Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Теория сетературы

   
П
О
И
С
К

Словесность



НЯНЬКА МОЯ СЕМИГЛАЗАЯ


 


      йольское

      украденное время под уздцы
      ведут куда-то – знамо, на ночлег.
      орехи, шишки, звёзды, бубенцы
      смиренно спят, завёрнутые в снег.

      в сугробы, как в игольное ушко,
      дорога вдета – и кому из нас
      не кажется, что дом недалеко
      и есть куда вернуться хоть сейчас?

      гуляет ветер со смычком окрест –
      по случаю скрипач и шерстобит.
      идёт охота к перемене мест
      по следу – и в олений рог трубит.

      над пеленой, сокрывшей неуют,
      шарами новогодними висят
      лиловый свет, которым нас убьют,
      и золотой, которым воскресят.

      _^_




      пруды

      пока в янтарные меды
      не заползла полынь,
      ясны октябрьские пруды,
      как мартовская синь.

      как будто вымыли окно
      в погожий выходной –
      а вот и гривенник, на дно
      заброшенный весной,

      и три берёзовых листка,
      синицы стылых вод,
      клюют не кашу – облака
      и не спешат в полёт.

      о чёрные коряжины
      сломалось столько вил...

      кто отразился – важен ли
      тому, кто отразил?

      _^_




      ветер

      ... когда не случилось родиться
      и жить – по чутью, не уму –
      ни рыбой, ни зверем, ни птицей,
      придётся учиться всему,
      что делает их совершенней
      и неуязвимей для зла...

      у памяти в двадцать сложений
      ни паруса нет, ни крыла –
      кораблик или самолётик
      из мёртвых гербарных газет,
      забывший о крови и плоти,
      земле посылает привет,
      где ясени – тощие волки,
      тоскуют о воле иной...

      то ветер никак не умолкнет,
      блажит, как душевнобольной, –
      бросается, всем неподсудный,
      на каждый оброненный звук,
      и ловит условное судно
      железными крючьями рук,
      и вертит обрывок бумаги,
      в бою уцелевший едва,
      и нас, типографские знаки,
      сложить не умеет в слова.

      _^_




      узелок

      кого забыли наперёд –
      того отыщет снег:
      по спящим улицам пройдёт,
      как бывший человек,
      минуя сеть бродячих свор,
      сбиваясь на полёт,
      заглянет в каждый божий двор,
      где все наперечёт,

      и ночь, отбросив лунный нож,
      сболтнёт – твоя взяла! –
      о том, чьё имя не прочтёшь,
      не раздобыв тепла:
      куда-то наискось и ввысь
      несла его строка,
      да только буквы напились
      парного молока.

      пока врубается конвой
      в раскидистую тьму,
      не признавайся, что живой
      покуда, никому –
      назначат суд, объявят срок,
      отправят налегке...
      и снег завяжет узелок
      на скомканном платке.

      _^_




      читая Гоголя

      Гоголь не Гоголь, а дело, похоже, швах.
      кто нас призвал в завязавшейся заварухе?
      панночка, истлевающая на глазах?
      Брут, одуревший от ужаса и сивухи?

      нас не будили – неслышимое не спит,
      не выкликали безликих и безымянных.
      так и остались – никто никому не квит,
      так и ушли – окаянная с окаянным.

      ночь не тиха была, а, как всегда, глуха,
      и до того нам обед показался лаком,
      что не расслышали дальнего петуха –
      вот и застряли в окне между тьмой и мраком
      у алтаря.

      ...а в кулисе наискосок
      кто-то готовится к выходу на поклоны.
      брызжет со сцены на публику липкий сок,
      клюквенный с виду, а если лизнуть – солёный.

      _^_




      камень

      не провожали – гнали старый год
      и сумрачно присматривались к новому:
      мерещились то мор, то недород,
      то ставшие полушками целковые.

      но вот однажды как из-под земли –
      к жилищам ли, к овечьему загону ли –
      морозы, словно волки, подошли,
      пощёлкали зубами, да не тронули,

      и начало светлеть – из хмарных ям
      помалу солнце вычерпали ложками,
      и небо нам, оседлым воробьям,
      подставило ладонь с крупой и крошками.

      дом курит, выдыхая от себя
      колечки дыма – то наверх, то в сторону,
      но не о смерти в вышине трубят
      четыре поделивших волю ворона –

      о том, что подступает век иной,
      так долго жданный и уже не чаемый,
      и беззащитен камень временной
      перед лицом травы неиссякаемой.

