На закате холмы придвигаются ближе к огню,
нависают над полем, над хрупким жильём человечьим...
Это золото к золоту тянется через стерню,
это в тихие сумерки август заходит по плечи
тополей и рябин. И уже не важны имена,
потому что нас нет, потому что мы были и будем...
Золотые холмы на загривках катали меня,
и качали меня в колыбелях бесчисленных судеб.
Это Яблочный Cпас отпустил всё что тянет и жмёт...
Черешки у плодов - как застёжки на тесных сандалях...
И в переднике пёстром гуляет без дела жнивьё,
и стучат переспевшие груши по крыше сарая...
Тут читатель подумает: лирика... Это не так -
это просто уходишь и больше вернуться не можешь
из бледнеющей сини, где щиплет за край облака
жаром дышащий конь, наконец усмирён и стреножен...
Это корни ветвятся, шумят на ветру времена -
сквозь меня, надо мной, как дубы над прозрачной криницей...
Золотые холмы на ладонях качают меня,
над просторной землёю, где всё ещё только случится...
Кажется мне иногда по утрам, что из глины
сделаны старый наш дом и заросший сад -
необожжённой, ласковой, голубиной,
слышащей дуновенья и голоса.
Льнущей к рукам, чтобы стать голубой и гулкой:
полое небо, в нём - уходящий гром,
день, отведённый загодя для прогулки -
реки и птицы там знаются с серебром,
голос и взгляд принимают любой оттенок...
Когда виноградный рассвет от воздушных корней
растёт сверху вниз, оплетая соседскую стену
и синие тени летят на ладони ко мне,
и тянутся к сердцу травы и бирюза,
мне кажется: кто-то нас сделал из глины ночью, -
бездонной, как небо, отзывчивой, словно почва.
Вылепишь дудочку - звук прорастает сам...
Отчего мои зимы колючий платок повязали,
словно встали впотьмах и идут провожать на вокзал?
Словно времени нет, и в прихожей, поспешно прощаясь,
кто-то шарик воздушный внутри у тебя отвязал.
И колотится сердце за туго натянутой плёнкой,
и сбегаешь с крыльца, и хрустит под ногами трава...
Отчего в моих снах, как по нежным сосудам ребёнка,
непонятно куда и обратно течёт синева?
И ни мужу, ни брату, ни колким заснеженным веткам
не войти, не уплыть, не дотронуться, не расплескать...
Всё отдав для любви, не забудь усомниться и в этом,
чтобы стало светло, будто дверь распахнул в снегопад...
Кто же это придумал, что время и жизнь иллюзорны?
Чтоб не брать багажа, чтоб не верить горючим слезам.
Чтоб ни сыну, ни брату, ни веткам соснового бора...
Словно встали впотьмах, и идут провожать на вокзал...
Ева заходит в дом и несёт Адаму
яблоко, персик, дыню и виноград.
Пробуй-не пробуй - за нас всё решили сами
сильные ветви, морщинистая кора...
Солнечный свет тихо падает на половицы,
муж за компом погружён в виртуальный мир...
Ева стоит, не знает на что решиться,
тихо вздыхает, снова идёт к двери.
Ева выходит в сад, там бушуют волны -
пенится время, к глазам подступает трава.
Пробуй-не пробуй - за нас всё решило поле,
рыхлая почва, сонная синева...
Ева бросает в небо крошечный якорь,
смотрит на воробьёв на садовом столе.
То, что решило за нас, не умело плакать,
только ходило, как посуху, по земле...
В сосновый лес, как в позабытый дом,
вбежать по солнцем пахнущим ступеням,
чтоб, запыхавшись, упереться лбом
в шершавые смолистые колени,
и вдруг понять, что стало всё равно-
Не жаль, не удивительно, не страшно,
что за рекой идёт за плугом бог,
возделывая время, будто пашню,
возделывает жизнь внутри меня,
поросшую горошком, пижмой, хмелем...
Что мир растёт, теряя имена,
как семена, заброшенные в землю -
открытый ветру, лёгкий и пустой,
как шишка, с ветки сброшенная дятлом...
Что небо возвращается обратно
в глаза людей и в чашечки цветов...
С утра лишь звуки нежные слышны,
ручей журчит почти по-итальянски.
Как много тишины и глубины
в чудесно округлившемся пространстве...
Как будто только что отделена
земля от свежевымытого неба,
и не начерчен веткой первый знак
на белизне нетронутого снега.
Как будто торжеству всех мастеров
пока что только предстоит родиться:
и хрусталя сверкающий озноб,
и медленный полёт тяжёлой птицы
заключены и спрятаны от глаз
под куполом высоким и округлым
голубизны, которой в первый раз
и тесно, и отверженно, и трудно...
Мне формы округлившейся зимы
напоминают мой девятый месяц -
жизнь - за тончайшей пуховой завесой...
Уже не "я", пока ещё не "мы"-
весь белый свет, а вместе с ним ты сам
упрятаны в тугой хрустящий свёрток...
Недаром дети любят чудеса
в шкатулочках, в коробочках, в обёртках:
не знать, что там, выдумывать подарок,
блуждать в лесу рождественских витрин...
Уж до чего свет неба нынче ярок,
но и оно вмещается внутри.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
