Литературно-критический проект "Полёт разборов"
серия 60, Николай Архангельский
18 апреля 2021 состоялась шестидесятая серия известного литературно-критического проекта "Полёт разборов", в которой участвовали поэты Андрей Першин, Филипп Хаустов и Николай Архангельский. Обсуждение Филиппа Хаустова и подробный репортаж Ники Третьяк о мероприятии читайте в журнале "Формаслов", обсуждение Андрея Першина - в "Сетевой Словесности".
Представляем стихи Николая Архангельского и рецензии Нади Делаланд, Ирины Кадочниковой, Алексея Колесниченко и Александра Григорьева о них. Видео обсуждения смотрите здесь.
Стихи Николая Архангельского читайте – здесь –
Рецензии:
Рецензия 1. Надя Делаланд
В целом, если говорить о стихах Николая Архангельского, то мне показалось, что его увлекает просодия, он находится в плену инерции говорения, но, что чаще встречается у молодых поэтов, для этого внешнего действия, для транспорта этой энергии, нет пока достойного содержания. Это немного удивляет в случае Архангельского, потому что здесь можно было бы предположить какой-никакой накопленный жизненный багаж. Возможно, дело в том, что фокус его внимания сейчас находится в большей степени на технике, это учебные стихи, которыми он просто расписывается, набирает обороты, разгоняется. Правда, технически они тоже пока слабые.
Но я бы хотела остановиться на последнем стихотворении подборки, которое показалось мне самым симпатичным. Оно, на мой взгляд, напоминает стихи ростовского поэта Александра Соболева.
Самое любимое ты должен оставить
Николай Рерих
Что мне дорого
Я должен отдать
Лечь на землю листом под небом
Облако в отблике не узнавать
Не загадывать о волшебном
Мне говорят
На земле горят
Семь огней просветления и воли
А у меня не работает этот лад
Не выходит memento mori
Пока день не берёт за погляд
Священнодействует чист и длинен
Пока самочинна всяческая суета
Под чертою вечерних линий
Будет нам планетарий и цирк
Будут поводы для заблуждений
И сновидения из книг и их интриг
И темна вода и её язык
И светла река и её течение
И станет видно
Что необходимо знать
Что я должен отдавать
Или не должен
Что мы можем о себе понимать
И чего не можем
Эпиграф не просто задает тональность и ракурс, но даёт некое распоряжение, с которым стихотворение Архангельского вступает в полемический диалог, едет в затекст. Самое любимое ты должен отдать. Ок, но что есть любимое? И финал текста не отвечает на этот вопрос, но даёт некоторую надежду, что при определённых обстоятельствах всё прояснится:
И станет видно
Что необходимо знать
Что я должен отдавать
Или не должен
Что мы можем о себе понимать
И чего не можем
Но этим финалом Архангельский делает нечто очень важное, а именно - он продлевает текст за его пределы, выносит в бессловесное пространство листа часть смысла и продолжает стихотворение в воздухе жизни.
Вообще это стихотворение лишено избыточности других текстов подборки, и оно не лобовое. Больше того, оно неточное, здесь все - немного в молоко, мимо нот, но эти промахи иллюстрируют основную идею текста о непонимании сейчас и возможности этого понимания потом, у них есть иконическая функция.
Вообще, если бы я намечала линию развития для поэтики Архангельского, я бы отталкивалась именно от этого текста. В нём есть покой, внимание, нет суеты, натужности, оно написано в каком-то очень верном для Николая эмоциональном регистре. Мне нравится вот эта почти литургическая часть, начинающаяся со слов: "Пока день не берет за погляд...", нравится вот это уточнение в самом начале "под небом" - "Лечь на землю листом под небом", оно здесь не лишнее. Это раструб взгляда, Болконский и Сивка-Бурка ("встань передо мной, как лист перед травой"). А о недочётах я подробно говорить не стану, потому что считаю, что для того, кто пишет, это вредно. Правильнее сосредотачиваться на своих удачах.