      _^_




      Лукашин

      вот-вот от фарша лопнет рыбья шкура,
      от пирога отщипан кем-то край,
      горланит ящик, полный трубадуров,
      как выражался граф де Монмирай,
      салат украшен, а потом расквашен...

      ... а я уже второй по счёту век
      гляжу, как возвращается Лукашин
      к себе домой под бутафорский снег.

      привидится: который год иду я
      в чужом краю куда-то на постой
      под мерное гуденье ветродуя
      по новогодней улице пустой.

      там кто-то говорит по-панибратски
      изменчивый – с инвариантной мной
      из маленькой квартиры ленинградской
      по адресу реальности иной,
      где мутный день приподнимает веко
      и не погладить вдруг по голове
      пока ещё чужого человека,
      нечаянно заснувшего в Москве.

      _^_




      ковчежное

      скоро пора предъявлять подорожную –
      встретит псоглавая стража ковчежная.

      если загадывать – то невозможное.
      если отваживать – то неизбежное.

      крадом подкатится под ноги, подлая,
      и опрокинет змея-гололедица.

      над головой, словно силы бесплотные,
      зимние звёзды пронзительно светятся,
      будто бы путы созвездий разорваны:
      нет Ориона, Тельца и Возничего.
      как ни настраивай трубы подзорные –
      небо растёт и меняет обличие,
      будто уже на исходе бескормица
      и на пороге цветение вешнее.

      ладилось долго, да быстро исполнится –
      куль завязали, да брюхо прорешливо.

      как по морям-по волнам не трепало бы
      дом с затворёнными наглухо ставнями,
      каждую ночь на смолёную палубу
      звери выходят – и машут оставленным.

      _^_




      капкан

      это только у скрипок немного нервно,
      а обученные по гештальт-методе
      не терзаются грубой тоской пещерной –
      отпускают и молча в закат уходят.

      просто сменятся точками запятые
      (ну и где же тут плач и зубовный скрежет?) –
      щёлкнут в воздухе ножницы золотые
      или нож канцелярский листы разрежет,

      и начнётся свобода, какой не ждали,
      потому что привязанность – пережиток
      тех времён, когда землю ещё пахали
      бороной и серпом пожинали жито.

      не услышат мольбы, не попросят денег:
      раз попался – сиди на цепи, калека.
      вот и ходишь, инстинктов безмозглый пленник,
      притворяясь воспитанным человеком,

      о таком не поведаешь эскулапам –
      разве между своими, сиречь волками:
      отгрызаешь зажатую сталью лапу,
      а она отрастает – опять в капкане.

      _^_




      клубки

      однажды не вернётся кот –
      съедая день за днём,
      неделя целая пройдёт
      за мыслями о нём,

      а как минует день шестой,
      привидится во сне
      твой дом, пока необжитой,
      с корзиной на окне,

      в лукошке – пёстрого пестрей –
      клубки нашли приют:
      там души всех твоих зверей
      свою хозяйку ждут.

      узнаешь каждого сей миг,
      не вглядываясь в цвет, –
      как будто выйдешь напрямик
      из тьмы дорог и лет

      и, вспомнив порванный чертёж
      и брошенный ковчег,
      ты имена их назовёшь –
      и воплотишь навек.

      _^_




      поплавки

      очистив садовые грабли
      от мертвенной лиственной ржи,
      один уцелевший кораблик
      норд-осту в ладонь положи.

      и пусть заштрихованы лица
      и сломана сгибом строка –
      прочтётся кем надо страница
      закрытого днесь дневника

      о чём промолчалось когда-то –
      так выводок поздний утят
      приносит река к водоскату,
      да только они не взлетят...

      за ним проследишь и, помедлив,
      с на плечи упавшим трудом
      круги нарезая и петли,
      вернёшься в натопленный дом

      смотреть, как за окнами реют
      в прозрачной воде поплавки –
      беспроигрышной лотереи
      с неназванной датой квитки.

      _^_




      время зимнее

      когда разрешено ручную кладь –
      и больше ничего – в дорогу взять
      и перелёт обратный не обещан,
      приходится учиться отпускать
      людей, зверей, события и вещи.

      на чёрный день припрятанный запас,
      как чемодан без ручки, бросит где-то
      твоя зима, отставшая на час
      от их остановившегося лета.

      они уйдут – на слово, запах, звук –
      из мира твоего, где всё знакомо,
      к иным прикосновеньям добрых рук
      и новому теплу другого дома.

      и если ты в пути не пропадёшь,
      то, может быть, в очередном бедламе
      устроишься – и жизнью обрастёшь:
      людьми, зверьми, предметами, делами.

