миновало время грозно,
будто два часа назад
солью каменной морозной
не палили в шумный сад,
не бросали комья глины
в огородные ряды...
треск распоротой холстины,
запах скошенной воды,
канителевой зарницы
разлохмаченный стежок...
мягкая кошачья птица
дует в глиняный рожок,
повторяет монотонно
колыбельные азы
тихой куколке-бутону,
волчьим веткам дерезы -
чтобы жили-вырастали
в перекатном шапито,
небеса в пути латали,
ненадолго - ну и что,
чтобы ехать им и ехать -
пусть и с места не сходя -
до тенистого ореха,
до беззвучного дождя,
до холодной белой пули
в затворенное окно...
Так тепло и сладко на дворе,
будто бы к висячей медоварне
солнце в бархатистой кожуре
притащили ангельские парни,
и варили, как на Рождество,
прятали с припевкой скоморошьей
сахарные ломтики его
в крынку с молоком коровок божьих.
Вот оно стекает - по груди,
по её заплатанной изнанке,
а вокруг - куда ни погляди,
скачут саранчовые тачанки,
не желая южных палестин,
но скорбя о разорённых гнёздах,
ворон, одинокий цепеллин,
тяжко продирается сквозь воздух.
Сколько жизни вымахало тут
и стоит, и ждёт, страшась, Обжинок...
Словно небеса, темнеет пруд
с жёлтыми копытцами кувшинок:
он беззвёзден, безъязык и глух,
но наполнен трепетом до днища:
как волчата, подбирая мух,
карпы подрастающие рыщут.
Таять бы и таять, как драже,
за щекой, почти что человечьей,
и не вспоминать, что жить уже
незачем, а скоро будет нечем, -
чтобы перед тем, как лечь в кровать
посреди заледенелой чащи,
тем, кто остаётся зимовать,
стало, как тебе, теплей и слаще.
шли, не щёлкая кнутом,
не трубили в рог -
утащили под холстом
солнечный пирог,
тополиным помелом
крошки размели -
чтоб за краденым теплом
люди не пришли.
ни огня в округе нет -
разожгли дымарь.
слева свет и справа свет -
лампа да фонарь,
два стеклянных пузырька -
молоко и лёд...
подкормить бы мотылька -
где-то он живёт?
если спишь, крыластик - спи,
глаз не открывай.
на зубах зимы скрипит
чёрствый каравай,
пусть грызёт, ломая клык
о припёк сухой,
и царапает язык
мёрзлой шелухой.
только глянет первоцвет
из ланских стеблей -
испекут нам новый свет,
прежнего белей.
будет сладко и тепло
и беспечно в нём -
и расправится крыло,
смятое огнём.
Звери непраздны, недолги и хороши -
злом и добром не отравленный перегной.
Глину согрели в ладонях, шепнув: дыши,
четвероногим не будет земли иной.
Но иногда, поперёк вековой судьбы,
что-то случается - ведомо, не одну
душу звериную подняли на дыбы,
ростом переназвали хребта длину
и повелели распяленной ввысь - иди,
прямохождения одолевая боль...
Так вот и ходится - странно и вопреки,
шествуя над травой, а не в ней ползя.
Медленны лапы, обутые в башмаки,
на четвереньках привычнее - да нельзя.
Люди, не знающие: иногда живой -
лишь на отмеренный срок, а не на века, -
не понимают молчание или вой
из-за пределов привычного языка
и попрекают: натешился, а теперь
в лес убирайся, и там на луну ори...
Только кровит она, если ты снова зверь -
ладонка человеческая внутри.
не открывая дверь, из темноты
войдёт в тепло, подует на цветы
и у кого-то за порогом спальной
беззвучно спросит: кажется, уснул?
к постели пододвинет венский стул
и сядет, уложив подол крахмальный.
закрыв глаза, зачем, дитя, не спишь?
ты сверток, тишина, ночная мышь,
попавшая в черничное варенье...
зачем следить - до радуги в ушах -
как замедляет равномерный шаг
пугливая капель сердцебиенья?
зачем пытаться вырваться, когда
она не причинит тебе вреда?
