 |
|
ВЕЧЕР ХАРМЕНСА
ПРО АНГЕЛОВ
S.
И начнётся мой стих и закончится стих
тем, что ветер гуляет в берёзах
и белёсое небо роняет на них
ноября заскорузлые слёзы.
Этот ад сотворён или сам по себе
возникает из слова тобою
нелюбимого, но симметричны судьбе
наши муки и стали судьбою.
А давай мы подымем глаза к небесам
и подымем во здравие тару.
"За потери и радости! За чудеса!
За цыганского детства гитару"!
Но гуляет в берёзах небесный сквозняк
и белёсое небо слезится.
И стоит, опираясь на ветер, в дверях
силуэт, чуть похожий на птицу.
_^_
ВЕЧЕР ХАРМЕНСА
Летний вечер причтён к светотени,
к зоне сумерек. Харменс, пиши
как становится он на колени
в сокрушении мышц и души.
В небо смотрят огромные липы,
на созвездий окованный ларь.
Открываются двери со скрипом,
мошкара атакует фонарь.
Возвратившимся стелют перины,
режут глотки овце и быку,
и, почистив пеньки поморином,
засыпают сыны на боку.
Возвращусь ли? Ах, если бы, если б.
Но твержу, изменяясь в лице -
возвратились, вернулись, воскресли,
обрели постоянство в Отце.
Ибо дети с тоской за грудиной
припадают к грудине Отца
и теперь высоте-Палестине
не видать ни краёв, ни конца.
_^_
ВЕСНА, ВЕЧЕР, КОСУЛИ
Девочки, бегущие из школы
голыми коленками блестя,
или лужи цвета кока-колы -
это не похоже на пустяк.
Это вещь сильней, чем "Фауст" Гёте,
у неё особенный мотив.
Так идут на бреющем полёте
херувимы, бренное простив.
Так вступает в силу лёгкость воска
и лепи из вечера Эдем,
где вполне обычная берёзка -
волосок в Господней бороде.
Сколько там осталось до изгнанья
тонконогих девочек-косуль?
До того, как ты избыток знанья
зла-добра зарубишь на носу?
_^_
МУНК ЧАСТИЦА
На картину северных идиллий
посмотри слегка наискосок
и увидишь девочку из пыли,
девочку-пылинку-волосок.
Жить и жить бы - широко и плоско,
только.... И не знаешь, что сказать.
Девочка - пылинка и полоска
озарила стенку и кровать.
Посмотри направо и налево -
жёлтые обои, лампы муть,
жизнь твоя, дыханье, то есть - Ева,
открывает маленькую грудь.
Эта грудь из воска и обиды.
Всё пройдёт, расплавится не всё.
Тишина, не подавая виду,
каждый вздох запомнит и спасёт.
Каждый вздох. Как будто это надо,
чтобы возвращалась навсегда
беглая частица листопада
к некогда покинутым садам.
_^_
ПЛЕЧО
S.
Туземный дворик. Вечера канава
домашним мраком дышит горячо.
И ослепляет, как земная слава,
твоё незагорелое плечо.
Ещё не поздно повернуться к стенке,
благословенья тихо бормоча,
не дать себе привыкнуть к тонким венкам,
сбегающим с миражного плеча.
_^_
СТРОКОЙ
Одному поэту
А в палате столько-то койкомест,
за окном палаты - зима.
И стоит в углу - перемётный крест,
во главе же угла - сума.
Разогнаться бы и об стенку лбом,
разбежаться, как сеть морщин,
но потом понимаешь, что - всё, облом,
в силу двух или трёх причин.
Это мир у тебя твой покой отжал,
заменил на больничный покой
и останется в памяти этажа
сыромятных стихов строкой.
_^_
ПЛАТА
Промозглое что-то с инсультовым ртом -
луной, не похожей на пряник,
труба кочегарки взмахнула кнутом
и это не переупрямить.
Российского Бога холодный приют -
обычное небо по-русски -
ты щедро дарило мне свой неуют,
отсутствие сна и закуски,
свинцовый язык, деревянную речь
и волглую суть рефлексии.
Но это не всё, что сумел я сберечь,
не всё, что я взял у России.
Но в виде остатка - остаток не сух -
дома с достоевскою складкой,
и белый, лебяжий практически, пух -
покровские то есть осадки,
лебядкинский морок, раскольничий сон,
сгорающий омут заката
и омут рассвета ему в унисон -
вот самая русская плата
за то, что покинул, за то, что убёг,
за то, что.... и этого хватит.
Ах, да, я забыл - я навеки сберёг
присутствие смерти в палате
и то, как вогнали иглу мне в плечо,
и то, как морозом дышало,
и то, как дышали в лицо горячо,
а это почти что немало.
_^_
СЕРДЦЕ
Направо - пивная, налево - притон.
И разве мне некуда деться?
И этим вибрирует мой камертон -
моё серебристое сердце.
