|
Смежная область "СТРАХА"
Впервые опубликовано:
http://www.proza.ru:8004/editor/issue.html?2003-04-11-axg
*Disclamer
Перечитав свой текст, я понял, что не смог сочинить цельной рецензии. Во всем принято теперь обвинять "эндуастос".
*Avant-propos
Роман Олега Постнова совсем не страшен. Доказательство тому -- в первой фразе:
19 февраля 1994 года
(мне памятен этот день)
я заглянул
-- отчасти намеренно --
в букинистическую лавку небольшого
американского городка в Нью-Джерси:
я давно заприметил ее.
Жаль, что романы не разливают по бокалам читательского любопытства стихами: этот, например, крепко выдержан. Если мысленно разбивать предложения на ритмические куски, то выйдут подстрочники из англоязычной лирики. Но не лирики сочиняли триллики. "Макбет" написан в запретном для Голливуда жанре.
Читатель, держась по памяти за название, все еще не спешит доверять душевную безмятежность автору, но уже расслабленно прозревает, что если здесь и будут стращать, то как-то "отчасти намеренно" -- в парантезе -- так что позволено будет не испугаться. Страх делается домашним. В формате книги -- ручным. Положите его на полку. Проснитесь в сумерках. Цвет обложки покажется вам приснившимся.
Что еще говорится о страшном страхе? Он "есть посторонняя, чуждая сила" -- сообщает нам съехавший на поля Кьеркегор. Но текст Постнова -- не ньютонова механика. Абсолютной системы нет, божественным силам скучно без мортального общества. "Всё утопить" -- приказывает со скуки Фауст. Три сотни экзистенциальных набросков (сплошь переводы с испанского на голландский) Мефистофель оправляет на дно -- так у Пушкина. В глазах утопающего мерзавца, оставленного (не с носом) дарёной (не в зубы) модной болезнью, -- морская зелень, "овладевающая человеком; вырваться он не может из ее власти, потому что боится" /вместо спасательного круга бедняга ловит конец цитаты/. Следует вспышка. Дагерротип заволакивается бурей и плесенью. Пузыри...
Разглядывать пузыри иногда не менее увлекательно, чем лезть в воду. Но сначала про разные аш два о.
*Sine qua non
Постнов О. Страх: Роман. - СПб.: Амфора, 2001.
Роман номинирован по выходе на множество премий, из которых однако он ни одной не выиграл. И то, и другое обстоятельство, на мой взгляд, не так уж и плохо.
Фрагмент (гл. XI, XII и роковая XIII-ая -- нумерация глав в романе имеет некоторое значение; так, например, едва герою исполнится 33, закончится глава XXXII и под ногами читателей разверзнется океан):
http://www.netslova.ru/postnov/strax11_13.htm
Целое продается здесь по цене чуть более одного американского доллара:
http://www.bolero.ru/index.php?level=4&pid=1997889.
Дальше курсивом:
Сюжет романа "Страх" включает в себя все составляющие прочного успеха. Как в "маленькой корзинке", читатель находит здесь мистику, детектив и эротику. Прекрасны в романе описания детства: старого дома, деревни, малых деталей жизни, остро, любовно и бережно схваченных. Диалоги, напротив, кажутся несколько односложными, "эскизными". Это очень манерная, демонстративно цитатная проза. Словесная и смысловая вязь романа сплетается в столь густой клубок человеческих взаимопересечений, что зачастую трудно отыскать и определить их "начала и концы". Жизнь реальная и сновидческая, сегодняшняя и потомственно-родовая, деревенская и городская, московская и киевская, русская и американская создают причудливый и сложный узор его текста. Его формирует и множество литературных аллюзий. Неторопливая, подробная манера рассказа от первого лица выдает стилизацию в духе классических романов воспитания; украинский колорит и высокий штиль, коим описываются низменные инстинкты, -- романтических поэтов, ссылаемых на юг. Плотность и насыщенность атмосферы "Страха" не мешает читательскому интересу: роман держит нас на одном дыхании... --
этот немой курсив (еще раз: не мой!) выловлен из сети (с сохранением пунктуации и беспорядка цитирования), желающие схватить каждого брата/сестру-рецензента за индивидуальную серьгу могут самостоятельно см.:
http://www.rgz.ru/arhiv/25.05.2001/media/txt3.html
http://www.rusmysl.ru/2002I/4397/439724-Fev21.html
http://www.afisha.ru/book-review?id=299714
http://www.russ.ru/krug/20020312_bav.html
*Сюжет
На приведенных выше опасных ссылках свою жертву подстерегают и несколько пересказ-оff. Боюсь, что и мне не обойтись без самодельной ловушки. Скреплю ее белыми нитками, чтобы легче было выпутываться.
