязки. Эти полосы, в отличие от свежего изумрудного зеркала травы, выделялись минусовым преломлением голубизны неба и, через силу, но упорно, притягивали и всасывали в себя малиновые лучи восходящего солнца, мягко пастелирующие на остальном пространстве поля. Там, где хаос многочисленных следов шасси приобретал некую плоскопараллельную структурированность, стоял, улыбаясь тросами растяжек, лукаво раскинув двойные плоскости, биплан. До него было не более ста метров, массивный ранец за спиной не тяготил, а стальные крепежные карабины и влажные от утренней росы стропы, пересекавшие крест-накрест внутренние поверхности бедер, при ходьбе приятно холодили кожу даже сквозь плотную армейскую ткань брюк...
Аляповатые цветастые заплатки на драпе ношеного пальто последний раз мелькнули меж ржавых прутьев кососимметрично сваренных ворот, последний молочно-восковой росчерк ущербного сапога лениво затянулся черным блеском, и снова двор нырнул в свое привычное безлюдье. Капли опять зачастили по оконному стеклу, появился равномерный близкий барабанный звук - то с крыши на жесть карниза прерывистыми очередями струй падала вода, и Таня правой рукой нащупала лежащую в межключичной впадинке массивную брошь с красным кораллом. Пальцы задержались на бугристой поверхности украшения, жадно впитывая невидимые испарения розового тепла, колеблющийся веер которых, исходивший из центра коралла, четко ощущался светло-розовыми до полупрозрачности, нежными до сверхчуткости подушечками указательного и безымянного. Левой рукой она расстегнула две верхние пуговицы халата - стало свободней, верхняя одежда больше не стесняла движений, в то же время не допуская холод до еще не до конца проснувшегося тела. Оставив брошь, рука опустилась ниже, миновала треугольную ложбинку, обозначивающую начало межперсевой границы, переместилась левей, и теплый мягкий комочек тела на вершине левой груди оказался в плену безымянного и среднего пальцев, и...
Инструктор, стоявший в тени серо-зеленой туши самолета, позвал выпускающего, который вылез из провала технического люка, вместе они внимательно осмотрели ранцы, оба по очереди приподняли и опустили кольца, а выпускающий еще и несильно подергал крепежные ремни, взглянул в глаза. "Давай, Танюха. Все нормально, сегодня будешь прыгать", - ухнуло разрывной шрапнелью где-то в середине между правым и левым ухом и рассыпалось исчезающими сверкающими брызгами, а внутри разверзлась бездонная каверна пустоты, и гладкошерстная зелень травы, незернистая малина солнца, патиновая голубика неба закружились в вихре и, плотно перехваченные пыльными лентами колесных следов, безумствующим беспенным водоворотом влились внутрь и зависли в освободившемся пространстве, чуть вибрируя и откликаясь маленькими фонтанчиками разноцветных искорок-пружинок на любые дальнейшие действия...
Пальцы, поначалу равномерно поглаживавшие вялое возвышение, все сильнее и сильнее начинали чувствовать упругость. И вот, почти каменный сосок стал реагировать на каждое прикосновение остро сладостными стрелами, разбегавшимися по коже в разные стороны. Рука сместилась к ключице, безымянный палец, слегка касаясь, прочертил по ее коже пунктирную линию, и поднялась к шее. Как бы закрепляя временное товарищество, указательный, средний и безыменный пальцы нежным трилистником пропутешествовали несколько раз от подбородка к впадинке с брошью, каждый раз почти не дотрагиваясь до поверхности, каждый раз не повторяя маршрут. Стрелы неги распались на маленькие созвездия и туманности ослепительных бриллиантов, раскатившихся по коже всего тела искрометными водопадиками. Потом водопады стали скапливаться бурлящими озерками у бедер, на лонном сращении, у впадины пупка. Чтобы не дать озеркам расплескаться и не потерять драгоценные крупицы потока, Тане пришлось слегка откинуться назад, найдя опору в спинке кресла, распрямить левую ногу, а правую, согнув в колене, поместить ступней на сиденье - для бриллиантовой неги образовалась надежная плотина, искрящееся озеро стало немедленно наполняться...