дорога в гору, далеко до смерти.
усни же - и в почтовое трюмо
она тебя отпустит, как письмо
в другую жизнь надписанном конверте.
Видишь ли сквозь хмарную тряпицу,
свет мой солнце: испуская крик,
птица пустельга за белой птицей
гонится - и схватит через миг?
Мураву озябшую щипая,
чабана не слышат рогали...
Темнота по капле проступает,
словно кровь, сквозь трещины земли.
Смирному скоту насыпав дерти,
отошёл хозяин посмотреть,
как на Ратхаусплац смешные черти
будут сквернословить и гореть:
и захочешь - не проскочишь мимо
весело гудящего огня...
Только слышно из сплошного дыма:
"где ты, Батько? слышишь ли меня?"
Свет мой солнце, отнятое силой
у земли, холодной и сухой, -
пробегает снег неугасимый
по-над человеческой трухой,
и курится, будто кто-то дышит
из последних сил, безлик и нем,
чтобы уловить во мраке: "слышу!" -
сам уже не ведая, зачем.
Туман стоит, как яблоневый сад,
затылком подпирая потолок,
на горле неба - лунный узелок,
ворчание грача над головой...
Пожалуйста, застань меня живой.
Условных наклонений вышел срок -
отчаливает в море катерок,
и выкликают с тинистого дна
пока ещё не наши имена.
Издалека расслышится едва,
какие мотыльковые слова
летят на свет из нежности, пока
в гортани нет воздушного платка...
Законы не меняют - аз воздам.
Расселят по раздельным городам
в пространстве без дорог и без концов -
под крылышки любимых мертвецов,
и мир наступит, именно такой,
как и мечталось: воля и покой.
Не сводится баланс, провис итог...
От жизни остаётся лоскуток,
но по сусекам есть ещё мука
для пряничной избы и колобка -
полжмени ржи, полжмени ячменя...
Сергей Слепухин: "Как ты там, Санёк?"[Памяти трёх Александров: Павлова, Петрушкина, Брятова. / Имя "Александр" вызывает ощущение чего-то красивого, величественного, мужественного...]Владимир Кречетов: Откуда ноги растут[...Вот так какие-то, на первый взгляд, незначительные события, даже, может быть, вполне дурацкие, способны повлиять на нашу судьбу.]Виктор Хатеновский: В прифронтовых изгибах[Прокарантинив жизнь в Электростали, / С больной душой рассорившись, давно / Вы обо мне - и думать перестали... / Вы, дверь закрыв, захлопнули окно...]Сергей Кривонос: И тихо светит мамино окошко...[Я в мысли погружался, как в трясину, / Я возвращал былые озаренья. / Мои печали все отголосили, / Воскресли все мои стихотворенья...]Бат Ноах: Бескрылое точка ком[Я всё шепчу: "сойду-ка я с ума"; / Об Небо бьётся, стать тревожась ближе, / Себя предчувствуя - ты посмотри! - наша зима / Красными лапками по мокрой...]Алексей Смирнов: Внутренние резервы: и Зимняя притча: Два рассказа[Стекло изрядно замерзло, и бородатая рожа обозначилась фрагментарно. Она качалась, заключенная то ли в бороду, то ли в маску. Дед Мороз махал рукавицами...]Катерина Груздева-Трамич: Слово ветерану труда, дочери "вольного доктора"[Пора написать хоть что-нибудь, что знаю о предках, а то не будет меня, и след совсем затеряется. И знаю-то я очень мало...]Андрей Бикетов: О своем, о женщинах, о судьбах[Тебя нежно трогает под лампой ночной неон, / И ветер стальной, неспешный несет спасенье, / Не выходи после двенадцати на балкон - / Там тени!]Леонид Яковлев: Бог не подвинется[жизнь на этой планете смертельно опасна / впрочем неудивительно / ведь создана тем кто вражду положил / и прахом питаться рекомендовал]Марк Шехтман: Адам и Ева в Аду[Душа как первый снег, как недотрога, / Как девушка, пришедшая во тьму, - / Такая, что захочется быть богом / И рядом засветиться самому...]