Николай Архангельский работает в основном в рамках традиционной поэтики, пишет классическим регулярным стихом, хотя представленная подборка показывает, что автор осваивает и другие, неклассические, формы поэтического высказывания - верлибр, например. Подборка раскрывает автора как тонкого лирика, как человека, обладающего большим жизненным опытом и стремящегося объективировать этот опыт в поэтическом слове. В стихах Николая Архангельского звучит и ностальгия по советскому прошлому, вообще в его стихотворениях очень много ностальгических нот - не случайно в одном из текстов упоминается распутинская Матера. "Хрущевские пятиэтажки", "Ода пароходу" - эти тексты представляют собой философские размышления о быстротечности времени, о неизбежной смене эпох. Поэтика Николая Архангельского вырастает из поэтики русской лирики второй половины 20-го века (вспоминаются имена Д. Самойлова, Вл. Соколова, И. Бродского). Автор зачастую идёт по уже проторенному пути. В этом нет ничего зазорного, за этим стоит понятное желание сказать так же пронзительно, как и предшественники, а может - даже пронзительнее их. Тем не менее, читатель не может не поймать себя на мысли, что многое из сказанного Николаем Архангельским ему уже известно: многое, но не всё. Видно, что автор осуществляет поиск - новой (хотя бы относительно собственной поэтики) формы, новых смыслов, нового образного ряда, работает с мифом, делает предметом поэтической рефлексии социально-бытовую проблематику.
Стихотворение "Хрущёвские пятиэтажки" полностью держится на элегической интонации, которая задается первой строкой и протягивается до финала. Собственно, финальные строки, на наш взгляд, и являются самыми сильными в стихотворении: удачны метафоры "заснеженные черепашки", "дворцы советского райка". Но начало стихотворения, к сожалению, полностью состоит из штампов, из вполне узнаваемого (даже избитого) образного ряда ("город", "туман", вечер"): "На город падает туман, / Небрежно приближая вечер". Третья строфа ("В ней были ссоры и покой...") представляется лишней, потому что всё, что в ней перечисляется, - это сумма априорно известных психологических сюжетов, лучше было бы их оставить в подтексте. Метафорика пятой строфы интересная, необычная ("небесное стекло", "смотрят звездно"). А вот эпитет "священный" (звук") слишком предсказуемый, как будто автор не нашел другого, более тонкого слова, которое могло бы передать сложный смысл изображаемой ситуации. Но в целом стихотворение удалось - оно вызывает эмоциональный отклик, сопереживание.
Не менее сильный эмоциональный отклик вызывает второе стихотворение. Только слово "аура" представляется стилистически неуместным, да и весь оборот "дополняет ауру осадка / кофе" имеет неясный смысл. В остальном - речь разворачивается естественно, стихотворение воссоздает образ человека-поэта, который вслушивается в тишину мира, чтобы расслышать в ней настоящую музыку.
Верлибр "у царя мидаса золотые руки" в контексте подборки вызывает удивление: настолько его поэтика не похожа на поэтику других стихотворений. И если в некоторых регулярных стихах Николая Архангельского можно обнаружить поэтические штампы, то здесь их по определению удалось избежать. Миф о царе Мидасе проецируется на миф о Пигмалионе и Галатее, это стихотворение и о любви, и о власти, и о том, что любовь ничем не заслужить, и о том, что в мире далеко не всё подвластно человеку. В стихотворении много подтекста, много философских смыслов, оно читается как загадка, пробуждая в сознании читателя целый веер культурологических ассоциаций.
Понятно, что в рамках регулярного стиха очень сложно разорвать с традицией, он по определению отсылает к традиции, и поэту приходится затрачивать большое количество энергии, чтобы эту традицию преодолеть, открыть новую интонацию. Работать с регулярным стихом в современных обстоятельствах сложнее, чем с верлибром. Верлибр позволяет преодолеть власть традиции. Возможно, для Николая Архангельского будет более продуктивным именно такой путь - работа с верлибром. Так, стихотворение "Иосифу Бродскому" само по себе очень пронзительное, написанное как будто на одном дыхании, все слова точные, стоят на своих местах, и финал сильный. Но этот диалог с Бродским выглядит не столько как продолжение традиции Бродского, сколько как подражание ему. Автор говорит о Бродском средствами Бродского, использует его интонации, его просодию. А зачем? А вот стихотворение "Он увидел её на вокзале", в котором Николай Архангельский снова уходит от регулярного стиха, заслуживает внимания: очень точно и при этом непрямо сказано о типичной жизненной ситуации. Есть тут и ирония: "Он увидел её на вокзале, / Но возникли человеческие отношения" (подразумевается, что в таких общественных местах, как вокзал, вообще не может быть нормальных встреч). И вторая строфа строится как каталог ассоциаций: ситуация не называется, её нужно реконструировать, поднять из подтекста (фантик, свадебные фотографии, поездка, палатка, полуправда, коридоры, зеркала). Работа с ассоциациями, намеками, обрывками фраз позволила автору сказать не прямо, не назвать главного, а в хорошем стихотворении, как известно, главное именно то, что не сказано. Финал выводит к бытовой проблематике, нивелируя весь романтический пафос отношений между героем и героиней ("приятные заблуждения", "она была из другого мира"). Вся романтика отношений заканчивается разделом имущества - всё как в жизни. Этому тексту веришь. Единственная метафора, которая представляется избыточно сложной (и, соответственно, непонятной) - "круговая интрига эфира".
