СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ
ЭРНЕСТ И ЭЛЕКТРИЧКА
некрасивая девушка в электричке
читает хемингуэя
обычную бумажную книжку
с загнутыми уголками страниц
короткие и один очень короткий рассказ
входят пассажиры и выходят
безбилетники не отличаются по повадкам
у каждого из присутствующих
гаджет продолжение руки
не заканчивающийся чем-то
определённо чем-то вечным
следующая станция москва курская
эрнест умещается на ладонях
полнее чем в википедии
и чеховская его неулыбка
оставляет румянец на скулах...
о боже как же красива некрасивая девушка
читающая хемингуэя
_^_
ТОГДА ШЁЛ СНЕГ...
Тогда шёл снег. Обычно снег весной не смысл, но вкус примешивает к грусти.
Считались дни от чая до грачей. Крошился мел о доску постоянства.
"Совсем чуть-чуть, - вещал Гидрометцентр, - на пару дней прихватит и отпустит",
и гороскоп, держась за параллель, как Парацельс энд Мерлин пичкал паству.
Я выходил, как снег, куда-нибудь идти затем, что надо было выйти
из дома, из пространства четырёх, конечно, стен, недаром выходные
зовутся так. Ветровка с капюшоном... Я брёл один, как строчка на Авито,
спускаясь вниз, к мосту по мостовой, к его замкам, вы знаете, такие:
она плюс он, и ключик за ограду. Я проходил и это. Дальше в горку
к вокзальным кассам. Стоя и куря вблизи киоска (место для куренья),
я находил забавной эту связь воспоминаний и перрона, только
не избежал. На то и соглядатай киоск, перрон, доносчивое время:
тогда шёл снег, она держала зонт, и мы прощались, не было ни слова,
мы были профи чтения по взгляду, но не спецы в сложении ответа;
она ждала, садилась у окна, и электричка трогалась, и снова
я оставлял последний поцелуй докуренной до фильтра сигарете.
_^_
НОЧЬЮ, В МОЛЧАНИИ...
Ночью, в молчании и вине...
Ночь состоит из сплошного "не".
Не вчитывайся или просто - вычти
себя из перечня. Перечницу опрокинь
русского алфавита под стол строки,
в силу привычки.
Небо зарёвано, будто его секли.
Лунная фара, звёздный мотоциклист,
мастерски ждёт отмашки
шторой, резким движением в бок,
а за рулём мог бы быть Алехандро Блок
в рубашке,
в ране расстегнутого воротника,
без шлема и нервняка,
(кто бы подумал?) но не обманешь...
зрителя, самодержца слёз,
чей сигаретный дымок пророс,
словно тот нож в тумане.
Шторы смыкаются, и стихает шум
то ли прибоя, то ли разгона - вввум!
Не будет эха.
Будет разбавленное вино,
тем, из чего оно сотворено.
Будет немного хлеба.
Не тянись к выключателю своему.
Ночь, состоящая из "почему
не?" изнутри сгорела.
Посередине разрезано полотно,
чёрными лезвиями раннего "всё равно"
безжалостных стрелок.
_^_
* * *
Ты молишься, то небу, то земле,
То пламени, то стынущей золе,
То улице, то запертой двери.
Ты молишься, снаружи и внутри.
И слышу я мольбы твоей бу-бу.
Несёшь её как складочку на лбу,
Как золото и олово вдовец
На каждом безымянном из колец.
Творящие то благо, то беду...
Ты молишься, что я переведу.
И гул стоит вселенский от молитв,
И с двух сторон у времени болит.
_^_
НА 19.12.2019
Ночь провела по скобам губ
дню, проглотившему таблетку.
Снег выпал, как молочный зуб,
но был подобран пятилеткой.
Бра придорожные струят
по киловатту жёлтой пыли,
и чтобы мне продолжить ряд
людей везут автомобили.
В умы садится гороскоп,
как в гнёзда звука магнитолы,
и то ли Дева скажет стоп,
а то ли Рак Весы на столик
клешнёй по горлу прочертив,
в миг исторический уронит.
СМИ будут говорить что жив,
сняв терабайты телехроник.
Так, независимо от всех,
настанут времена иные.
Ты чуешь, разошёлся снег,
и вырастают коренные?
_^_
ИВАНОВ
Плывёт над миром октябренность
в такие дни, в такие дни,
и вновь одолевает леность
и мука, боже сохрани...
Прилежно, будто на уроке
изобразительных искусств,
природа в каждом эпилоге
рисует лавочку и куст,
мальчишку, озеро, собаку,
озноб, что ветром принесён,
и, словно собираясь плакать,
Иванов чудится во всём.
_^_
* * *
Века уходят, астроном,
когда ты ходишь в гастроном,
но столько чая в пятизвёздном,
и столько хлеба в остальном.
С тобою физик-дровосек.
Давай по чурочке? Пар сек!
И ты, конечно, понимаешь
куда тебя ведет парсек.
А завтра будет новый путь,
и это будет млечный путь,
когда не ходят в гастрономы,
и физики - куда-нибудь...
_^_
* * *
Смотрю в окно. Я думал выпал снег,
а там Фольксваген белый туарег,
и рядом тоже белый БМВ.
Чуть-чуть поодаль лады светлых две.
Я отвернусь. Зима в Московской обл.
велит купить пивка и пару вобл.
А впереди ещё немало зим.
Через дорогу строят магазин.
_^_
* * *
Я помню детскую игру:
в меня стреляли и смеялись.
Тогда казалось, что умру
на целый день. Тогда казалось,
живя на первом этаже,
вбеги на кухню за котлетой,
и ты воротишься уже
совсем большим в начало лета.
Ломали ветки пацаны.
Строгались стрелы, гнулись лозы.
Я помню то, что были сны,
такие сны что были слёзы.
Ты скажешь: "Не фиг вспоминать"
и рассмеешься. Это выстрел.
На первом доживает мать.
Прощаешься. Уходишь быстро.
_^_
* * *
Когда надоедает рифма
первое, что попадается на глаза -
это, бог весть где валявшаяся пару десятилетий,
видеокассета с фильмом "Близнецы",
второй носок,
на линолеуме вмятины от ножек стула,
раз-два-три-четыре...
По телику передача про Китай.
Хочется чаю.
Поднимаешь чашку и минуту смотришь на мокрый след.
Чаще проходишь мимо зеркала.
Машинально взглянув на кухне в окно,
замечаешь идущих по улице мужчину и женщину.
Он держит за руку сына, она держит за руку дочь.
На вид - бедные.
Ты замечаешь парность, но отвергаешь изящество.
Тебя ломает, но будто миллион нанотравматологов
накладывают гипс лечебной русской созвучности
на каждый треснувший суставчик традиции.
Не обращавшийся к врачам, но обращённый,
ты схвачен,
и, словно Гулливер, обездвижен.
Слышишь писк и возню. Натягиваются канатики.
Твой рот открывается, как почтовый конверт,
и щипцами из него достают строки:
Когда надоедают рифмы,
И звука почерк именной,
Слетаются на падаль грифы,
И ждут, и кружат надо мной...
_^_
|