В пивной выпивают, в притоне - аншлаг,
чему же ты, сердце, не радо?
Звучишь, словно дяди ворочают шлак
в котельных всего Ленинграда.
Ты здесь ни причём, ни при где, ни при тут,
ты - райское. Помнишь, как было?
............................
Плывёт по Обводному вязкий мазут
и ты за мазутом поплыло.
_^_
МОСКВА
Москва! Сыновних отношений
не предлагаю. Не могу -
так фонарей горят мишени,
так пляшут тени на снегу,
так псы клеймят его и роют,
так нет доверия слезам.
Я назову тебя сестрою.
Я посмотрю тебе в глаза.
Скажу зачем ты и почём ты -
зачем твой рок, почём твой флирт,
твоих позоров и почётов
глотнув неразведённый спирт.
_^_
ЗАКАТ
Отцу
До будущей встречи в таком-то году.
Поставь вместо буковок дату.
До даты, написанной мне на роду,
оторванной с мясом заплаты.
И может, в прореху прольются лучи -
рассветный поток светопада.
Но "если сказать невозможно, молчи".
Закат отражают хрущоб кирпичи -
и мы даже этому рады.
_^_
КНИГА ИСХОДА
Машет ветер пустым рукавом,
бьёт прохожих по спинам и лицам.
К сожалению, я ни о ком
не умею как надо молиться.
Потому что и сам не прощён,
вспоминаю с тоскою Египет.
Машет ветер холодным плащом,
предлагает горячего выпить.
Я зайду в кабачок небольшой,
где израиль мой пёстрой толпою
пьёт во здравье и за упокой,
на душе не имея покоя.
Значит, так. Называется - Русь
и маячит во мгле Палестиной.
Не смущайся, тем паче - не трусь,
свежий сок нацеди из осины.
И тогда ты поймёшь, что почём,
что такое даруется свыше,
что стоящий за правым плечом
и диктует молитвы и слышит.
_^_
GELIEBTE
S.
-1-
Говорят, что луна пустотела,
что она словно шар надувной.
Говорю, что она шелестела
в эту ночь над моей головой.
Бургер стоит какое-то евро,
пиво тоже - почти что гроши.
И бесплатно - повисшее слева
отражение бернской души.
Всё кончается болью и шоком?
Может быть. Но кончается ли?
Или шок претворяется в шёпот
над кровавой постелью земли?
-2-
Всё на самом деле очень просто -
синева прощает нам грехи.
Так, наверно, видятся с погоста
экзистенциальные штрихи.
Ангелы слетелись к изголовью,
окружили звонкой тишиной.
Изошёл сиянием, что кровью,
голубым сияньем - перегной.
Человек не злой и не хороший
протянул к сиянию ладонь
и туда упал, совсем как грошик,
чешуёю ангельской - огонь.
Ходит-бродит рыбка золотая.
Это рай сверкнул из-за угла.
Кажутся безделкой из Китая
важные наземные дела.
Моментально, вечно-моментально
всё вокруг, и сводится к цветам
явное, но явленное тайно,
крыльями сверкающее Там.
И роняют райские высоты
зябкими ночами вот сюда
тихие мерцающие соты -
адвокатов Страшного суда.
-3-
Geliebte, ты синего цвета
и ты не прописана тут,
где рыбы, верблюды, планеты
по твёрдому курсу идут.
Идут, не сбиваясь с маршрута,
маршрут, юбераллес маршрут.
Такая, geliebte, валюта
чеканки часов и минут.
И смерть, говорящую мерно,
тебя говорящую мне,
как улицу старого Берна
ты видишь и слышишь во сне.
Потом это дело запостишь,
мигнёт звуковой маячок,
как перебирающий кости
запечный немецкий сверчок.
А большего мне и не надо,
ты есть и ты есть синева,
как дымка эдемского сада,
плакучего рая трава.
_^_
САМОРЕФЛЕКСИЯ С УЧЁТОМ ПМЖ
"меблированы плохо
и несчастны судьбы номера"
Меблировка, действительно, та ещё, блин.
Ничего не поделаешь тут.
Но берут за неё не копейки-рубли.
Ничего вот за это берут.
Станешь ты - ничего, ничего и отдашь.
Понимаешь? Заплатишь собой.
Не заточен пожизненный твой карандаш
быть такой-то по счёту трубой.
А по небу идут и идут облака -
и звучит непонятная речь.
И течёт из глазниц по шершавым щекам
то, чему и положено течь.
Потому что понять невозможно её,
и не Патмос твоё ПМЖ,
а про ярости меч и про нежности мёд
до тебя записали уже.
_^_
1987 ТА ЗИМА ИЛИ ЖАННА В ЖЁЛТОМ СВИТЕРЕ
Та зима, похожая на Жанну
в свитере, сидящую, скрестив
руки на коленях. По стаканам
и столам расплёсканный мотив
допиваю, тряпкой вытираю.
Ни допить, ни вытереть никак.
