ИЛИЯ
Он всегда появлялся неожиданно, хотя мы и знали, что он может появиться в любой момент.
Обычно это бывало под вечер. После работы. Мама накрывала на стол, отец уважительно и аккуратно нарезал хлеб и у меня текли слюнки от предвкушения вкусного ужина.
Сперва громыхало легонько кольцо на калитке, потом, негромко, немного протяжно:
- Василю!
Это был Илия. Я ни разу не ошибся. В руках небольшой чемоданчик. Он называл его - "балетка". Почему-то я всегда вспоминаю его в летнем, закатном освещении, теплом уюте наступающего вечера.
Он заходил, здоровался с отцом.
Он когда-то вместе с отцом строил мост через большую реку, потом перешел на другой участок, но дружба продолжилась и позже.
- Илия пришел! - кричал я радостно.
Родители выходили его встречать.
Обычно он бывал у нас дня два - три.
Мама усаживала Илию за стол, он отказывался, потом старательно мыл руки, присаживался к столу, ел неспешно, нахваливал:
- Невыносимо вкусно! Я назавтра сделаю чорбу с фасолей, Дукия.
Маму звали Евдокия, но только Илия называл её так необычно.
Илия был молдованин, женат на русской женщине Марии. Он звал её - моя Маричка. У них была маленькая дочь - вылитая мама - такая же беленькая, тихая, улыбчивая и красивая - на всю жизнь. При ней начинали улыбаться и взрослые и дети. Звали её "по-марсиански" - Аурика.
Потом Илия с отцом курили на крылечке "цигареты", молчали.
Илия открывал чемоданчик. Там был парикмахерский инструмент:
- Вот, глянь, Васыль - ото инструмент проверенный! Я у армии очень лихо управлялся ж! - говорил он с гордостью и перебирал ножницы, опасную бритву, толстый ремень для оправки бритвы, чистые, белые салфетки, алюминиевую чашечку для пены, помазок. - За меня не волнуйсь, у меня профессия верная в руках, а она... что ж она - хай живэ без меня! Если сможет! Только - дочурка...
Он вздыхал, поигрывал горестно желваками, отец согласно кивал головой.
Илия доставал механическую машинку для стрижки, двигал её "челюстями". Бугрились мышцы рук. Мне было интересно.
- А почему он такой... весь в черных волосах? - спрашивал шепотом маму.
Илия и впрямь был жгуче-черным от обилия густых волос. Они росли даже в ушах, буйно кустились в носу, выпирали нахалбно наружу через ворот рубахи.
- Он южанин, - отвечала мама - там такие люди.
- Странно. Волосы тоже растут на солнце?
- Что странно?
- Ведь на юге - жарко, а тут еще эти волосы. Он же - шерстяной весь!
- Наверное, так легче переносить жару.
- И почему - Илия? Он что - старый?
- Почему ты так решил?
- Так бабушка говорит - "Илия Пророк". Пророки же давно - жили когда-то. Вон Муромец - Илья, а этого зовут - Илия.
- Так в Молдавии, в Болгарии - называют.
- А почему глаза синие? - Допытывался я, - так принято у молдаван?
- Вот ты - белобрысый, а глаза - карие, бабушкины. Тут уж как получится, - смеялась моя замечательная мама.
Мужчины заходили в дом. Илия вздыхал, рано ложился спать. Ночью часто вставал курить, а утром извинялся, что он такой беспокойный "жилец".
Взрослые уходили на работу, а я всё думал про Илию. Какой он сильный, но грустный. Грустный - богатырь.
Тогда я решил, что все молдаване грустные. Вечером Илия приносил зелень, цыпленка, пеструю фасоль, морковь, лук, перец, томатную пасту, сметану и квас в стеклянной банке.
Из авоськи вываливалась эта красота, а на кухне можно было изойти слюной от пряных ароматов.
Отдельно он варил цыпленка и фасоль. Чистил картофель, резал дольками. Стругал морковь, лук, корни петрушки и сельдерея - соломкой. Обжаривал в томатной пасте, сгребал в бульон.
Клал еще что-то, смеялся и говорил, что после леуштяны - за уши не оттащишь от чорбы и наливал неожиданно квас, хотя мама только окрошку делала с квасом.
Каждый по желанию клал сметану, а мужчины - острый перец теребили ложками в тарелках и улыбались, как будто готовились прыгнуть в опасную реку.
Мама все время порывалась ему помочь: - Разве ж можно такое сюрёзноя дела довирять женщина! - Утирал со лба обильный пот.
Готовка занимала часа полтора, мне было уже невтерпеж, я макал в томатную пасту кусочки хлеба, за что изгонялся с кухни.
Илия открывал белое вино, разливал:
- За понимание между народами! - грустно улыбался, вертел в руках бутылку, - вот и потерпел я - фетяско!
Вино называлось "Фетяска".
- Всё наладится! - говорила мама. - Милые ссорятся, только тешатся!
Илия в сомнение кивал головой, выпивал.
Потом они сидели на крыльце, курили.
- С красивой женщиной трудно, - говорил Илия отцу - она не может это понимать. Вот ей как-то все просто... но ты же знаешь, что я этого не терплю! Вот это вот - смех... какой-то такой! Я же муж! Рядом.
