Алкоголь примиряет с разорванной тканью судьбы,
вещий сон забывается, прячутся даймоны в тень,
и опять ты бредёшь, как бы свой, в сердцевине толпы,
освещая глазами мучительно гаснущий день.
Вещий сон забывается, прячутся даймоны в тень,
не по дням - по часам ты глупеешь и катишься в синь, -
в эту чорную синь, в этот траурный бархат, сирень,
словно гроздья салюта, из бездны безумия вынь.
С этим грозным букетом бредя в сердцевине толпы,
о как чуден ты брат! о как лик твой обуглен печалью!
где я? кто я? в плену предначертанной Богом тропы,
сам не зная себя, сам к себе я однажды причалю.
Освещая глазами мучительно гаснущий день,
прижимая сирень, словно траур, к холодному сердцу,
наяву превращаюсь в безмолвную вещую тень,
ты меня не узнаешь, любимая, я не узнаю...
Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего.
Но Иисус сказал ему: иди за Мною,
и предоставь мертвым погребать своих мертвецов. (От Матфея 8:21-22)
Сказал и посмотрел бездонными глазами
На суету миров, не знающих себя.
Он был совсем один, единственный, но с нами
Любовью был самой, неистово любя.
И ненависти тень не смела прикоснуться
Его пречистых уст, его пречистых стоп.
Он знал, что всем дано когда-нибудь проснуться,
С любовью навсегда соединиться чтоб.
Пойдём! - Он лишь сказал, - возьми себя с собою:
Чело своё и грудь, и руки для Креста.
И человек пошёл, растождествив с толпою
Себя - он выбрал Путь Кленового Листа.
...
....И Ветер прошептал единственное Слово
Кленовому Листу, и обезумел тот,
И вышел из себя, и Клён Златоголовый
Блаженно осознал блаженного исход.
В зияющий провал, в небытие как будто,
В могилу пустоты - он бросил сам себя...
И он уже не знал, что совершилось чудо,
Любовью став самой, неистово любя.
Ответ на стихотворение Елены Тверской "Открытка с видом из Калифорнии"
А у нас грибной сезон - декабрь-январь.
Не гляди в глухой тоске на календарь,
Погляди в мое окошко - на заре
Распустились снова розы в январе!
На дворе - уже зеленая трава,
На деревьях - мандарины и айва.
Грозовым сердитым ливням в январе
Не спугнуть того, кто в пухе да в пере;
Чуть южнее Монтерея в океан
С головой ныряет серый пеликан,
И идут-плывут вдоль берега киты,
Расширением пространства заняты.
*
А у нас декабрьская хмарь.
Я не знаю, что такое календарь...
Погляди в мое окошко - серый свет
Собирает клены чорные в букет.
На дворе - то лужи, то ледок
На деревьях - голо, видит бог!
Но январский вещий снегопад
Остановит слякотный распад.
В бесконечный снежный океан
Я нырну, как чорный пеликан,
Белый кит собора проплывёт,
Золотым зрачком мне подмигнет...
Это не открытка, - это сон
Длящийся с неведомых времён...
Всю жизнь я учился у сна
Я сон золотого руна
Я лик на волне изумрудной
Я сень для пилы многотрудной
Я пони того самурая
Я вился под сакурой рая
Я воль молодая луна
Багряное лезвие сна
Кое-что накропали,
На рифму попали.
Море книг пролистали,
Усталыми стали.
Конопли покурили,
Проникли не в суть.
Поорали попили,
Пора бы уснуть.
*
Зеркала - наша вечность,
Могила - удавшийся стих.
Остается - беспечность
Прозрений пустых.
Вот светает уже...
Улыбаюсь рассвету.
Хорошо на душе,
А души то и нету.
В коридоре, в туннеле, в трубе,
На тромбоне, свирели, губе
Я иду, я играю, пою,
Безысходность вдыхаю и пью,
Выдыхаю весёлую грусть,
За любое безумье берусь.
Оторвало все руки и ноги,
Приведеньем струюсь по дороге.
И почто этот мне коридор,
Поворот и дурацкий повтор?
Ну-тка вылечу дымом в трубу,
Поимею судьбу и табу.
Там такая небесная синь!
Мой товарищ по песне, прикинь.
И одна только музыка сфер
Оправдает аферу афер -
Пренебречь своим лакомым "я"
На безбрежном пиру бытия.