Чтобы не дать разноцветным пружинкам преждевременно распрямиться и, быть может, больно ранив тело, убежать, разбежаться, покинуть ее, Тане пришлось откинуться назад, найдя опору в ранце, плотно прижав его к борту равномерно гудящей близким и добрым звуком машины, - то, напрягаясь, двигались железные поршни в масляном сердце летательного аппарата. Левая нога автоматически распрямилась, и Таня протянула ее поперек отсека, а правую ногу она, согнув в колене, пристроила ступней на низкое сидение прибортовой скамьи. Кроме нее в отсеке находились еще с десяток курсантов и выпускающий, но все они были заняты своими мыслями и не обратили внимания на перемену позы спутницы. А новая поза позволила Тане, откинувшей назад голову, почувствовать, как единый конгломерат неба, травы и солнца, так чутко вибрировавший в ней все это время, распался и раскатился тысячами бусинок, объял ее всю переливчатым коконом, а потом, разъединившись на струи, стал стекаться вперед, стремясь заполнить ромбическое пространство, ограниченное снизу брезентовыми ремнями на бедрах, а сверху изломанной нижней кромкой переднего запасного купола чуть ниже солнечного сплетения. Вся поверхность тела, находившаяся в текучих пределах этого ромба, испытывала легкое зовущее покалывание...
Кожей под образовавшимся холодно кипящим озером она чувствовала точечные, на грани боли, уколы. Отвечая на зовущее покалывание, рука стала перемещаться вниз, чуть касаясь тела, вызывая тем самым фонтанчики новых бриллиантовых брызг. Шея, межключичная впадинка, треугольная граница, левая грудь с рвущимся на свободу отвердевшим соском, живот с едва осязаемым валиком вокруг кратера пупка, и безымянный палец в поисках дна первым опустился в озерные глубины. Наконец-то рука обнаружила искомую опору в этом захлестывающем, нетерпеливом потоке - левый лепесток, потом правый, но другая плоскость, и опять левый. По клокочущей поверхности пошли водоворотики, запели песенку, ритмичную песенку, совпадающую припевом с движениями безымянного пальца...
"Прыгай, Танюха! Чего размечталась?" - люк открыт и брызжет холодящим воздухом, шаг, шаг, и пьянящий восторг растекается от каждой стороны ромба по всему телу. Ничто уже не имеет значения, время сгустилось и сконцентрировалось, вокруг не воздух, а кисель, густой кисель времени, но она пересекает его так легко, что, кажется, противный вес ее уменьшился до нуля, килограммы тела ушли наружу, в тот временной сиропообразный напиток, который вдруг оказался не вокруг нее, а весь стек вниз и проявился игрушечными предметиками где-то там, где еще существовало время, но не рядом с ней, избавившейся от приземленных и порядком надоевших сил тяжести и трения и приобретшей взамен такой родной звук, звук-концентрат ветров, всех вообразимых в мире ветров; и пространство сверкающими кольцами-чехлами звуков-концентратов плотно упаковалось, свернулось конической спиралью вокруг нее и легко соскользнуло к тем смешным штучкам, застывшим внизу, остались лишь водопады и брызги - ее цветастые крылья, она вся стала большими крыльями...
А безымянный палец пел свою ритмичную песню, то на кольце для раскрытия купола, то на бугорке в основании лепестков, сжившись с ними и вплавившись в них, не различая простой предметной сущности того и другого, а подменяя ее огненным драконом, с крыльями из цветного драпа, внезапно выросшим из коралловой броши, цвет огня которого затмил все предыдущие цвета, но цветные крылья стали общими для них обоих, и тот дракон спиной мягко слился с ее спиной и понес, понес, понес - сквозь бриллиантовые бусинки, сквозь пузырьки серебристых брызг, сквозь колеблющиеся стоячие волны тюлевого покрывала осеннего утра, и ... а-а-ах ... со свистящим звуком, хлопком раскрылся купол, покачиваясь в струях восходящего воздушного потока.
Таня опускалась под огромным кораллом розового купола, теплые и холодные пласты воздуха контрастным душем омывали ее лицо, легкость бездны, которая еще недавно заполняла ее всю, краем осталась в голенях и локтях, и это было еще приятнее, потому что возврат времени и пространства из упакованного состояния на свои естественные позиции происходил постепенно, за счет вернувшегося трения, равномерно притормаживая на воздушной наклонной плоскости, и каждое тормозное движение сладким толчком отдавалось в конечностях... медленно открывались глаза... на оконном стекле струйки дождя продолжали настойчиво чертить контуры далеких и незнакомых государств.
Переведя взгляд со стекла во двор, Таня опять увидела старуху с походкой Бориса Карлоффа. Теперь она возвращалась с охапкой газет, плотно прижимая их к груди левой рукой, а правой, крепко, совсем по-цыплячьи зажав прозрачный пластиковый мешок, неуклюже прикрывала голову со слипшимися редкими волосенками. Таня встала, застегнула и оправила халатик, зажгла газ и поставила чайник.
Новый день опять начинался с нелетной погоды.
Осень.
Октябрь 1991, сентябрь 1994
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
X | Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|