НАДЕЖДА В СОРОК ВАТТ
* * *
Всё течет, всё изменяется...
всегда течет у гераклита
таится в кране ниагара
скажи-ка дядя ведь недаром
быть некрасивым знаменито
но круче быть живым и баста
чтоб под полтавой гнулись шведы
и пораженье от победы
сократа от екклизиаста
не отличать от грека перса
от дон-жуана квазимодо
быть обреченным на свободу
на силу тяжести без веса
запрячь в двуколку колесницу
коня и лань козу и волка
но быть живым живым и только
на вечный бой что вечно снится
как старший плиний младший плиний
без суеты надрыва транса
в сеченье времени пространства
быть ине-янем яне-инем
_^_
УГОЛ ЗРЕНИЯ
Вечер. Орех. Глаза, как микроскоп к стволу...
Что там? Морщины, ряд складок - кора корой.
Кто там на ней сейчас? Малый или большой?
Кто он? Гонец, турист, каторжанин? Смолу
медленно обогнув, движется вверх да вверх.
Может быть муравей? Сошка невелика.
Чуть отодвинь лицо - видишь ствол, как река
или рука того, кто поперек всех вех,
царств, демократий, но проголосует "за"
вечер без комаров или за девясил.
Каждый похож на ствол - тянет по мере сил
вверх и вперед, пускай это и "вниз-назад".
Чуть отодвинь лицо - дворик твой пять на пять,
шиферной крыши рябь, купы дерев, сирень,
узкий малинник и спрятанный домом в тень
жилистый виноград. Сунешься посчитать
листья. Куда там... Зернь ягод еще кисла.
Солнечный блик в окне. Голубь завьет кольцо
в небо. Ну что, пора? Чуть отодвинь лицо,
чтоб в окоем зрачка улица проросла.
Спрятана в парк ладонь, вывернут локоток,
дюжины две домов. Под неумолчный гул
каменных площадей, тополь встал в караул,
кроною заслонив, жести цветной поток.
Чуть отодвинь лицо. Мегалополис весь
как на ладони. Но только привыкнет глаз,
вновь отодвинь лицо. Пять или десять раз,
сто или двести раз. Прямо сейчас и здесь
отодвигай лицо. Дальше и дальше от,
ближе и ближе к... Чтобы узнать что там,
чтобы увидеть всё. Это великий срам -
столько прожить, но так и не сходить в поход
вслед за глазами. Вдаль, в близь, поперек и за...
В каждую микрощель, зрения сунув щуп.
И на свое "прости", слыша в ответ "прощу",
не уставая, вновь отодвигай глаза,
и расширяй масштаб двести раз или сто,
чтобы достать зрачком самых далеких звезд,
чтобы понять, как мир невероятно прост -
есть лишь орех и лоб, плотно упертый в ствол...
_^_
ИЗ ЦИКЛА "ДАЧА"
1
Утро. Дача. На веранде пусто.
В золотом луче стоят пылинки.
Стул плетенный - на ажурной спинке
старый плащ. Закрытый томик Пруста.
Человек ушел, уехал, умер.
Человека нет, осталось утро -
книга, стул, сверкающая пудра
в утреннем луче... Осталось в сумме
всё за вычетом того, кто умер, вышел,
выехал, исчез. И так внезапно...
Может он бы и хотел назад, но
только каплей может стечь по крыше.
2
Цокают капли о небо ведра,
чертят фломастером воздух стрекозы.
выйдешь к ромашкам, а встретятся розы.
Вот и опять нам не спать до утра -
как обжигаясь июлем, за дом
к дикорастущим словам пробираться,
к полночи станет крапивное братство;
чтобы стянувшись змеиным узлом,
петь, сквернословить, топиться в реке,
звезды считать и вскрывать себе вены...
Как же под этот бардак вдохновенный,
строчка легко прилипает к строке!
_^_
* * *
О, сладкая абракадабра,
смолой стекающая с губ,
когда случайный номер набран
и отпечатался в мозгу
высокий голенастый голос,
что с места, с полного нуля
в планиде образует полость,
в которой будем - ты и я,
как в патоке медовой пчёлы,
забытые календарём.
И льётся в сердце голос голый,
янтарно застывая в нём.
Мне расстоянье не помеха,
я вижу уголок плеча
и горло длинное от смеха,
овал щеки и невзначай
расстегнутую блузку, юбку
и всё, что спрятано под ней...
О, как же страшно бросить трубку.
Но продолжать еще страшней.
_^_
ДЕМИСЕЗОННЫЙ ДИПТИХ
1 (март)
Терпится-любится, голубь голубится.
Холоден воздух, но март на дворе.
Ветер два облака по небу волоком
тянет весь день. На вечерней заре
три черных ворона, в разные стороны,
носят картавый свой речитатив.
И на всю улицу голубь голубится.
Март на пороге - губаст, некрасив.
Резвый, как парусник, выйдешь на пару с ним,
в шлепанцах, чувствуя пятками снег.
Мокро за воротом, долго ли коротко...
Вышел за хлебом и канул навек.