      то врозь, то вместе, но из пустоты
      они взойдут, как вешние цветы,
      со всеми разминувшимися квиты –
      оставленные кем-то, как и ты,
      как и тобой оставленные чьи-то.

      _^_




      читая Булгакова

      усмехались – не дело,
      а поди-ка – сбылось,
      и Земля налетела
      на небесную ось.

      жизнь текла, отдавая,
      как обычно, труду
      день четвёртое мая
      в двадцать пятом году.

      ни единого знака
      от вселенной – пробел.
      хоть бы взвыла собака
      или кот зашипел...

      по невидимым сколам
      люди шли без затей
      на работу, и в школу
      отводили детей.

      длился валко и шатко
      и на сторону век,
      но менялась осадка,
      словно в трюме отсек

      переполнился – в миле
      от земли по прямой –
      то ль космической пылью,
      то ль хтонической тьмой.

      _^_




      рябиновое

          Но если по дороге – куст
          Встаёт, особенно – рябина...
              М. Цветаева

      она была стройна и высока –
      прямые ветви, гладкие бока,
      листва, напоминающая перья,
      и сладилось бы всё, но на беду
      рябиновое дерево в саду
      не мастера сажали – подмастерья.

      она расти пыталась первый год
      и даже принесла по лету плод –
      единственную кисть в десяток ягод,
      и без тревоги думалось тогда –
      привыкнет, перетерпит холода –
      и корни поудобней в землю лягут.

      ...но так и не смогла зазеленеть
      она весной – обмётана на треть
      заразной паутиной неопрятной,
      изнемогала тихо от тоски,
      и по стволу ползли трутовики,
      как трупные назойливые пятна.

      не ведая, кого и в чём винить,
      мы шли её, понурясь, хоронить,
      неся топор, ножовку и лопату.
      цвели нарциссы, шёл Великий Пост,
      но не садились ни скворец, ни дрозд
      на дерево, любимое когда-то.

      она лежала, чёрная, ничком
      на молодой траве, и в горле ком:
      "вернётся в прах пришедшее из праха"...
      тугую сеть не сдёрнули с корней –
      казалось, не клубок иссохший в ней,
      а мёртвая морская черепаха.

      ... но к солнцу потянулся головой
      единственный волчок, ещё живой
      у мамки коченеющей звериной,
      и где она была, ещё дичей
      расходится десятками лучей
      от пня – неистребимый куст рябины.

      _^_




      нянька

      хоть не дитя – но отныне и впредь,
      чтоб дураки не обидели,
      всё же послали за мной приглядеть
      сторожа или хранителя.

      то ли перстом помавает: нельзя, –
      так, что безгрешный раскается,
      то ли гоняет, берданкой грозя,
      тех, кто в округе шатается.

      всё на слуху, на виду, на роду –
      скалится небо алмазами.
      видишь ли сквозь ледяную слюду,
      как я играю в безлюдном саду,
      нянька моя семиглазая?

      _^_




      дом

      где удачей, где трудом,
      где сорвав резьбу,
      человек построил дом,
      а хотел – судьбу.

      навсегда ушёл в сарай
      стройкомбинезон.
      человек задумал рай,
      а разбил газон.

      вроде ладен кожушок,
      да цена пятак –
      всё сложилось хорошо,
      жалко, что не так.

      человека дома нет –
      жизнью замело.
      лишь невыключенный свет
      бьётся о стекло.

      _^_




      чеховское

      с каждым годом музыка всё громче,
      дирижёр искусством одержим –
      пусть мотив, как почерк, неразборчив
      и фальшив –– зато силён нажим.

      ты с утра всё новое надела,
      но сухим глазам не нужен шёлк:
      словно жизнь из каменного тела,
      под бравурный марш уходит полк.

      только и останется, что кстати
      подсмотреть сквозь шум и кутерьму,
      как тебе неведомый солдатик
      подойдёт к вагону своему.

      принимая невозможный прежде
      быт провинциального адка,
      надо бесполезную надежду
      приметать к брезенту вещмешка:

      кто-то завершит твою попытку
      выжить в необъявленной войне –
      перережет ножницами нитку
      и утопит истину в вине.

      вскинешься привычно: "не пора ли?" –
      и охолонёшься наяву,
      и не будет жаль, что разобрали
      рельсы, уводящие в Москву.

      _^_




      рыбак

      где нет ни одного, ни всех –
      на чернозёмном косогоре
      рыбачит жилистый орех,
      пропахший воздухом и морем.
      в плену его ночных мерёж
      не рыбы мечутся, а луны.
      он сам давным-давно похож
      на сухопутного Нептуна.