Чорные птицы в разорванном небе сердца
Тебя уже нет но ты ещё помнишь свет
Мертвые звёзды перетекают в пальцы
Удары небесных клавиш взрывают земную твердь
Музыка смерти переполняет чашу
Любовь выходит из берегов ума
Это безумье распахнутое в сиянье
Отчего Ока в разорванном сердце сна
Чорные птицы это живые буквы
С пальцев поэта сходят в глубины книг
Море сознанья их поглощает жадно
Неисследимы смыслы его игры
Тебя уже нет и ты ничего не помнишь
Музыка смерти мёртвые звёзды пыль
Кружится ветер перебирая буквы
Алые листья льются в могилу сна
на Палубе ВГ**** написала:
арту
Друг мой, познавший вкус языка,
Друг мой, искавший сладость соска...
Вкус языка познать невозможно, друг:
Это язык познает иное.
Голуби крошки снимают с рук,
Млечной галактики заливное.
Ухо вбирает в улитку звук,
Господи сердце мое немое.
Стадо и поле - Эллада сна.
Это забыть я еще не в силах.
Друг мой, все мы - Его Волна,
Мы отражаем Его Светила.
Только зачем все еще вольна
Все уничтожить слепая Сила?
Сладость соска Соломон узнал,
Вот и сложил золотые притчи.
Мы только тени в Элладе сна,
Неуловимые трели птичьи.
Я, как и ты, повторяю за
Эхом лепечущего косноязычья.
Когда выходишь из ничто,
Войдя в квартиру, сняв пальто, -
Увидеть можно мир-уют,
Аквариумы из кают.
В окошко глянешь - там живут:
Жуют, ругаются, поют.
Вот и тебя к столу зовут,
И ты уж вроде тут как тут.
В иллюминатор не гляди,
За чудо щедро заплати,
Забудь, что вышел из ничто,
Когда за дверью снял пальто.
Жену родную приголубь,
Детей с улыбкой обними.
Пойми - не Там познанья глубь,
А Здесь, Сейчас, - вонми, вонми!
Иначе грустен твой удел -
От жажды сохнуть над ручьем.
Ты разве этого хотел,
Творенье трогая плечём?
Пока еще горит огонь
В очах ребенка - прочен мир.
Ну здравствуй, вот моя ладонь -
Она еще крепка, мой Сир.
Войти в тишину незаметно как в сон,
Не помня, что есть и позор и фиаско.
Намазать её, словно крем, на лицо,
Тугую и зыбкую чувствуя вязкость.
Деревья мои - отраженьем стоят,
Листая туманов потёртые ситцы.
А свят ведь не тот, кто действительно свят,
А тот, кому стыдно в святые проситься.
Войти в тишину, где молчание - свист,
Где в полном согласии с заданным кодом,
Легко отрывается первенец лист
Последним листком календарного года.
И в синь, вопреки притяженью, летит...
Но ангелов сна я встречаю без лоска.
Восторг их понятен - в раю не найти
Такой совершенной фигуры из воска.
*
РС, блеск! А.Т.
21
ТОЛЬКО СЕРДЦЕ ...и порвётся бумажная нить.
О мой кораблик из ярко-тёплого детства!
Многие скажут - куда нам плыть,
Но мы ведь слушаем только сердце.
Только сердце не подведёт,
Только оно не предаст.
Если надо - тебя распнёт,
Но грехов отпущение даст.
Итак, о чем это я? О любви?
Проболтался опять за так!
Взошёл, созрел на Твоей Крови
Тяжёлый небесный злак.
...Уклониться от жатвы нельзя.
Ничего нельзя, кроме - просто быть.
В золотых полях пролегла стезя...
Серпа серебрится нить.
Приснился Женя мне. Давно
Не навещал меня мой друг.
Он стих про яблоко сложил,
Живописал его. Оно
Огромным было, как Земля,
Как Радуга - цветным.
И он спросил меня - ну как?
Я промолчал в ответ...
И тихий, грустный он сидел
Со мною рядом, и
Я медленно покинул сон,
Вернулся в свой удел.
Не мне решать какие сны
Увидеть смертному дано.
Одна надежда - в оный день
Закончиться кино.
И мука кончиться моя -
Переживать сюжет.
И вместе с мукой кончусь я,
И зал заполнит свет...
Принимаю спасительный душ и сызнова - на балкон.
Вторая сигарета особенно хороша.
А если запить её свежим айраном, -
Желудок и лёгкие облегчённо вздохнут.
В домике Чехова я вдруг заплакал,
Словно сам здесь медленно умирал.
Зато на Ай-Петри было красиво:
Такой потёмкинский караван-сарай.
Фото со львёнком и с медвежонком,
Чорное, терпкое сок-вино,
И на прощанье - жолтая тюбетейка,
Пожилой татарки родное лицо.