О. П. становится случайным обладателем двух дневников. Он публикует их, давая второму преимущество последнего слова перед первым.
Первый написан от лица К***. Уроженец Нью-Йорка, житель Москвы, поклонник Киева, филолог, "рантье" (любимый протагонист Постнова, см. его "Либретто" и интервью с Максом Фраем), он знакомится в детстве (в почти гоголевской украинской деревне) с таинственной Тоней, которой суждено стать женщиной его жизни. "Формально" их связь скрепляется обрядом черной свадьбы (см. главы, доступные on-line). Дети наследуют проклятье предков, мальчику начинает являться мара -- Женщина в белом (causa страха). Это завязка. Самое интересное ("фокус" романа), конечно, не передашь: подвешенное в культурном, географическом, историческом, мистическом воздухе существование К*** вплоть до отъезда его в Америку в возрасте 33-х лет, где он последний раз видится с Тоней и, узнав из газет о ее смерти, умирает сам.
Второй принадлежит перу Тони, он много короче, чем первый, и представляет собой скорее композиционную ценность противовеса: опровергая мистическую подоплеку судьбы К***, он "возвращает" читателя к реальности, фокуснически подсовывая ему в качестве последней истины не менее фантастическую историю. Удивительно красивый обман.
* (Иллюзорная) композиция
Роман "Страх" состоит из трех отличных друг от друга по стилю частей: помимо "приобретенной" автором пары дневников -- 258 и 17 стр. текста соотв. -- к литературной фикции необходимо, разумеется, отнести и само "предисловие", в котором повествуется об обстоятельствах счастливого приобретения (эти-то три трогательные странички, и только они, а вовсе не последующий за ними текст, и провоцируют меня выискивать между строками стихотворные псевдострочки). Критику необходимо держать в голове серединное место самой длинной и самой важной части романа -- дневника некого К***, -- когда ведутся рассуждения о стилистике "Страха": так лучше чувствуются "естественность и изящество" (идеал незабвенной прустовской бабушки), с которыми выводится основная тема. Но то, что в другом случае (у "стилистов") могло бы стать единственным достижением -- отчетливая фокусировка в центре на фоне подчеркивающих удачный кадр вариантов, -- является лишь одним из частных проявлений главного, чем забирает "Страх", -- ощущением интеллектуальной свободы и культурной невесомости -- этих тонких, именно что серединных и равновесных жизненных состояний.
Но главное есть мера второстепенного, а не наоборот (почти правдивая, кстати, цитата из Аристотеля). Предисловие, подписанное О. П., в этом смысле -- шутка Олега Постнова, сведущего в борхесовских приемах. Меня удивляют критики, воспринимаюшие ее всерьез. О. П. (не путать автоматически с автором), карикатурный вариант К*** (оба занимаются "в жизни" одинаковыми нелепостями, вроде изданий Эдгара По, разгуливают оба, правда, с небольшим интервалом во времени по одним и тем же соединенным штатам, пьют кофе у одного и того же букиниста, манеры которого, к тому же, еще и сходно описывают), представляя публике приобретенные дневники, почему-то после записей К*** помещает записи Тони:
Жаль лишь, что именно этот фрагмент должен служить финалом. Что делать! Логика судьбы (необходимая тут формальность) не всегда считается с литературными предпочтениями, тогда как мне со своей стороны оставалось только покорно следовать ей. -- (стр. 7)
Объяснения в высшей степени ничего не объясняющие. К*** и умер-то после Тони: он пережил ее на несколько дней, дожидавшись своей очереди на смерть, его биография окаймляет ее судьбу. Но даже, если бы это было не так: post hoc non est, как известно, propter hoc. А дело-то как раз в "propter": что причина чему, где реальность, где вымысел. Трудно ожидать от Постнова, вообще-то скептически относящегося к правам внелитературной реальности, что он без тайного умысла уже в предисловии подарит читателю дешевую разгадку всего романа: дневник Тони якобы объясняет пост фактум, что реальность, в которой существовал К***, не более, чем иллюзия. Замечу, что я мало читал столь фантастических по своим пародийным обстоятельствам (чего стоит, например, весь карточный амбиянс и связь героини с банкометом -- в голове сразу всплывает: "Чекалинский метал") историй, как исповедь этой не поставившей на реальность ни гривны распутницы "по призванию".