Был у самой-самой дверцы Рая,
а шагнуть забыл туда дурак.
Шёл трамвай по Витебску ночному,
над Североморском снег кружил.
И доверья нету к остальному.
С этим жил и дожил и прожил.
Не совсем похож на доходягу.
Не совсем. Но всё-таки к лицу
подношу - к опухшему - бодягу -
той зимы холодную пыльцу.
_^_
МЫ - КАФКА
Собакам - ночью - громко гавкать,
луне - копить барсучий жир.
А ты да я - мы вместе - Кафка,
плацкартной полки пассажир.
И мы дойдём с тобой до точки -
и до тире - морзянки слёз.
У времени - глаза-плевочки,
у местности - туберкулёз.
Плывёт по воздуху ресница
локомотивного дымка.
Пускай нам что-нибудь приснится
для гибели черновика.
_^_
СОН
Отцу
Накормили снежной кашей.
Больше каши не могу.
Слышу твой табачный кашель.
Ты стоишь на берегу,
машешь белою рукою,
в каше - рваные круги.
"Нету вечного покоя!
Даже думать не моги!"
Я скучаю. Ты - не очень.
Дело тонкое - тоска.
В тесноте полярной ночи
крутишь пальцем у виска.
_^_
ПЬЕСА
Пустота. Словно съехали с дач
и оставили дачи воронам.
Это словно помножен на плач
замолчавший оркестр похоронный.
Вот и всё. Так сказать, не сезон
для признаний и ночек коротких,
для "Фомич, принеси граммофон",
"Петр Иваныч, откушайте водки".
Пробежит по тропе ветерок,
встанет утро на тонкие лапки.
И коснётся аттический рок
на скамейке оставленной шляпки.
Это было. А может, потом
это время наступит для нежных,
с безупречно-очерченным ртом,
время встреч и разлук неизбежных.
Ведь не это важнее всего,
это повод для крайнего акта -
чтобы вздрогнуло сердце-щегол,
растворилась в слезах катаракта.
_^_
АВТОР
Закуривает. Морщится. Глядит.
Во взгляде нет особенного смысла.
А там, где сердце дёргалось в груди,
особенное облачко повисло.
И только дрожь банальная в руках
и то, как рот улыбкою надколот,
подсказывают - там, где облака,
там - холод.
_^_
© Владислав Пеньков, 2016-2019.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2019.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Семён Каминский: Урюк [- Он живой, - как-то очень чётко проговорила она, не обращая внимания ни на Гришку, ни на тарелки, ни на урюк, и показала зажатую в руке бумажку, - видите...] Ирина Фещенко-Скворцова: Музы Рикарду Рейша - самого таинственного гетеронима Фернандо Пессоа [Рикарду Рейш - гетероним или "маска" Фернандо Пессоа (1888-1935) - португальского писателя с глубочайшим философским мышлением, тонкого лирика...] Татьяна Парсанова: На черно-сером бархате небес [Опять от доводов рассудка / Сбегает легконогий сон. / Но... Сердце, обнаженно-чутко, / Пьёт соловьиный перезвон...] Светлана Чернышова: Не Одиссея [Когда одна по отмелям брожу, / Я всюду артефакты нахожу. / К примеру, вот - потрепанный, как ялик, / Причалил к пирсу крохотный сандалик...] Михаил Ковсан: Повзрослевшие сказки [Тяжело жилось Кощею Бессмертному. Где жилось? Это не так уж и важно. Как жилось - гораздо важней...] Владислав Кураш: Каждому своё [А началось всё с того, что однажды Андрюша зашёл ко мне и целый вечер рассказывал о своём старинном друге, который десять лет назад вместе с родителями...] Сергей Славнов: Календарь погоды [Пока по дворам, сползая с невзрачной почвы, / разом взахлеб врываясь в ручьевый бег, / твой позапрошлый снег отбывает почтой - / в сторону устья...] Сергей Слепухин: Лосев - Неаполь [Любви и смерти достается тело, / душа лишь гость, подмена невозможна, / безветрие и ласковое море / иною кистью в путь её зовут...] Читайте также: Виктор Афоничев: Хождение через три границы или воспоминания о Советском Союзе | Ольга Вирязова: Золотая муха памяти и отвращения | Ирина Жураковская: Михайловна | Татьяна Костандогло: Венок сонетов | Литературно-критический проект "Полёт разборов", 30 июня 2019 | Николай Милешкин: Конечная, как и всё | Владимир Спектор: "Жизнь была еще вся впереди"... | Владимир Спектор: Эпоха непонимания | Владимир Алейников: В семидесятых | Галия: Мышиный горошек | Анна Долгарева: Утопия (оммаж компьютерной игре "Мор.Утопия") | Михаил Зиновкин: Привкус железа | Александр Немировский (1963-1986): Мы пришли, вы нас звали | Светлана Пешкова: Тринадцать писем | Айдар Сахибзадинов: Обгон: и Казанские вруны
|