Где-то рядом ракетная база,
Белые купола обсерватории,
Редкое стадо овец бегает взад-вперёд,
Ожидая очереди на шашлык.
Так и залег бы здесь на диване
С кальяном гашиша на плавный взлёт...
Но автор пьесы решил иначе -
Экскурсовод зовёт.
Последняя сигарета на случайном балконе в Ялте.
Сквозь крону инжира - море;
Оно дышит полуденным солнцем.
Удушающе душно.
Глоток зелёного чая.
Капли пота текут по телу...
Слова мудреца из раскрытой книги непостижимо уместны:
"Только в абсолютном отсутствии концептуализации обретается совершенный покой Абсолютного Присутствия".
Его имя Рамеш Балсекар.
Он всё ещё жив в Бомбее.
Я не поеду в Бомбей,
Я не поеду в Иерусалим.
Моя последняя первая сигарета здесь и сейчас -
На случайном балконе в Ялте в день отъезда в Москву.
И ещё он сказал:
"Ни одно индивидуальное "я" не переживёт смерть".
Странно, но эти слова не пугают;
Они питают как чай,
Как дым сигареты,
Как близкое море.
Капли пота по телу текут,
Созревает инжир,
В занавесках шевелится ветер,
На столе - три пустых рапана,
И сухой букет горных трав.
Я купил право сделать круг в бассейне океанариума,
Держась за плавники двух афалин-дельфинов.
Одного из них успел крепко обнять и поцеловать в голову, -
Целый день прекрасного настроения.
Ранняя осень, кажется можно продлить
Летние сны, золотое тепло бесконечно.
Хочется жить, все еще хочется жить
Ласково нежно доверчиво грустно беспечно.
Это как смерть, как беда, отвести в синеву
Очи, и длить сумасшедшую пляску сознанья,
Всуе себя убеждая: живу ведь живу ведь живу,
Удостоверившись сказочным мигом касанья.
И до всего, до чего дотянуться еще
Может рука или глаз, или мысль или вера,
В детстве глаза мы когда открывали на счет,
Что бы друзей отыскать в голове Гулливера.
Что же ничтожу себя я упорно за так?
Что ли на голос сирены бреду как лунатик?
Осень бросает в ладони холодный пятак:
"Прибереги", говорит - "перевозчику хватит".
Уже почуял - ничто моё,
И сам я уже не сам.
Сердце знает - летит копьё -
"Отмщение Аз Воздам".
Вонзится в сердце - куда ж ещё?
Башка отродясь пуста.
Ручьём горючим в щетине щёк
Прольюсь и лизну уста.
Уста раздвинуться и язык
Проснётся в последний раз.
И шёпот снова сорвётся в крик:
"Боже!!! Помилуй нас!"
Опять за старое - холодный ветер здесь,
Листва осенняя клубится.
За две недели облетает весь
Парад листвы, и под ноги ложится,
Как те знамена брошенные в прах...
У населенья вытянулись лица...
Не ведаю - в каких еще мирах
Дано печали перевоплотиться.
Мне всё равно уже почти, почти...
Я этот прах оплакивать не стану,
Не потому что вечность впереди,
А потому, что этим прахом стану.
*
Не вериться, что это говорю
Но вот ведь - говорю, иль - говорится?
Чей это заговор? Кого я тороплю
Перевернуть последнюю страницу?
Что знаю я о жизни? О себе?
Как пусто всё на этом белом свете...
Упасть бы в ноги матушке судьбе,
Спросить её - зачем ей шутки эти?
Дождь не устал еще, а я уже
Навеки, навсегда, непоправимо...
Ножом сознанья чиркнуть по душе,
И тишиной разлиться по равнинам.
48 оборотов вкруг светила пронеслася
Матушка земля сырая с дня рожденья моего,
Но, видать, пока не очень булка жизни пропеклася,
Стало быть еще вертеться может статься - о-го-го!
Солнце тихую работу выполняет как по нотам,
Плоть уже не розовеет и глазенки не блестят,
Если только уподобясь лупоглазым идиотам,
Не вольешь в себя с испугу омолаживающ яд.
Жизни грустная волынка ноту тянет еле-еле,
На пеньке, да на полянке, пригорюнившись, сижу.
Стало быть судьба такая, стало быть мели Емеля
Воздух крыльями поэта - делай вид для куражу.
А потом - еще немного этих самых оборотов
Совершит земля сырая вкруг сияющего лба,
И отчалит лодка жизни от печали и заботы,
Выйдет павою на сцену эта самая судьба.