В заключительном стихотворении подборки особенно удачны первая строфа и две финальных. Строка "у меня не работает этот лад", на наш взгляд, некорректна с точки зрения лексических норм (как это - "лад не работает"?), а выражение "не выходит memento mori" вообще противоречит идее стихотворения: герой как раз-таки помнит о смерти ("Что мне дорого / Я должен отдать", "лечь на землю листом"), тем более что образный ряд, развернутый в финале третьей строфы ("темна вода", "светла река") отсылает к семантике инобытия, перехода в другой мир. Финал стихотворения очень философский, глубокий: автору удалось прийти к выводу, имеющему общечеловеческое звучание:
И станет видно
Что необходимо знать
Что я должен отдавать
Или не должен
Что мы можем о себе понимать
И чего не можем
Не возникает никакого сомнения, что это стихотворение подлинное, что это не текст, а именно стихотворение - поэзия. То же самое можно сказать и о других стихотворениях подборки: видно, что Николай Архангельский относится к своему делу с ответственностью, с большой серьёзностью, прикладывает много усилий (прежде всего внутренних), чтобы слово звучало по-настоящему пронзительно.
Рецензия 3. Алексей Колесниченко
Стихи Николая Архангельского оставляют ощущение несоответствия самим себе. Мне несложно оценить глубину их содержания, несмотря на то, что само по себе оно меня не трогает - вероятнее всего, из-за разницы в опыте (хотя, если вспомнить формулировку Нобелевского комитета, вручившего Луизе Глик премию за универсализацию личного опыта, возникает вопрос, во мне ли проблема). Однако техническая сторона этих стихов побуждает не к восхищению неожиданностью формы, а к поиску первоисточника, почвы, из которой растет данная поэтика. И мне кажется, что эта почва несколько зыбкая.
К примеру, строки:
А окрестности спальных районов,
Колыбели других Шекспиров,
Заряжают свои айфоны
Круговой интригой эфира...
Когда задумываешься, почему они кажутся шершавыми, натыкаешься сперва на неочевидную тавтологию: "окрестности спальных районов" - что это? где это? Спальный район сам по себе символ "окрестности", последнего круга обитаемого пространства. В окрестностях окрестностей, в таком случае, оказываются не-места, лишенные антропологического измерения, а значит, в равной степени далекие и от Шекспиров, и от айфонов. Последние, кстати, в общей лексике стихотворения смотрятся необязательным анахронизмом, будто бы существующим здесь исключительно для рифмы. Что за круговая интрига эфира, которой их заряжают, - мне разгадать не удалось.
Словом, это пример строфы, без которой стихотворение могло бы обойтись. Попробуйте прочесть его без неё - и убедитесь, что единственное логическое объяснение её существования в композиции текста - попытка соблюсти точность интонации, условную трехактную структуру: после эмоциональной кульминации должна проследовать развязка перед финальным твистом. Но следующие за ней три строки эту функцию, на мой взгляд, выполняют куда лучше.
Это не единичный пример: практически в каждом стихотворении Николая Архангельского присутствуют элементы этой необязательности. Подчас значительная часть стихотворения существует ради одного образа: лица за "небесным стеклом", "утонувшая Матера", прииски за таможнями - настолько же самодостаточны, насколько прочее вспомогательно. "Свет фавора" оказывается слишком уж тихим, читай, рассеянным, этим стихам словно не хватает концентрации.
Впрочем, я не исключаю, что в этой рассеянности и состоит авторский метод: легкие, еле заметные прикосновения к предмету наблюдения с помощью хорошо изученной и частично заемной просодии. Это может производить истинно терапевтический эффект - благодаря легкости идентификации. И это хорошо: всем нам на определенных этапах нашей жизни очень нужны легкие стихи.