2 (ноябрь)
Замер клерк между налом-безналом,
бомж проснулся в хибаре под слом.
Золотого, багряного пала
по колено коту нанесло.
Ветродуй не закроешь собою,
тлеет в окнах закатная даль.
Гелендвагену на лобовое
полагается орден-медаль
третьей степени клена и дуба.
А "москвич" уже весь в орденах.
Но твои посинелые губы
шепчут небу: "капут осень, швах..."
Так бывает при медленном гриппе.
Или чувством шестым ты прознал,
что небесный невидимый шкипер
колеса обозренья штурвал
повернет в эту ночь, очень скоро.
И под лунным прищуром немым,
наплывая, сомнет спящий город,
ослепительный айсберг зимы.
_^_
1 МАЯ 2005 ГОДА (вечерняя прогулка в четырех актах)
20-00
Солнце прячется в тучу, луна собирается в гости.
Не найти часа лучше, размять занемевшие кости.
Кувыркается черная птица, комар точит лясы.
Время может продлиться, а может закончиться разом.
В налитой тяжким духом, по окнам клубящейся пене,
различишь острым нюхом двенадцать оттенков сирени.
Разгуляются нервы, прилипнет к дыханию слово -
уловив запах червы из третьего... нет, из второго,
из второго подъезда червовой натруженной дамы,
ты укромное место находишь себе перед самым,
ее носиком острым и бюстом в подчеркнуто тесном.
И становишься воском, опарой - танцующим тестом...
21-00
Знать, у города кастинг - на скрученных в кольца бульварах
все картежные масти. Неловко сегодня быть старым
в свои сорок четыре... Опять кувыркается птица.
Всё закончится в мире, но это мгновенье продлится
ровно столько, как надо, как мы захотим, как сирени
маршируя парадом, уйдут в полуночные тени.
Что там дальше судьба? Чем займём этот вечер, соседка?
Жизнь, конечно, борьба - но анфас, в профиль - больше рулетка.
Даже если нет смысла, пойдем через парк на зеленый
до цветочного мыса и тени шлагбаумной клёна.
Поглазеем на прорву фонарных слепых насекомых -
как безумны манёвры, и как безнадёжно знакомы...
22-00
А теперь за луною, за белой взлетающей юбкой,
торопливой рысцою, за хвостиком музыки, юрко
помелькать. А потом заблудиться в аллеях и тупо
трижды сделать "кругом" у скамьи, где в двоящихся купах
юниорке вещает, измученный каждою жилкой,
первокурсник прыщавый. Он выбрит газонокосилкой
под зеро. Он дерзает взахлеб в этом воздухе грешном,
том, в котором ферзями - в два хода становятся пешки.
И, коснувшись краями души той незримой границы,
где поют соловьями вороны и прочие птицы,
под бразильскую румбу осядешь на лужицу света,
на цветущую клумбу, на круглую эту планету.
00-00
Так пускай под откос, прогрохочет последним трамваем
эта фабрика грёз... "Эй, вставай, корешок. С первомаем!
Ну, сказали же, резво!.." А ты самолетик фанерный.
Ты всё выше. "Я трезвый..." - бормочешь милиционеру:
"Я к подруге с подарком - да вот сбился курсом немного..."
Ты взлетаешь над парком всё выше. И эта дорога
в никуда, между сонмом летящих сюда и отсюда,
между бодрых и сонных планеты, восьмым её чудом.
К высоте, где нельзя нам дышать, да и нечем, но легче,
чем внизу... Вот и вся небольшая прогулка под вечер.
_^_
* * *
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам...
Доныне сбирается бедный Олег,
белы его кудри как утренний снег.
Но горе - не горе, когда от ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Мы дети рабочих, кузены крестьян -
скажи мне, кудесник, в чем жизни изъян?
Что годы грядущие вечно во мгле,
а жребий подвешен на тонкой сопле?
Что пили на совесть, гуляли на страх
и яблочко песню держали в зубах?
Что много хотелось, да мало далось
под флагом российским и русским авось?
Лежит США за морями семью,
здоровый левак укрепляет семью.
Но кошки скребутся, урчит в животе;
и песни, что пелись - пропелись не те.
Пируешь с дружиной, на бреге сидишь,
вставляя в свой ноут CD/DVD,
чтоб вновь чередой промелькали они -
знакомые лица, минувшие дни.
Ты летопись эту забыл наизусть,
зачем же на сердце вселенская грусть?
Как медленно сходит румянец лица...
Отряд не заметит потери бойца.
_^_
7 МАРТА 2020 Г.
Тучи с запада, ветры с востока.
Флюгер сердца - равняйся, по швам!
Злой до барщины и до оброка
накатил коронованный штамм.
В синеве не висят самолеты,
на границах засовы-замки.
На лопатки в три слоя намотан
жгут резиновой, черной тоски.
Выйдешь к речке похмельный, ненастный,
карантинной щетиной небрит.
Ангел в белом халате и маске
или чайка (поди разбери)
сбросит перышко-весть: мол всё в силе -
за работою марто-апрель;
на Синае воскреснет Осирис,
дудку новую выстругал Лель.