Только смеха разольется оглушительное эхо,
Мальчик сложит из бумаги самолётик и опять
Спросит кто-нибудь у Бога: "Подскажите, как проехать
В зоопарк существованья, что бы прыгать и скакать?"
Ветер возьми мою душу
Вдаль унеси
И заблудятся стрелы тоски
Целится в горло
Тени текут по земле
Чорное море
Листьев шумит во мгле
Ощущаю
Тихий восторг
Тяжесть исчезла
Агония сна
В дуновении ветра -
Да
...и задыхаешься
молчание зовёт
и в сон срываешься как в лоно
недоуменье утро вызывает
и целый день останется оно
как эхо около бродить
вдыхаю смерть
бессмертье выдыхаю
увидеть снег
ещё увидеть снег
шептать - люблю
прости не понимаю
ещё желанье вывернет кишки
ещё тоска пронзит невыносимо
ещё слова как изморось сойдут
в осенний мозг
ещё полшага в пропасть
и можно наяву уже уснуть
нарисовав блаженную улыбку
тому кто здесь
присутствие
Аз есмь
Воспоминания текут...
А где же Тот, Кто вспоминает?
Он был и есть, Он вечно тут, -
Он изменения не знает.
Поэтому, когда умру, -
Я не умру, конечно, братья!
И брызнет солнце по утру,
Раскрыв возлюбленным объятья.
Ты идешь незаметно в безликой толпе,
Освещая пространство улыбкой смиренной...
Я хочу умереть, улыбаясь тебе,
Мой читатель и брат, мой Господь сокровенный.
Наконец-то ноябрь серый!
Наконец-то печаль без дна!
Лишь такой же бездонной верой
Можно верить в тебя, Весна.
41
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Московский снегопад, ты сердце моё рвёшь.
По слякотным полям бреду бомжом небесным.
Скажи, моя душа, как долго ты живёшь
В пространстве плотных тел изгоем бестелесным?
Доверчивый асфальт пружинит под ногой,
Вскипает слякоть чуть и тает так смиренно,
Что трудно мне признать, что я ещё живой,
Что город предо мной - коленопреклоненно.
Любовь, тебе одной печаль моя и боль.
Ау, ау, ау! - в толпу, в метель и стужу.
Раздует пламя сна послушный алкоголь,
И сам себя до дна я выверну наружу.
Зачем я здесь? Зачем? В пустыне мёртвых лиц?
Но каждое из них - моё отображение.
С последнею листвой я повергаюсь ниц
Оставив под метлой своё воображение.
В прозрачной пустоте - в потусторонней тьме,
Никем не видимый - мой путь не существует.
Бушует снегопад в бессмысленной Москве,
И Ангел в облаках колоду душ тасует.
Мой бедный Цинцинат, ты верил что туда
Пройти сквозь миражи родного обустройства
Совсем не состоит особого труда.
Я зритель твоего напрасного геройства.
Вот алый небосклон, вот синий, вот еще
Пестрит палитра воздуха и неба.
Куда ты сиганул - герой небритых щек
И черного сухого хлеба?
Там, за спиной - картонный Вавилон,
Паяц-палач и медленная нота.
Здесь - осмотрись - хрустальный небосклон,
И вездесущая улыбка идиота.
Постой. Не проклинай ни веры, ни любви.
Зажмурь глаза и замолчи навеки.
Почувствуй мерный гул в густеющей крови,
Прозри ничто сквозь стиснутые веки.
Мгновение - всего. А, ну-ка - оглядись.
Ну что же ты молчишь и плачешь потрясенно?
Душа моя, душа! - немедленно проснись!
Но ты уже глядишь вокруг себя влюблено...
Там, где проснулся ты, блаженный Цинцинат,
Воспомни обо мне - божественная цыпа!
Распятый на кресте - кровавый пью закат,
И плачу, плачу я, как цвет роняет липа.
...Начала нет. Конца не видно.
Не видно этому конца. Александр Шапиро. Черновики
...и жизнь прошла, как черновик,
за чтением премудрых книг...
Как черновик, как сон во сне,
как тени тень в чужой стране...
Такое знание - хоть взвой.
Предупреждал Екклесиаст...
А впрочем, что же: ты живой,
ну а на бедность Бог подаст.
03.11.05
***
ноябрь 2004 - ноябрь 2005
Псков, Москва, Ялта.
Духом Святым наполняются наши души. Кто посещал Свято-Покровскую голосеевскую пустынь в местечке голосеево, что в Киеве - прикоснулся к древним камням обители, молчал и молился у могилки монахини Алипии - тот светел светом исконной веры.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]