Мне нравится видеть, напротив, и в таких формальных деталях золотой авторский штрих, сразу же придающий вещам подъемность, способность парения в атмосфере: в данном случае -- в атмосфере догадок, сомнений, игры с реальностью и неожиданной с ней серьезностью. Роман Постнова удивителен тем, как последовательно на всех уровнях описания главное в нем оберегается от стороннего в силу наличествующего повсюду "люфта", подхватывающего (иногда буквально -- на боинге) судьбу героя, благодаря чему происходящее лишается всякого трения с окружающим. То, что читатель добирается до романа не сразу, но лишь через туманную пелену "находки", с одной стороны, и фальшивую очевидность "разоблачения", с другой, -- это просто единственная подходящая данному полотну рамка, но настоящий мастер тратится и на это.
*Эндуастос
Автор-филолог делится с читателем и героем словом, которое помогает одному точнее выразить свои чувства от пережитого, а другому -- от читанного:
"Оно (признание) было невероятным, -- пишет Лавкрафт (перевод мой), -- но в тот час я поверил ему безоговорочным. Не знаю, верю ли ему теперь" -- вот формула этого тропа. Назовем его "эндуастос" (сомнение) и запомним его. -- (стр. 25)
После "Страха" это слово пригодится и критикам. Литературная развитость тесно связана с имеющими под рукой модусами восприятия: первый -- реальность, другой -- вечный соперник -- фантастика, но оба они теряют внутренную, жанровую силу в неисторические эпохи. Постнов дает имя третьему, промежуточному и вневременному, который ускользает от внимания анонимно, причем в своем выборе он радикален: не питает новых иллюзий, не ищет незыблемых пьедесталов, но, как Картезий, начинает свой путь с сомнения.
Без опоры в земле и без откровенного заглядывания на небесные светила, но доверяя лишь собственному сомнению, перемещаться сложнее всего. Икар, подпаливший крылья и утонувший в море, лишь открыл собой список неудачников, не справившихся с media via. Для художника, не философа, проза в модусе эндуастос -- это новое издание пушкинского "Ты царь: живи один. Дорогою свободной / Иди куда влечет тебя свободный ум". Постнов демонстрирует впечатляющий пример движения по этому пути.
И это при том, что исходные позиции для романа не давали почти никакой надежды: компот из "мистики, детектива и эротики", анонсируемый одним из рецензентов, способен скорее отпугнуть нормального читателя, а в особенности из тех, что принадлежат к недобитой еще секте, которую не проймешь цитированием неизданных по-русски труднодоступных (не только руке) авторов на каждой первой странице. Целевая группа при этом раскладе перестреливает друг друга, автор остается без публики, в экономическом одиночестве. Страх! Но это единственный страх, которого у Постнова, кажется, точно не было. В итоге ему удалось написать роман, который не просто читают, который уже стал событием и у которого, к тому же, есть важное преимущество перед конкурентами: полная свобода от роковых, невыпускающих объятий сиюминутности.
*Люфт. Immobile in mobile
Для меня это главный герой романа: замечательная среда, позволяющая автору свободно развивать свою тему, не завязая в посторонних подробностях. Все заинтересованные лица -- читатели и герои -- профитируют именно от ее физических качеств. Судьба К***, его история слегка повешены в воздухе, так что между авторским текстом и читательским контекстом всегда имеется небольшой зазор, придающий описываемому завидную мобильность, но и не до конца позволяющий ему оторваться от действительно имевшего место.