- С женщинами нельзя успокаиваться - отвечал отец, - Им всё время надо доказывать, что ты достоин быть с ней. И чем дольше живешь, тем чаще это надо делать. Вот такие они!
Илия кивал головой. Он был моложе отца.
- Это же ненормально - так ревновать! - тихо говорила мама перед сном отцу.
- Южанин! - соглашался отец, - темперамент.
- А Нина Курлаева? - Возражала мама. - Одни русаки до двадцать пятого колена! Алешка её ревнует практически ко всему, что попадается на глаза!
- Там - есть за что! - вздыхал отец.
Алексей Курлаев, зять нашего соседа, плотника Семена Брянцева возвращался домой после долгой отсидки, хватал первое, что попадалось под руку, бегал за женой. Потом они мирились. Нина ходила улыбчивая и беременная. Неожиданно появлялся кто-то из тех, кто был с ней в отсутствие мужа, тогда Алексей хватался за топор, до убийства не доходило, но его судили, отправляли в тюрьму.
Так повторялось несколько раз. Детишек было уже четверо. Два мальчика, две девочки, все - странно не похожие ни на кого из близких.
Когда соседи интересовались как жизнь, Семён Брянцев брал в руки щетку с ручкой из кривой берёзовой палки, "простреливал" её вприщур правым глазом и говорил:
- Ровная, язви ея... как наша жизинь!
На третий день к нам приходила Мария. Улыбчивая, в светлом, открытом платье.
Держала за руку белоснежную дочку - Аурику. Наверное, боялась, что она улетит вместе с пухом одуванчиков.
Мама стелила скатерть с вышивкой, доставала клубничное варенье, накладывала его в красивые розетки. Пили чай, вкусно позвякивали ложечки.
Они с мамой весело разговаривали о своём, женском. Примерно полчаса - час.
Аурика приседала, нюхала, закрывала голубые глазки, любовалась цветами под окнами нашего дома. Её водили на занятия балетом, и я подозревал, что название чемоданчику дали именно поэтому - "балетка".
- Дукия - надо отрабатывать своё проживание! - распрямлял плечи Илия.
- Илия, чудной человек! Что ты надумал! - смеялась мама.
Некоторые буквы он произносил скруглено, и слова звучали мягче, чем в русском языке, и необидно.
Илия открывал "чемоданчик" надевал белый халат, усаживал меня на стул, обматывал салфеткой шею, доставал инструменты.
Без суеты, уверенно и просто.
Взрослые наблюдали за нами. Мне было странно и немного страшно видеть в этих ручищах кузнеца парикмахерский инструмент. Я закрывал глаза. Над ухом клацали ножницы, пощелкивала механическая машинка, а когда открывал - Илия смахивал щеточкой волосы с шеи, резиновая груша пульверизатора, в плетеной сеточке, с кисточкой на конце, исчезала в его длани, в два качка мощная струя обволакивала всё пространство вокруг моей головы терпким туманом.
Зеленоватый одеколон в коническом пузырьке назывался "Шипр". Он имел особенный запах и приходилось сдерживать дыхание.
- Самый мужской одеколон - на сегодня! Вот, теперь голова в порядке, - говорил Илия. - Это у нас называется - полубокс.
Голова моя была круглой, от шеи коротко пострижена, небольшой чубчик, с детскую ладоньку, нависал надо лбом.
- Виски я оставил, - Гладил он меня по голове и всякий раз говорил, - Уши сегодня приталивать не будем?
Рука была сильная, но не тяжелая.
Уши у меня торчали перпендикулярно голове, и это был предмет моих переживаний.
- Руку мастера сразу видно! - серьезно говорил отец.
Женщины с ним соглашались, и я был уверен, что уши уже почти не торчат.
Илия улыбался, нежно складывал инструмент, закрывал на замочки чемоданчик, подсаживался к столу, горделиво поглядывал на Марию.
Потом Мария выходила на крыльцо, красивая, стройная и говорила с улыбкой, искренне:
- Ну, что, Илиюша, пойдем, мой хороший, домой.
Я бы не смог сказать нет, если бы меня так позвали.
Он поднимался, с поклоном благодарил родителей:
- Спасибо, хозяевам - за хлеб, за соль, за кров, за приют.
- И вам, спасибо, - говорила мама. - Заходите еще. Все вместе.
Илия брал "балетку", они выходили на улицу. Между ними парила красавица - Аурика - такой маленький, изящный "замочек" крепко соединял их руки.
Мы стояли возле калитки, смотрели им вслед. Родители с улыбкой, а я думал - какие хорошие обычаи у молдаван.
И снова в доме была размеренная последовательность дней и забот.
Всякий раз, когда мне в парикмахерской сметают с шеи колкие волоски, я вспоминаю Илию - молдаванина...
Тогда я впервые задумался о том, что на свете много разных национальностей. Это было серьезным открытием. Может быть, оно пришло ко мне - некстати? Или запоздало? Но оно пришло - само.
- Эх, всё старо, как мир! - дивились моей провинциальности бойкие однокашники, выросшие на проспектах больших городов.
Беда и радость - не спрашивают, что у вас в "пятой" графе записано.
Так я стал - космополитом - Гражданином Мира.
Новые планеты образуются из старой пыли.
© Валерий Петков, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2011-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