Ну а толку - где мы, а где вечность?
И всегда безнадежен финал...
Но тюльпан в пальцах женщины встречной
так бездумно и счастливо ал.
_^_
ДИПТИХ "ВРЕМЯ"
1
Никогда не поймешь, чью волну загребаешь веслом:
Дон, Дунай иль какое еще ВолгоНилОриноко.
Лишь бы ветер пошире, и чтобы теченье несло.
И русалка - соседка по лодке была волоока.
Чтобы мимо, всё мимо, без пристаней: Вена, Париж,
Лондон, Вязьма, Урюпинск. Скрипучая пара уключин.
Кто быстрее до бакена - с местною чайкой пари.
Кто бесстрастней и легче - на спор с каждой встречною тучей.
Заведенный на время не знает свой истинный срок.
Но живя по предчувствию, верит догадке на слово.
Важно только усилие, каждый твой новый гребок.
Даже если ты спишь в своем доме. И ночь, полвторого...
2
От грядущих событий заранее тени видны.
От грядущих событий заранее тени видны.
Ты же знаешь, что будет. Зачем упираться, дружище?
Почему меж руинами каждой грядущей войны
мы в прошедшем спасения тропки, так истово ищем?
В страстной тяге исправить, избыть свое прошлое, вновь
в это прошлое вмажемся, влипнем по самые уши.
Все равно впереди слезы, ярость, кипящая кровь.
И раскаянье следом, мольба обновить наши души.
Может всё дело в том, что истории нет. Потому,
что и времени нет. Время - точка, мы все - в настоящем.
Всё, что было и будет - случается разом. Кому
и чему обучаться? Пандоры разинутый ящик
не захлопнуть. Наш космос, закинутый как поплавок
в безнадежную вечность, проросший из семечка-Слова,
из-за всех сил стараясь, создать лишь мгновение смог.
Этот миг, что теперь повторяется снова и снова.
_^_
* * *
Серебряные свадьбы, душевный разговор...
Вечер, кухня, лампочка в сорок ватт;
чай остывший с мятой и чабрецом.
Красота - это женщина в пятьдесят
с бесконечно усталым, родным лицом.
Память жизни - морзянка, сплошной пунктир.
россыпь крошек былого запавших в мозг.
Что им врать - добротой не спасется мир.
Двое, кухня, проблем нерешенных воз.
Нарисованная золотым мелком,
как подсолнух, луна за окном растёт.
Сорок ватт не мигают. Молчать легко.
На двоих полвека - сказали всё.
Вот и славно. А славно, к чему слова?
Надо жить, как жили, в один конец,
с путеводной надеждою в сорок ватт,
что в конце дороги ждет Сын-Отец.
_^_
* * *
Облако плывёт, шагай и ты.
Горизонт поодаль, торопиться
смысла нет, с орлиной высоты
голубь-воробей уже не птица.
Ну а ты подавно. Молод, стар -
разбери поди. Но если свистнет
рак на горке, вспомнишь - двадцать пар
стоптанных кроссовок - время жизни.
Аты-баты, двести вёрст - не крюк.
Двигайся, служивый, по границе
между было-будет, север-юг,
лево-право, журавель-синица.
Плоть переживёт и день, и век,
а душа у всех бессмертной ковки.
Но определяясь на ночлег,
не снимай двадцатые кроссовки.
_^_
* * *
Моя смерть ездит в черной машине
с голубым огоньком
Пуля вертится, дырочку ищет;
голубь воздух взбивает крылом.
Из кармана последнюю тыщу
ветродуем в зенит унесло.
Дохнут зайцы в лесу, следом волки;
воробьи улетают на юг.
По окрестностям бродят дефолты
и уснуть по ночам не дают.
Спились Лёха, Илья и Добрыня,
а БГ распевает о том,
что смерть едет на черной машине.
И она с голубым огоньком.
Нет спасенья земле и в бессилье
повторяется детское "брысь..."
Обложили, как нас обложили!
Но соломинкой утлая мысль,
что твой правнук спустя пять столетий,
будет сброшен с дороги в кювет
той же самой сплошной круговертью
мировых злоключений и бед.
Наблюдая за ходом распада,
как последние рушит мосты
наступленье тотального ада,
он как прадед его (то есть - ты),
выпьет медленно сто или двести.
Ну и далее, до пятисот.
И в свинцовой груди поднебесья
световое отверстье мигнет -
Ариадна ли, Ангел-хранитель
или водки спасительный дар...
Если двигаться - то по наитью,
как дыханье, как ветер и пар.
Раздвигая пространство и время,
удивляться всё новым местам.
До чего неуемное семя,
до чего неизбывный ты сам!
Программист человеческой масти
знал какой апейрон в нас вдохнуть -
чем обильней страстей и напастей,
тем верней и упорней наш путь.
Вьется век между миной и миной.
Но сверкает космический дом.
И плутает по весям машина
с голубым-голубым огоньком.
_^_
|