Показательны здесь особенно части, где в качестве контекста выступает знакомое всем историческое событие: например, павловская реформа цен неожиданно подыгрывающая пикантной киевской сценке. Но наиболее эффектен, конечно, летний августовский вечер 91-го года. К***, казалось бы, участвует в происходящем: находится в центре Москвы и даже получает ранение, но, на самом деле, нисколько не отвлечен политикой, он просто прогуливается в арбатских переулках, занятый своими мыслями, и ранение его шальной пулей при последующем логическом разборе никак не может быть объяснено внешними обстоятельствами, но только лишь его личной судьбой.
При такой технике главные жемчужины романа вылавливаются на переходах. Как читатель, я получал неимоверное удовольствие в моменты смешения планов, когда автор использует вышеописанную мобильность на полную скорость мысли. Позволю процитировать здесь лишь один фрагмент, который, конечно, как взгляд в окно из вагона поезда, не дает полной представления о ландшафте. К*** опоздал на свидание и теперь панически разыскивает Тоню в киевских двориках:
Сомневаюсь, что я думал так -- во всяком случае, именно так, раскрывая дверь в третий подъезд. Он был тёмен; ни одна лампочка не горела. Отблеск уличного фонаря позволил мне различить взвершье лестницы, ведшей вниз. Я пошарил в карманах. Дома я курил, но не помнил, взял ли все принадлежности в город. Зажигалка, однако, тотчас скользнула в ладонь. Я успел уж впотьмах пройти целый пролет, повернул на другой -- мне не терпелось - и тут чиркнул кремнем. Язычок огня полыхнул и встал клином. Я увидел многое. Сор на ступенях. Битый кирпич (я и прежде уже спотыкался на нем), лоскутья краски на стенах, завернувшиеся, как стружки в детстве, кудрёй. Тёмный провал впереди. И их него мне навстречу неторопливо шла Женщина в белом, уверенно обходя обломки и прямо глядя мне в глаза.
Я заорал и бросился вон, наверх. Я бежал, высунув, как пес, язык до самой Троещины. Я обгонял трамваи и поезда метро. Я прыгал через мосты и реки, скакал по облакам, тугим, как кислородные подушки. Я, конечно, не был дурак. Я знал, что лучше всего так и поступить: именно бежать без оглядки. Я знал! Это не то слово. Все кричало во мне: беги, беги. Мара слегка улыбалась. Но я не сдвинулся с места и не погасил огонь. Я молча стоял и ждал ее. Я тоже смотрел ей в глаза. -- (стр. 110-111)
*Филология
То, что обескураживает одних, а другим представляется наиболее характерной чертой романа -- обилие филологии -- на мой вкус, лишь необходимый ингредиент подвижной среды, сотворенной автором. Как "человек судьбы" (у В. Н. Топорова есть книга с таким названием про Энея), К*** так же не имеет права на слишком привязывающие к себе связи с миром людей. Он одинок (не торопитесь вздыхать, здесь не предусмотрено ни малейшей трагедии): он легко расстается с родными, даже если и навсегда. У него нет других близких: знакомые мужчины принадлежат эксплицитно к "подклассу служебных духов, которые, сделав возложенное на них дело (обычно частное, но непростое), бесшумно и беззаботно затем исчезают, махнув напоследок крылом" (стр. 194). Женщины -- либо удобно доступные шлюшки, позволяющие нескучно проводить время (в том числе и читателю) (в соседних скобках вспомню смешную и в этом смысле кульминационную сценку как раз после ранения, где герой, опустошая квартиру после смерти матери, собирает все ее драгоценности и раздает их по списку своим подружкам за известную, разумеется, благодарность с их стороны), либо... да в общем-то и не было других женщин в романе, поскольку Тонина особость происходит очевидно лишь от наложения на тип роковой развратницы мистической ауры мары, но последняя уже не совсем женщина, как не совсем женщины (несмотря на грамматический род и Ницшеанскую формулу vita femina), например, смерть и судьба.
