лисы небесные, совы дневные,
гончие псы из немецкого плюша,
вы, аллигаторы надувные
с круглыми пуговичными глазами -
ныне сбирайтесь в игольчатый терем
сказки послушать,
за смерть побазарить
се заклинаю вас на росомашьем,
дивные демоны скважин замочных
с телом стеклянным -
мухой изыдите (4 раза)
вы же, которые сказаны выше,
варом садовым покрепче замажьте
спилы древесные, щели дверные
будьте со мной воробьиною ночью,
совы дневные,
лисы небесные
Есть птичий ад и Cтрашный суд зверей.
Еще играет сирая свирель
как бы во сне,
но слушателей нет,
и сердце не вмещает кровотока.
А ты держись, покуда ярок снег,
зачем тебе другой неближний свет -
зимой в раю счастливая охота.
Держись во имя всех твоих врагов
на ниточках дымящих потрохов,
прихлебывай из браконьерской фляги
за здравие прищуренных богов.
Пока свирель,
полна сама собой,
насвистывает ужас и отбой,
и стаи бронированных волков
заходят за флажки с обоих флангов.
Когда я еще собирал марочки в кляссер,
у Любы начали набухать груди.
Между прочим, у первой в нашем шестом "В" классе.
Мальчики ее любили,
зато ненавидели подруги.
А теперь ее сыну лет как нам тогда,
а где его отец - никто не скажет.
Люба пьет местную водку "Тайга"
и царапает ногтем скатерть.
Люба верит в карму и гороскоп
и работает в разделочном цехе.
Нужен ей не сидевший,
не городской,
с руками ласковыми и цепкими.
А приходят какие-то в свитерах с оленями,
приносят с улицы тошный холодок.
Наспех закусывают прошлогодними соленьями,
пацана отправляют играть в общий коридор.
Назавтра Любе к шести утра в цех,
возиться с теплыми скотьими потрохами.
Отчего-то мне кажется,
что Люба состарится и умрет раньше всех,
и поэтому я ни в чем ее не упрекаю.
Может статься, здешняя пустота -
лишь нехватка годной архитектуры.
В городах эта мысль как нигде проста.
Может статься,
наши дневные тюрьмы,
гепатитный этот щемящий свет,
мокрых крыш пиррихии и спондеи -
отголосок, жалкий довесок сверх
тех дворцов, что, от ужаса холодея,
прозреваем на горизонте сна:
там растут, воздушны и аккуратны,
но не нами придуманы, не для нас -
золотые хищные зиккураты.
Впрочем, толку в них, этих снах во сне:
в них вода как кровь, а кровь как сурик.
Но если встать с непокрытой башкой под снег
и смотреть внимательно, чуть прищурясь -
сквозь фонарную рваную бахрому
в городах проступает рисунок бога.
Это ясно тебе как никому,
что совсем неплохо,
пускай немного.
Прапорщик Айгуль Сатанеева,
делопроизводитель воинской части,
в свободное от службы время сидит в чате,
носит короткую шубку и крохотные часики
на синем ремешке, во сне принимает участие
в постановочном порно, мечтает умереть от счастья,
наяву говорит зеркалу: давай не будем больше встречаться,
пишет записки сама себе,
рвет на мелкие одинаковые части.
Поэт Валентин Убиенных играет в контру по сетке,
мечтает отравить парами ртути соседку,
а также иных прочих эмиссаров тьмы, всех, кто
мешает ему стать главой тоталитарной секты,
эманацией чистой ярости,
воплощением красноглазого Сета.
Воспитательница детского сада Н.
каждое утро ездит на работу в пропахшей мокрой псиной маршрутке,
это ее слегка подзаебало, говоря по-русски.
По мнению Н.,
мир нуждается в перезагрузке,
покуда голые бесхвостые зверьки не довели его до ручки.
Однажды часики на синем ремешке устанут-устанут,
поперхнутся зряшным временем и встанут,
и все люди на земле счастливыми сразу станут.
Вот так:
................................................................................
................................................................................
................................................................................
................................................................................
хопа!
И все.
не сносить маклауду головы
не сгубить кащея дорожкой дуста
кончился столетний хеллоуин
содраны обертки, шарики сдуты
из берестяных ебеней под утро
возвращались с песнями холуи
возвращалась душенька, весела
желтые кривые клыки оскаля
в самоходной лодочке без весла
подвенечной крови себе искала
расскажи-ка, милая, где была
а она в ответ ничего не скажет
вылезай из погреба, глянь в окно
все здесь поросло диким железом
не стоптать десантнику новеньких ног
кто его теперь приютит-пожалеет
посиди со мною, моя тоска
бледные ресницы
платьице в саже
а она в ответ ничего не скажет
а она в ответ ничего не ска
Мальчик болен,
у его кровати - областной консилиум святых.
По обоям скачут акробаты,
вянут осторожные цветы.
Приезжал фальшивый кирасир,
весь такой в дурацкой медной шапке,
пуговицы больно хороши,
золотая сбруя на лошадке.
Потолок жужжит, жужжит, вращается,
незнакомцы лезут, лезут в окна,
и отец зачем-то превращается
в поролонового волка.
Мальчик больше не получит троек.
Он в расположении теней
что-то важное вот-вот откроет -
лунный кратер, новый континент.
Комната наполнится озоном,
кончится ужасный рецидив,
свет навалится,
огромен и осознан,
расцветут бумажные цветы.
Анна Долгарева: Утопия (оммаж компьютерной игре "Мор.Утопия")[Мятежный март сродни моей природе. / Я слышу всё отчётливей весной, / как тает снег и как в бутылках бродит / не выпитое за зиму вино... / ...]Поцелованный ветром[Вечер памяти Александра Сопровского в Подмосковном литературном клубе "Стихотворный бегемот".]Айдар Сахибзадинов: Обгон: и Казанские вруны: Два рассказа[Ну, не хочешь сам, не мешай врать другому! Может, это потреба! Тем более, если честно, человек тут не врет, ибо сам верит. Он рядит себя в героя. Разве...]Владимир Алейников: В семидесятых[..В дымке призрачной. Там, в Царицыно. Там, совсем далеко. Далече. Там, где наши звучали речи. Где беседы мы встарь вели. Там, давно. Так давно! Когда-то...]Александр Немировский (1963-1986): Мы пришли, вы нас звали[...И всё равно полночное шоссе / И первый светофор на Кольцевой, / Хоть не желай того, вернутся все. / Куда тебе, куда ещё домой?]Галия: Мышиный горошек[Кто-то когда-то / придумал любовь, / сочиняя стекло / из тумана]