Рецензия 4. Александр Григорьев: о подборке стихотворений Николая Архангельского (в форме критического письма)
Дорогой Николай,
мы познакомились задолго до того, как я познакомился с Вашими стихами. И я искренне очень рад тому, что в них обнаружил: неподдельному лиризму, психологической точности, перерастающей в точность поэтических средств, просодическому обаянию и много чему ещё. Свою речь к Вам хочу выстроить следующим образом: вначале сказать о вещах общего порядка, а затем обсудить несколько конкретных строк.
1. В современной поэзии, насколько могу судить как регулярный (хотя и не самый прилежный) читатель критических текстов, главный вопрос - это что, собственно, перед нами: стихи (версификация) или поэзия (чудо)? Мне запомнились изумительные - их легко найти в интернете - размышления на эту тему Леонида Костюкова и Григория Дашевского. Уверен, что о том же писали и многие другие. Но, главное, в повседневных разговорах с людьми, к поэзии неравнодушными, так или иначе обязательно всплывает вопрос: такой-то текст - это всего-лишь-стихи или в нём живёт сама поэзия? Мне кажется, что в Вашей подборке поэзия есть (и это главное! всё, что я скажу после, в какой-то мере является лишь продолжением и уточнением этой мысли), но есть и не-вполне-поэтическая стихотворность. Причём в некоторых случаях граница между нормальными стихами и поэтическим чудом поразительно резка и конкретна. Например, на мой вкус, "Он увидел её на вокзале, / Но возникли человеческие отношения" - это поэзия. А следующие две строчки - "Что было делать, она сказала, / Что она любит приятные заблуждения" - уже стихи, причём, к сожалению, отягощённые неловким, затрудняющим чтение повторением слов "что" и "она". (В скобках спрошу: может быть, второе "что" лучше заменить на "раз": "раз она любит приятные приключения"? Или, может быть, изменить пунктуацию и выбросить второе "она"? Получится: "Что было делать? Она сказала, / Что любит приятные заблуждения").
Все такого рода суждения - поэзия? непоэзия? почтипоэзия? - разумеется, неизбежно субъективны. Быть субъективным не стыдно, но надо отдавать себе в этом отчёт. Надеюсь, из моего отзыва очевидно, что, опираясь на собственный вкус, я ни в коем случае не претендую на роль арбитра.
2. Ваша подборка примечательна ощущением честного творческого поиска. Можно было бы сказать и иначе: она неоднородна. Да, неоднородна ("Хрущёвские пятиэтажки" и стихотворение о царе Мидасе принадлежат к разным поэтикам), но это не похоже на бесхребетную компиляцию. Хребет - стержень - есть. Это именно что искреннее, сильное - и поистине редко встречающееся - стремление расширить границы своего поэтического пространства. Смею предположить, что изначально Вы - поэт стопроцентно традиционный. И в диалоге с этой традиционностью - в желании подсмотреть, а что же лежит за границами привычного, в стремлении освоить чужое и сделать своим, в экспериментах и в возвращении к родному после того, как зашли в области повышенной эксцентричности, где Вам зябко - и проходит Ваша эволюция как автора. За ней интересно наблюдать, потому что каждый сдвиг в искусстве письма - это очень хорошо чувствуется - происходит не по конъюнктурным соображениям (а напишу-ка я что-нибудь эдакое, чтобы меня напечатали в особо авангардном издании), а по сердечному порыву. Ваши стихи - при всех несовершенствах, о которых я скажу далее - это жизнь, а не её имитация.
А теперь - обещанные частные наблюдения. Вначале - несколько придирок, затем - несколько восторгов и напоследок - несколько недоумений.
А. "На город падает туман, / Небрежно приближая вечер". Возможно, я просто не испытывал того, что Вы, но наречие "небрежно" мне кажется вопиюще небрежным. Представить хоть какую-то небрежность во внезапно образовавшемся тумане не могу, как ни стараюсь.
Б. "Их обитателей черёд" и "уходит к горизонтам вышним" - на мой вкус, дурная, неоправданная архаизация речи.
В. "Аура осадка / Кофе, выпитого поутру". Может быть, я неправильно восстановил смысл фразы - и осадок относится не к кофе, а аура - не к осадку. Но если всё задумано именно так, как прочитано мной, то - нагромождение родительных падежей обрекает бедного читателя на муки смыслокопания, а несчастного слушателя вообще лишает возможности понять хоть что-либо.