Но "Страх" тем не менее -- роман интенсивного общения (опять-таки в силу того, что главное в нем -- опосредованность и среда). Только общение происходит, и это кажется теперь даже естественным, не непосредственно, а благодаря медиации -- через книгу. К*** постоянно соотносит свои чувства и интуиции с мысленными собеседниками: страницы романа пестрят цитатами. Но опять характерно, что автор не позволяет и этой привязанности героя превратиться в стреноживающую связь. Предпочтения, несмотря на ряд четких оценочных формулировок, выискивать в общем-то бесполезно. Несмешиваемость -- главная добродетель медиативной жидкости. Гоголь и По упоминаются, правда, в самом начале в качестве испираторов, но вдохновение, полученное от них действует на создателя дневника снова не прямо, а по касательной, с требуемым зазором:
Наконец, как это часто случается в дреме, мне померещилось, что это все -- Гоголь, месть, игра дат -- не что иное, как знаки других, тоже мрачных, событий, касавшихся уже одного меня. -- (стр. 10)
Другой компонент романной среды -- отстраненная авторская интонация. Обычно в меру ироничная, она даже в самые эмоционально захватывающие мгновения не дает читателю возможности дотронуться до оголенного нерва происходящего, тем самым, по известному психологическому закону, только пуще раздразнивая интерес.
*Ссылки
В допонение к тем, что приведены выше:
Авторская страница Олега Постнова на сайте "Сетевая словесность". Помимо глав из романа "Страх", здесь опубликован цикл эссе "Защита Борхеса", фрагменты "Русского фантастического бестиария", рассказы "Московский блокнот" и "Либретто", книга "Песочное время", перевод пьесы Камю "Калигула" (должен заметить, что в отличие от романа малая проза Постнова произвела на меня не столь сильное впечатление; всему, видимо, полагается своя форма):
http://www.netslova.ru/postnov/
Авторская страница Олега Постнова на сайте "Русский журнал". Здесь публикуется, в частности, "Дневник писателя": http://www.russ.ru/authors/postnov.html
Повесть "Отец": http://www.art-lito.spb.su/artteneta/povest/otec.htm
Фотогалерея: http://www.zhurnal.ru/staff/gorny/pics/kd/op/index.html
Интервью Макса Фрая с Олегом Постновым: http://www.russ.ru/netcult/99-04-14/frei.htm
Макс Фрай об Олеге Постнове: http://com.sibpress.ru/063/063-43-51.html
© Алексей Глухов, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.
– Олег Постнов, роман "Страх" –
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Лев Ревуцкий. Рассказы. ["American Dream", спросите вы? Нет, отвечу я. Такова сила материнской любви. Ну и немного везения. Без мамы, её любви и поддержки не было бы ни американской...] Алёна Цами. Босиком по небу [Так уж устроен человек, что в майский полдень он сравнивает облетающие лепестки вишен с первым снегом, а первый снег – с лепестками вишен...] Владимир Буев. Ольга Чикина: "Люди сделаны из звёзд" [Вечер барда Ольги Чикиной в московской библиотеке Лермонтова в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри".] Владимир Ив. Максимов (1954-2024). Эхо на реке [Запомни запах скошенной травы, / Испей воды из родниковых братин... / В поэзию поэтам вход бесплатен. / Для остальных – увы, увы, увы...] Юрий Гладкевич (Беридзе). Иду свой путь [Как остро сосульки глядят на прохожих, / как будто пытаясь понять и учесть, / насколько прохожие те толстокожи, / и что там за кожа – броня или...] Роман Смирнов. Сны Иезекииля [...найти ещё одну связать века / мост подвесной пройти и поклониться / но не подняться выше языка / и ниже немоты не опуститься...] Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" – (2013) Часть I [ты выйдешь к солнцу сам не зная где ты / какие там живые экспонаты / где луг поющий где осипший берег / где девушка плывущая нагая / где высушены...] Андрей Бондаренко. Тела небесные и личные тела [я умею / складываю все под ноги / чтобы ходить / шаг за шагом и раз за разом / по мозаичному мосту в реальность] Николай Киселёв. Я – главная посредственность [и шкет бежит с огромным рюкзаком / шуршит домой болоньево штанами / а я шагаю в школу по кривой / учить детей любви и состраданию] Дмитрий Песков. приходит мартин cкорсезе [приходит мартин cкорсезе говорит привет / я сейчас снимаю фильм про индейцев / там для тебя есть одна / очень важная роль] Эмкей (Алексей Валлен). Такое кино [Рассеянно / капает дождь над Сеною. / Между лопаток пальчиком / трогаешь: "Всё потрачено..."] |
X | Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|