      штормит во тьме осенний сад,
      а утром, брошены враструску,
      в траве и на земле лежат
      плоды, как свежие моллюски, –
      о камень створки расколов,
      мол, не черна ли сердцевина,
      ты мокрый соберёшь улов,
      заполнив доверху корзину.

      котам – игрушки, людям – снедь.
      ты каждый деревянный мячик
      оставишь нежиться и млеть
      в печной золе, ещё горячей,
      и будешь слушать в полусне,
      забыв про зимние ремёсла,
      как по невидимой волне
      баркас уносят листья-вёсла –

      туда, где завтрак и кровать,
      подставив плечи алконостам,
      рыбак уходит зимовать,
      в саду оставив чёрный остов.

      _^_




      тишина

      сверяясь с картой или наобум,
      как раб галерный, купленный по случаю,
      идёшь сквозь моросящий белый шум,
      желая тишины, но не беззвучия,

      покуда тьмой не выпиты глаза
      и к бездорожью ноги не прикованы –
      но вздрогнет сердце, как в руке лоза,
      расслышавшая жилу родниковую,

      и вырвутся из-под семи земель
      (коль верхняя не сеяна, не орана)
      синичья разноцветная капель
      и дальняя гроза степного ворона,

      и листьев плеск, размеренно-морской,
      и огуречный запах поздней молнии,
      и светлый послежатвенный покой,
      ещё не превратившийся в безмолвие.

      _^_




      в пути

      ледяное дыхание в спину
      вдруг почувствуешь –– и наконец
      усмехнёшься и выйдешь с повинной,
      как уставший скитаться беглец,

      в тишину –– из-за звонкой завесы,
      что соткали скворец да щегол,
      из родимого тёмного леса –
      в золотой ослепительный дол,

      и отправишься в путь по странице,
      где приходится набело жить, –
      от всевидящих глаз не укрыться
      и со следа дозорных не сбить, –

      и шагать за бесплотным отрядом
      под сердечный глухой метроном,
      и глядеть, как идущие рядом
      растворяются в свете ином.

      смотрит небо по-зимнему строго,
      и в окрестности нет никого,
      кто окликнет тебя, кроме Бога
      и бесплотныя рати его.

      _^_



© Ирина Ремизова, 2024-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024-2025.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Светлана Богданова. Попробуй не засмеяться [Я знаю, что сейчас мое путешествие прервется, и мне надо все запомнить и все записать. Поезд старательно подыгрывает мне, выводя под занавес на свою сцену...] Мила Борн. Другая Агата, или искусство стать невидимым [Загадочная история исчезновения Агаты Кристи. Что произошло и, главное, почему? Это стало не просто газетной сенсацией, но и глубоким психологическим...] Акоп Арутюн. Стихотворения [Я останусь с сухими глазами, – / свежим, / как возлюбленный солнца...] С. К. К. (Сергей Кудрин). Танцпол для парапсихологов [Прочесать лебедем / Вышний Стонхедж. / / Попросить Мерлина / Оживить булыжники.] Елена Бородина. Белый шум [Всё тот же хрупкий лист неповторим / в своём полете ветреном, бесстрашном / из неба в бесконечность – Бог бы с ним. / Вот – новый день, / а что...] Аркадий Паранский. У Печоры у реки... [Это было чудо какое-то – поле белых астр. Но самое поразительное: среди белого, напоминающего пушистое покрывало, пространства алели ярко-красные, почти...] Вахтанг Чантурия. Восемь бит [Восьмая часть меня живет в мире восьмибитной игры о праздно шатающемся по пыльным улицам большого города пьянице...] Юлия Великанова. Что же значило это странное "memory postum" (О поэтическом сборнике Милы Борн) [Перед нами поэтические тексты прозаика и драматурга. Это чувствуется в каждой строке. Непрерывное повествование, нарратив, впрочем, чрезвычайно поэтичный...] Борис Кутенков: "Поэты останутся в истории не по эстетическим соображениям" [Телеграм-беседа с поэтом и критиком Борисом Кутенковым в рамках проекта Андрея Войнова Voinovpoetry: "20 вопросов Борису Кутенкову".] Лора Катаева. Ласточки наших слов [Всё – молчание, тайна, но истины не видать. / Нам бы выстоять, искренний мой, залетай сюда, / Это небо глотай до упаду – и ешь, и пей, / Просто...] Лана Юрина. На грани [Пока не время – пой, летай, кружись, / хватай в охапку солнечные блики! / Ещё чуть-чуть – и я тебя окликну, / и обниму, и расскажу про жизнь...]
Словесность