Г. Стихотворение, посвящённое великому нобелиату, мне кажется самым слабым в подборке. Вы взяли ритмическую основу знаменитых стихов - и наполнили её несколькими фактами из биографии их автора. На мой вкус, получилось упражнение в версификации, а не самостоятельное высказывание. Сравните, например, ваш опыт с тем, как сам Бродский перепел Кантемира: "Скучен вам, стихи мои, ящик" превратилось в "Не хотите спать в столе. Прытко...". Здесь - перекличка и свободное обращение с оригиналом при полной самостоятельности. (Впрочем, я осознаю, что сравнение с Иосифом Александровичем - не самое удачное: рядом с этим эталоном любая мера виртуозности может показаться недостаточной).
Д. Всплывшая на поверхность "Оды пароходу" мифическая "нереида" кажется какой-то абсолютно неуместной в этом предельно "земном", лишённом какой бы то ни было "потусторонности" стихотворении.
Е. "Дыханье их темно и тяжко, / Как тяжек предвесенний снег" - прекрасное в своей точности и свежести сравнение. Без натяжек образцовое проявление того начала, которое принято называть акмеистическим (и которое существовало задолго до исторического акмеизма).
Ж. Лица смотрят "звёздно" - чудесный образ, оригинальный без претенциозности.
З. "На слепом ветру" - ещё одна удача. Как ветер может быть слепым - не имею ни малейшего понятия, но чувствую бесконечную точность и оправданность этого образа.
И. Песня "присутствует" с утра - не звучит, не льётся, не тянется, а именно - как будто застыв - "присутствует". Замечательная находка!
К. "- Вспомни, ведь ты обещал! / - Я лгал. / - Вспомни, ты обещала! / - Я лгала." К своему стыду, не знаю, как объяснить свои ощущения, но эти четыре строки привели меня в восторг при первом чтении - и при перечитывании ощущения повторялись. Наверное, мне кажется, что Вам здесь удалось навести луч света на что-то нутряное и подлинное в запутанной и тёмной человеческой природе. Это - тот случай, когда художественное слово в своей объяснительной силе становится вровень со словом научным - и у читателя появляется ощущение, что, прочитав несколько строк, он хоть немного лучше и острее понимает мир, чем считанные секунды назад.
Л. Почему имена - "восковые"? Простите, не могу понять.
М. Стихотворение о царе Мидасе внятно в частностях: так, в первой строчке забавно обыгрывается идиома "золотые руки", а последняя талантливо перекликается с хрестоматийными строчками Маяковского о зажигаемых звёздах. Но в целом - о чём оно? Что в нём происходит? Некоторым поэтам (точнее, их поэтикам) было бы неуместно задавать такой вопрос в принципе. Но мне кажется, что Вы играете по другим правилам - и открыты к объяснениям.
Н. Не кажется ли Вам, что в последнем стихотворении - с эпиграфом из Рериха - звучит (причём звучит чужеродно и неуместно) интонация Маяковского? Вот в этих строчках: "Пока день не берёт за погляд / Священнодействует чист и длинен / Пока самочинна всяческая суета / Под чертою вечерних линий"?
В завершение же скажу вот что. У Глеба Шульпякова есть изумительная мысль: подлинная поэзия всегда - о чём бы она ни говорила, какие бы формы ни обретала - разворачивается из одного-единственного внутреннего импульса. Это озарение, это ощущение можно сформулировать так: "Мир прекрасен, а человек умирает". Мне бесконечно дорога эта мысль, хотя в то же время такое предельное обобщение и кажется неоправданным... И вот теперь я хочу использовать Ваши строки, чтобы сделать схожее обобщение - одновременно и претендующее на предельную точность, и не способное её достигнуть. Подлинный поэтический поиск - даже если он начинается как погоня за мастерством, как попытка взрастить красноречие - всегда оборачивается поиском экзистенциальным. Решая задачи языковые, автор - как новый Сократ - уточняет границы своего незнания. Со сменой форм и ритмов, с обретением новых метафор и других выразительных средств устанавливается новый баланс света и тени: автор и мы, его читатели, заново узнаём, "Что мы можем о себе понимать / И чего не можем".
Мне кажется, слова, которыми завершается Ваша подборка, превосходны. Это - дистиллят поэзии в её классическом понимании.
© Надя Делаланд, Ирина Кадочникова, Александр Григорьев, Алексей Колесниченко, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
X |
Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |