ПОДСТРИЖЕННЫЕ МЫСЛИ
Воспоминания и афоризмы
Из записных книжек. 1.
Когда Ирина вошла в трамвай, Маргарита Аршаковна от досады чуть не расплакалась. Каждое воскресенье она ездила на рынок за продуктами с сыном, а сегодня утром пожалела его будить. Ругая себя за эту оплошность, женщина смотрела на стройную, большеглазую незнакомку и прощалась с мыслями стать её свекровью.
Вдруг Маргарита Аршаковна поняла, что ещё не всё потеряно и что ещё можно схватить судьбу за волосы. Для начала она пропустила нужную остановку. Затем, когда девушка вышла, последовала за ней. Вскоре выяснила, что та работает в парикмахерской, а выяснив, ахнула: сын её, Сергей, тоже работал в парикмахерской.
Забыв о рынке, Маргарита Аршаковна поспешила домой.
Уже через час поднятый по тревоге Сергей стоял в прихожей, а Маргарита Аршаковна суетилась вокруг него, наводя последние штрихи: приглаживала ему волосы, "расстреливала" одеколоном "Шипр", поправляла воротник нарядной рубашки, клетчатый узор которой удачно камуфлировал необычайную худобу и высокий рост парня. Затем, будто собираясь рассматривать картину художника-пуантилиста, отошла в сторону, полюбовалась на дело рук своих и сказала:
– Ну, иди, сынок. Это судьба...
Отправив сына, Маргарита Аршаковна принялась хлопотать по дому. Обычно в такие минуты она вспоминала свою нелёгкую жизнь, медленно прокручивая в памяти какое-нибудь событие. Но сегодня возбуждённый приключением мозг вёл себя необычно. Мысли не останавливались на чём-то одном. Картинки сорокасемилетней жизни, перемешиваясь и наталкиваясь друг на друга, как шары в лототроне, то уносили женщину в далёкое трудовое детство, то на похороны новорождённой дочери, то на подножку сегодняшнего трамвая. Рано овдовев, она растила двоих детей сама, и вот в памяти проносятся холодные зимние ночи, когда единственный в доме стол превращался в Серёжину кровать, так как единственная кровать уже ютила на себе её и девятилетнюю Аллочку. А вот за ужином она больно бьёт Аллочку за то, что та съела завтрашний кусок хлеба, а потом, ночью, целуя спящую дочь в голову, тихо-тихо плачет.
Чтобы отвлечь себя, Маргарита Аршаковна вышла на балкон. Сентябрьское солнце и душистый запах белой акации, ветки которой, нарушая границу, робко заглядывали домой, быстро подняли ей настроение. Сразу вспомнились последние два счастливых года: Аллочка окончила институт, замуж вышла. "Ещё бы Серёжу женить – и помирать не страшно", – мысленно повторяла Маргарита Аршаковна, словно боялась об этом забыть.
...Сергей вернулся рано. Выражение его лица было таким, как будто он только что ел неспелую алычу. Маргарита Аршаковна всё поняла.
– Как могла она тебе не понравиться?! Глаз у тебя нет, что ли?! – возмущалась женщина.
Такой вариант ей не приходил в голову. Красивая, как в индийском кино, история рушилась на глазах, едва начавшись. Всё бы этим и закончилось, если бы самый могущественный режиссёр на свете не поставил вторую серию.
Спустя неделю Сергей случайно встретил Ирину. Это произошло в вагоне того же трамвая. То ли девушка приобретала особую прелесть в трамваях, то ли настроение у Сергея было благодушным, но со второй попытки Ирина ему понравилась. Он вышел вслед за ней из вагона, на ходу успокоил колотящееся от волнения сердце и, пристроившись в ногу, заговорил...
Уже через три месяца сыграли свадьбу. А спустя ещё девять – 19 сентября 1972 года – у двадцатишестилетнего Сергея и восемнадцатилетней Ирины в родильном отделении больницы имени Семашко города Баку родился мальчик, которому решили дать немного старомодное армянское имя Ашот – в память о муже Маргариты Аршаковны.
Этим мальчиком был я.
* * *
Первое серьёзное приключение в моей жизни случилось в шесть месяцев. Мама в тот день гладила на кухне и время от времени подходила к моей колыбели в спальне – проверить, всё ли в порядке. В один из таких визитов она застала меня задыхающимся. Тут же схватив на руки, увидела рядом с подушкой резиновый обрывок и всё поняла: я умудрился оторвать у соски круглую металлическую заклёпку, и та, в отместку застряв в горле, почти полностью перекрыла дыхание. Мама в слезах кинулась к двери. Выскочив в подъезд, она стала звать на помощь. Первой на крики выбежала соседка по площадке тётя Фатьма, старенькая азербайджанка. Мгновенно оценив ситуацию, она просунула мне в рот мизинец, зацепила ногтем железяку и чудесным образом её извлекла. Меня спасло то, что кругляшка в одном месте была повреждена, образуя миллиметровый заусенец, который и послужил зацепкой.
Соску-убийцу оставили на память, и она уже много десятилетий хранится в папином портсигаре как музейная реликвия.
* * *
Атаматик – это традиционный армянский семейный праздник. Его отмечают, когда у ребёнка появляется первый зуб. Готовится угощение, собираются гости, ковёр устилают различными предметами – это могут быть ножницы, булавки, игрушки и вообще всё, что попадёт под руку – и затем сажают на него малыша. Когда тот подбирает что-либо приглянувшееся, взрослые делают соответствующие умозаключения о будущей профессии ребёнка. Если, к примеру, он взял ножницы, то можно предположить, что станет парикмахером или портным, если половник – то поваром, а если схватился за нож – пиши пропало: будет разбойником.
Когда мне было шесть месяцев, главную роль в старинном обряде исполнил и я. Оказавшись в центре ковра, я немедленно потянулся к деревянной лошадке, чем немало озадачил родных. Они подумали и решили, что я стану ветеринаром.
Лишь спустя несколько лет стало ясно, что деревянная лошадка символизировала шахматного коня.
* * *
Себя я помню с четырёх лет. До этого – почти полная "темнота". Наверное, это оттого, что в четыре года случилось значимое событие – отец научил меня читать. Прадед Аршак, увидев, как я бегло читаю газету, не на шутку встревожился и предложил показать меня врачам, считая, что в развитии ребёнка не всё в порядке. Когда домой приходили гости, то я был обречён на следующее: меня сажали на стул, вручали номер "Правды" или "Известий" и предлагали зачитать текст выступления Генерального секретаря ЦК КПСС. А так как на дворе стоял 1976 год, а мальчиком я был бровастым, то публику это зрелище немало веселило, а маму, папу и бабушку приводило в умилённый восторг.
Воспитательницы в детском саду тоже не теряли времени даром, и когда им хотелось перевести дух, они усаживали детишек на длинную, как советская очередь за колбасой, скамейку, а меня, устроив на стульчик напротив, просили почитать сказку.
Шестилетний возраст запомнился сильным эмоциональным переживанием. Однажды вечером, когда мы всей семьёй легли спать, я, полежав немного с открытыми глазами, вдруг начал горько плакать. Подскочившей ко мне в испуге бабушке Маргарите я признался:
– Мне жалко себя, когда я умру.
Меня сейчас удивляет не то, что ген смерти (так это называет в "Тучке" Анатолий Приставкин) проснулся столь рано, а то, как дорогой и любимой бабушке удалось одним-единственным предложением на несколько лет отвлечь меня от "арзамасских ужастиков":
– Цавт танем, умирают старые люди, а ты не старый, поэтому не умрёшь.
Бабушкина логика показалась мне столь безупречной, что я счастливо и немедленно уснул.
* * *
Мне было лет пять-шесть. Во дворе жил кочегар дядя Андрей – стареющий, но крепкий ещё мужчина. Детвора его побаивалась. Однажды он внимательно на меня посмотрел и воскликнул:
– Какой большой, однако, у тебя нос!
Через несколько лет пришёл Сирано де Бержерак и утёр мне слёзы.
* * *
В святом для каждого ребёнка деле – шалостях – мне в детстве аккомпанировали сёстры: родная Лиана и двоюродная Диана. Я старше Лианы на год и три месяца и младше Дианы на восемнадцать дней. Этот факт был решающим в иерархии наших отношений: Диана, гордившаяся старшинством даже больше, чем своим именем, требовала от нас беспрекословного послушания. Мы с Лианой смиренно терпели дискриминацию, но однажды, когда Диана за ужином оттянула себе явно бо?льшую порцию макарон, моё терпение лопнуло. Свой протест я выразил вторжением своей вилки в Дианину тарелку. Диана не стерпела позора и бросилась в рукопашную. Результатом короткой потасовки стал огромный синяк под моим глазом. Этот случай лишь укрепил позиции старшей сестры и показал нам с Лианой всю тщетность силовых попыток решения проблемы.
Вскоре авторитет Дианы вырос ещё больше, когда дядя по отцовской линии научил играть её в шахматы. Случилось это так. Предстоял командный турнир среди ЖЭКов, а в команде дяди отсутствовала женская доска. Чтобы не получать ноль без игры, решили срочно научить кого-нибудь из знакомых женского пола правилам игры. Смысл был в том, что многие команды имели те же проблемы с женской доской, и матч против такого коллектива гарантировал лишнее очко. Выбор пал на смышлёную племянницу. То, что случилось дальше, удивило даже специалистов – маленькая девочка громила своих опытных соперниц в пух и прах.
Сразу по окончании турнира чудо-ребёнка отвели в шахматную секцию. Это было общество "Спартак". Тренер Рафаэль Григорьевич Саркисов устроил девочке мини-экзамен – сел с ней играть. Всю партию он молчал, хмурился и загадочно качал головой. Когда Диана сдалась, он встал и медленно обвёл глазами многочисленную свиту её родственников. Те смотрели на него, как на вышедшего из операционной врача. Вычислив в толпе отца Дианы, он взял его под руку, таинственно отвёл в сторону и зашептал:
– Редкий талант, очень редкий. Просто самородок!
Родители Дианы были заняты на работе, и возил "самородка" на тренировки в своём "жигулёнке" первой модели мой отец. Уж не помню, кто стал инициатором – отец, уделявший серьёзное внимание моему уму-разуму, или я, возжелавший догнать и перегнать Диану, но вскоре шахматы появились и в нашем доме. Почему-то запомнилось, что, когда отец принёс домой чёрно-белую раскладную доску, и я открыл её, там кроме деревянных фигурок лежали ещё катушки с нитками. Научился я игре в тот же вечер. Месяца через два стал отца обыгрывать.
И на пути в "Спартак" в папиной "копейке" появился ещё один пассажир.
Вскоре Диана решила бросить шахматы. Она не смогла смириться с тем, что в шахматах, помимо выигрыша и ничьей, существует также проигрыш. Никакие уговоры родителей, родственников и тренера результатов не дали – решение привыкшей к лидерству Дианы было окончательным и непоколебимым. Рафаэль Григорьевич переживал больше всех и ещё долгие годы, вспоминая Диану, уверял, что шахматный мир лишился большой чемпионки.
Вот так случайно, за компанию, можно сказать, я попал в волшебный мир шахмат, не подозревая тогда, что детское увлечение перерастёт в главное дело жизни.
* * *
Наш дом в Баку находился возле большого красивого парка Нариманова, в самой тенистой части которого, оккупировав несколько скамеек, с утра до вечера бились шахматные любители. Среди них были довольно сильные, и так как турниров, где я мог играть со взрослыми, почти не было, отец решил, что парковые баталии могли бы в какой-то степени решить эту проблему.
И я стал ходить в парк. Поначалу местные "авторитеты" меня пороли, но так как, в отличие от них, я ещё и дома занимался, то вскоре ситуация изменилась, и мальчик для битья превратился в одного из лидеров "общины". Я был единственным ребёнком в компании, и потому болельщиков у меня было много. Наиболее преданных помню до сих пор: коротенький, пузатый, с добрыми и грустными, как у кокер-спаниеля, глазами дядя Миша, который всегда ходил в старомодном чесучовом пиджаке и соломенной шляпе; высокий, статный мужчина с громовым голосом, бывший то ли командиром корабля, то ли офицером – во всяком случае, обращались к нему не по имени, а исключительно – Капитан; добродушный дядя Гурген, которому я дал прозвище (разумеется, про себя) Ключ, потому что кончик его носа напоминал мне рукоятку ключа от нашей квартиры.
Но при всём уважении к ним, рассказ мой о другом болельщике. О тихом, скромном старичке, который всегда располагался сбоку от меня и просто следил за игрой. Не то что комментариев или реплик – голоса его никто не слышал. Он никогда не играл – просто смотрел. Однажды кто-то попросил:
– Владимир Андреевич, сыграйте, пожалуйста, с мальчиком – очень интересно!
Старичок молча сел напротив меня, взял чёрные, и партия началась. Уже по тому, как он разыграл дебют, я понял, что придётся непросто. Вскоре моим фигурам стало необычно тесно. А ещё через несколько ходов позиция посыпалась, как отсыревшая штукатурка с потолка. Потрясённый, я сдался. И тут за спиной слышу:
– Ничего, малыш, не расстраивайся, всё-таки с Макогоновым играл...
* * *
Мои первые два выезда за пределы родного города состоялись в 1984 и 1985 годах. Это были два небольших городка двух небольших республик одной большой страны – литовский Паневежис и армянский Кировакан. В первом проходил всесоюзный командный фестиваль, где я выполнил норму первого разряда, а во втором – всесоюзный личный чемпионат "Спартака" среди юношей – серьёзный круговой турнир, в котором мне надавали немало оплеух и принудили к тому, что главной задачей было не занять последнее место, с чем я и блестяще справился, став предпредпоследним. А первым стал одиннадцатилетний ленинградский мальчик Гата Камский. С ним и его отцом Рустамом я жил в одном номере и, разумеется, не догадывался о том, что всего лишь через несколько лет худенький мальчуган в роговых очках, с кем я весело общался на турнире и у кого был очень строгий папа – кандидат в мастера по боксу, – станет звездой мировых шахмат (встретившись через 28 лет в Ханты-Мансийске, мы с Гатой с удовольствием вспоминали эту нашу детскую дружбу в Кировакане).
Удручающий результат, показанный в Кировакане, а главное – отвратительное качество игры, дали повод отцу и тренеру Александру Ивановичу Шакарову усомниться в моём шахматном будущем. Игра была сухой, бесцветной. Светлые мысли, словно объявив бойкот моей бедной голове, обходили её на далёком расстоянии. Казалось, я достиг своего природного максимума и не способен был более расти. Отец прямо предложил бросить шахматы и сконцентрироваться на учёбе. Это меня так расстроило, что я проплакал весь день и не прикоснулся к еде. На следующее утро отец пошёл к Александру Ивановичу и, объяснив ситуацию, попросил найти какой-нибудь выход из положения. Александр Иванович немного подумал, вынул из книжного шкафа старенькую книгу грязно-синего цвета и, вручая её отцу, сказал:
– Пусть проштудирует от и до. Думаю, поможет.
И он не ошибся. Волшебная книга, которую я с трепетом изучил от корки до корки, сдвинула меня с мёртвой точки. В первенстве Азербайджана среди кадетов (до шестнадцати лет) 1986 года я уверенно занял первое место и попал на юношеский чемпионат СССР.
Когда я выиграл партию последнего тура и мы с отцом поздним холодным вечером пешком возвращались домой, он, будучи не в силах сдерживать свои эмоции, выкрикивал на всю улицу:
– Мой сын выиграл! Мой сын стал чемпионом!
И хотя безжалостный ветер моментально проглатывал его слова, мне было неловко перед редкими прохожими и я, сжимая руку отца, просил:
– Пап, пап, не надо, стыдно ведь, – плохо представляя, как много этот день значил для него.
Да, чуть не забыл, книга называлась "300 избранных партий Алёхина".
Тетерев и перепел
• Вестерн – это фильм, где лошадей в конце остаётся больше, чем людей.
• Если человек готов за вас постоять, на него можно положиться.
• Вымоленных детей боготворят.
• Семья – это то, что остаётся у человека, когда его предаёт последний друг.
• Ты можешь скрыть свой IP-адрес, но как ты скроешь свой IQ?
• Боевик – это фильм, в котором противостояние заканчивается противолежанием.
• Женщина, которую носят на руках, никогда не пойдёт по рукам.
• Чем опытней дурак, тем сложнее ему поумнеть.
• Бизнесмен, который собирался построить мусоросжигательный завод, был обвинён в подготовке массовых убийств сотрудников милиции.
• Цена на цветы 9 марта, как давление при обмороке – падает резко.
• Когда пациент наотрез не соглашается платить, хирург на отрез не соглашается.
• Поступить в институт Склифосовского легче всего на носилках.
• Где пальцы веером, там ветер в голове.
• Подражая, не подорожаешь.
• Тетерев и перепел – птицы, признающие только гласную "е".
Слепое и спелое
• В женщине должна быть характерная особенность, а не особенный характер.
• И дурнушки стреляют глазами, но калибр, конечно, не тот.
• Полковникам ближе коньяк "три звезды".
• Опечатка – это то, что может превратить слепое в спелое.
• Больше всех страдают бессонницей пастухи: они всё время считают овец.
• Для волка лучшая овца – это заблудшая.
• Пусть почивает на лаврах, лишь бы не потчевал лавром.
• Когда мужчина встречается со многими женщинами – это распутство, когда женщина встречается со многими мужчинами – это диверсификация.
• Памятникам ещё повезло, что пингвины и страусы летать не могут...
• Грубые жёны пилят мужей пилой, нежные – лобзиком.
• Учёные нашли отдел мозга, отвечающий за базар.
• Безымянные пальцы – самые матёрые: они и крови навидались, и с обручальными кольцами знакомы...
• Уж лучше посмотреть фильм ужасов, чем ужасный фильм.
• Когда хозяева упрекнули домработницу в том, что она всегда переставляет утварь местами, она решила изменить положение вещей...
• Поймав в красивом прыжке букет невесты, она обратила на себя внимание футбольного менеджера, который искал для женской сборной хорошего вратаря.
Из записных книжек. 2.
Каждый раз, когда речь заходит о самообладании и выдержке, мой отец вспоминает одну историю. Случилась она в середине восьмидесятых годов в парикмахерской, где он работал.
Один из мастеров учил племянника своему ремеслу. По прошествии двух месяцев дядя, посчитав, что теоретических познаний у племянника уже достаточно, решил доверить ему настоящую голову. Свою он предложить не рискнул, но попросил одного своего клиента стать тренировочной "грушей", на которой племянник смог бы продемонстрировать свои парикмахерские навыки. Мужчине, согласившемуся стать подопытным объектом, было лет под шестьдесят: скромный, тихий, всегда аккуратно одетый и опрятный – он невольно вызывал симпатию.
И вот стал наш ученик стричь. Всё шло довольно неплохо. Мастер смотрел на него с восхищением и одобрительно кивал. А юноша, вдохновляясь дядиной поддержкой, стриг всё смелее и увереннее. Он был доволен собой, улыбался и бойко щёлкал ножницами.
Вдруг раздался вскрик. Все обернулись в сторону кресла, где работал юноша. Он стоял побледневший и растерянный. Потом нагнулся и стал что-то искать на полу в отстриженных волосах. Найдя, медленно выпрямился. И тут все увидели в руках у юноши, который ссутулился и виновато опустил голову, кусочек уха. Самую верхнюю его часть. Повисло неловкое молчание. Ученик, который ещё несколько секунд назад был счастлив, полностью стушевался и на него было больно смотреть. Тишину нарушил пострадавший клиент:
– Ничего, молодой человек, продолжайте работать. Бывает.
Тут все, конечно, кинулись на помощь потерпевшему. Но чем тут поможешь?! Кровь остановили, и всё. Потом мастер довершил начатое племянником дело, услужливо помог клиенту надеть пальто и тот ушёл. Денег у него, разумеется, не взяли, хотя он настойчиво их предлагал.
И все были поражены. Каждый стал рассуждать, как бы он сам отреагировал на отсечение части своего уха. Один говорил, что подал бы на юношу в суд, другой – что побил бы его, третий – что как минимум хорошенько наорал бы на него.
Затем, словно устыдившись собственных эмоций, мастера смолкли, вернулись к своим креслам и продолжили тихо щёлкать ножницами и расчёсками, думая каждый о своём.
* * *
Дело было во времена Союза. Местком поручил моему отцу собрать членские взносы со всех сотрудников парикмахерской, в которой он работал. Со списком в руках отец пошёл собирать "дань". Очередь дошла до Раисы Гришиной, дамского мастера. Отец смотрит в список и не видит её фамилии.
– Рая, – спрашивает он, – а почему твоей фамилии в списке нет?
– Лютая я теперь, вот почему.
– Я тоже временами лютый, и что?
Рая засмеялась и говорит:
– Серёжа, ты не понял. Я ведь недавно замуж вышла и моя фамилия теперь Лютая!
* * *
В 1984 году отец с матерью впервые поехали за границу. В Германию. Немецкий, конечно, не знали, английский тоже. Говорили на русском, обильно при этом жестикулируя. В магазинах финал был одинаковый: немцы, услышав русскую речь, бесцеремонно отмахивались и не желали обслуживать.
Тогда отец догадался, как их можно проучить. Он стал обращаться к ним на армянском. Так как главным был не язык, а жесты, то его неплохо понимали. Продавцы суетились вокруг экзотического гостя, а отец, ликуя, гонял их по магазину:
– А теперь покажи мне вон ту рубашку. Да не эту, мерзавка, а во-он ту!
"Мерзавка" повизгивала от восторга и металась по сторонам.
У мамы с армянским было хуже. Несколько раз она забывалась и включала русскую речь. Тогда под аккомпанемент папиных ругательств они покидали магазин. Однажды мама в очередной раз начала по-русски:
– Пожалу... – но тут же, поймав на себе гневный взгляд отца и растерявшись, продолжила: – У-у-у, о-о-о, а-а-а, – одновременно помахивая указательным пальцем в сторону блузки.
Её обслужили по первому разряду. Подумали, глухонемая.
Хорошая страна Германия!
* * *
Как-то давно мой прадед Аршак, которому тогда было 84 года, пришёл в поликлинику к оториноларингологу.
Входит в кабинет. За столом сидит молодой врач и что-то пишет.
– На что жалуетесь? – не поднимая глаз, спрашивает он.
– Да вот, – говорит прадед, устраиваясь на стуле, – что-то у меня со слухом не очень хорошо.
Врач удивлённо переводит взгляд на прадеда и усмехается:
– А сколько вам лет-то, дедушка?
Прадед, ни слова не говоря, поднимается со стула и идёт к двери.
– Вы куда? Подождите! – испуганно-недоумённо зовёт врач.
– Я ошибся, – не оборачиваясь, бросает прадед, – я думал, что пришёл в поликлинику, а оказалось, что – в военкомат.
* * *
В 1990 году я вместе с пятью другими армянскими шахматистами поехал на турнир в Ялту. В первый же день, когда мы гуляли по набережной, к нам подошла женщина лет пятидесяти и предложила... сняться в кино. Посчитав, что нас разыгрывают, мы, отшучиваясь, стали уходить. Но женщина настаивала:
– Ребята, это не шутка. Мы снимаем фильм по роману Сабатини "Одиссея капитана Блада". На роль испанских пиратов нам нужны молодые люди восточной внешности. Вы нам как раз подходите.
Это звучало правдоподобно, и двое из нас согласились – я и Арсен Егиазарян. Женщина пообещала в десять утра прислать к нашей гостинице микроавтобус. Прощаясь, наказала ни в коем случае не бриться.
Пожертвовав ради такого дела очком, мы не явились на первый тур и с нетерпением стали ждать машину. И она приехала! По дороге нам рассказали, что фильм серьёзный и что снимает его "Мосфильм" совместно с французами. По сценарию от нас требуется одно – приставать на корабле к девушкам лёгкого поведения. Радости нашей не было предела: мало того, что в фильме предлагают сняться, ещё и роль отличную дают!
На киностудии первым делом отвели в костюмерную, где облачили в старинные костюмы и дали в руки по топору. Затем Арсена увели в гримёрную, а меня отпустили, посчитав, видимо, что я и без грима достаточно страшен. Через длинный полуосвещённый коридор я вышел в просторный светлый зал и стал дожидаться Арсена.
Через некоторое время в полумраке коридора появился силуэт. По мере того, как он приближался, я всё отчётливее различал контуры невысокой длинноволосой девушки, которая приветливо махала рукой. "Девушка лёгкого поведения!" – радостно подумал я. Когда незнакомка вошла в зал и я увидел её лицо, то был не в силах сдержать смех, потому что передо мной стоял Арсен. На лысеющую голову моего друга надели огромный парик, который в комбинации с характерным армянским носом придавал Арсену незабываемый комический вид.
Вскоре подъехал режиссёр. Новоявленные пираты ему понравились и он попросил нас подъехать для съёмок завтра. Причина – сильные волны на море. Нам заплатили по семь рублей за съёмочный день и отпустили.
Гарантий того, что на следующий день море будет спокойнее, не было, поэтому мы решили не получать второй ноль без игры и вместо киностудии поехали в турнирный зал. Однако получилось, как в пословице о двух зайцах – из-за первого поражения мы и турнир свой испортили, и шанс оставить скромный след в кино упустили.
* * *
Через год после развала СССР пересекал я на поезде белорусско-польскую границу. В Бресте проблем не было, а на польской стороне – в Тересполе – мне чуть не испортили радостное настроение.
– Паспорт, – войдя в моё купе, хамовато распорядился пограничник. У него были маленькие серые глаза и большой сломанный нос.
– Вот, пожалуйста.
– Цель поездки в Польшу? – рявкнул он на ломаном русском.
– Турнир по шахматам в Ченстохове.
Пограничник недоверчиво посмотрел на меня.
– Шахиста?
– Да.
Он высунул голову в коридор вагона и что-то крикнул. Через минуту появился долговязый солдат с шахматами.
– Будем играть, – сказал пограничник, расставляя фигуры.
Он явно был доволен собой и предвкушал скорое разоблачение самозванца. Отыскав на пересечении вертикали "е" и четвёртой горизонтали нужное поле, он сыграл е2 – е4 и торжественно взглянул на меня. Я ответил d7 – d5. Пограничник задумался. А я почему-то вспомнил Ильфа и Петрова: "Он чувствовал себя бодрым и твёрдо знал, что первый ход e2 – e4 не грозит ему никакими осложнениями. Остальные ходы, правда, рисовались в совершенном уже тумане, но это нисколько не смущало великого комбинатора. У него был приготовлен совершенно неожиданный выход".
Если у Остапа был приготовлен совершенно неожиданный выход, то у моего пограничника – совершенно неожиданный ход. Он вывел короля на е2. Я взял пешку. Он снова пошёл королём вперёд. Я вывел ферзевого коня. Он взял королём мою пешку. Я дал ферзём шах, а ещё через два хода – мат. На том самом поле е4.
– Хороший шахиста! – похвалил он, возвращая мне паспорт с печатью-разрешением на въезд.
Пограничник вышел. А я сидел и думал о его сломанном носе. Я вдруг подумал, что, возможно, когда-то этот пограничник устроил аналогичную проверку боксёру.
И эта догадка вернула мне радостное настроение.
* * *
В последнем туре опена в польском городе Ченстохова в 1992 году я играл с мастером В. Б. Партия была очень важной – кто выигрывал, становился победителем турнира и обладателем приличного по тем временам приза в 500 долларов. У меня были чёрные, однако уже в дебюте удалось перехватить инициативу и получить большой перевес. Партию я в итоге уверенно выиграл. Расстроенный В. Б. неохотно протянул руку, затем, ни слова не говоря, вышел из зала и с этих пор демонстративно перестал меня замечать, хотя в предыдущие дни мы с ним по-дружески общались, так как других русскоязычных шахматистов на турнире почти не было. Такое игнорирование продолжалось и на последующих наших совместных турнирах.
И вот через два года мы с В. Б. в очередной раз участвовали в одном соревновании, на этот раз в венгерском Сегеде. Прошло пять туров, а мы, как и прежде, не здоровались и не общались. За несколько часов до начала шестого тура я спустился на лифте в гостиничный холл, чтобы узнать результаты жеребьёвки. Обычно лист вывешивали на стену у лифта. В этот раз, однако, на стене ничего не было. Только я хотел сесть обратно в кабину, как слышу:
– Ашот, дружище, привет!
Обернулся, а это В. Б. Он подошёл и мы поздоровались за руку как ни в чём не бывало.
– Ты меня, скотину, извини, – говорит В. Б., – сам не знаю, какая меня тогда муха укусила.
– Да брось ты, – говорю, – никаких проблем. Ты не знаешь, почему нет жеребьёвки?
– Нет, не в курсе. Слушай, а может, отметим нашу встречу? Тут недалеко есть хороший кабачок. Посидим, пообщаемся.
– У нас же игра сегодня.
– Не переживай, – говорит В. Б., – сейчас такая жара стоит, что немного вспотеешь – и всё улетучится. Доверься опытному выпивале.
Уговорил меня В. Б., и мы пошли "отмечать". К алкоголю я всегда относился прохладно, и может, поэтому с непривычки крепкое местное вино быстро ударило в голову. Сижу пьяный и думаю, как же я играть-то буду через полчаса. А почти трезвый В. Б. успокаивает:
– Погоди чуток, вот скоро вспотеешь – и будешь как огурчик.
А потеть у меня чего-то не получается. Сижу злой. И никак не потею.
В общем, пошли мы в таком виде на игру.
Захожу в турнирный зал, смотрю жеребьёвку, и тут – батюшки! – играю с В. Б.!
Только тут до меня дошла хитроумная комбинация мстителя. Ах ты, куропаткин сын, думаю, вот куда подевалась жеребьёвка.
Партию я довольно быстро проиграл.
– Да ладно, Ашот, не бери в голову, – подбадривал В. Б., – зато посидели хорошо, пообщались.
* * *
В 1992 году мы с Арсеном Егиазаряном играли в московском чемпионате "Динамо" по шахматам. Однажды после тура решили заехать в ЦШК, посмотреть книги. Идём по Гоголевскому бульвару и тут видим: навстречу медленно, под руку с крупным мужчиной, идёт старичок в очках. Лицо знакомое.
– Это же Ботвинник! – дёргаю за рукав приятеля.
– Точно! – подтверждает он.
Начинаем лихорадочно шарить по карманам в поисках бумаги. Единственное, что находим, – бланк, куда я после игры переписал партию. На нём ходы и результат. Фамилии я забыл проставить. Поравнявшись с великим чемпионом, протягиваю ему бланк и прошу автограф.
Михаил Моисеевич мельком взглянул на текст, неспешно перевернул бланк и поставил автограф под результатом "1:0" в графе "Подпись чёрных". Затем вручил мне реликвию обратно и говорит:
– Теперь впиши фамилии и говори, что выиграл у Ботвинника!
* * *
Первый армянский международный мастер по шахматам Эдуард Мнацаканян, которого все уважительно называли Маэстро, очень любил пиво.
Как-то в жаркий летний день мы встретились в Доме шахмат.
– Маэстро, хотите выпить холодного пива? – спросил я.
Эдуард Андраникович удивлённо посмотрел на меня и сказал:
– Если это вопрос, то очень глупый вопрос, но если это предложение, то очень хорошее предложение.
* * *
Гроссмейстер Арташес Минасян, последний чемпион СССР по шахматам, был силён и в других видах спорта. Он, в частности, хорошо играл в теннис, футбол, баскетбол.
Как-то мы с ним были на сборах в Цахкадзоре. После шахматных занятий состязались друг с другом в различных спортивных дисциплинах и ни в одной из них у меня не было преимущества. Приятель бил по боксёрской груше сильнее меня, отжимался больше, плавал дальше, бегал быстрее, прыгал выше. Последнее было наиболее обидным, так как я со своими 190 сантиметрами роста ничего не мог поделать с его прыгучестью: до чего допрыгивал я, до того – и Арташес, хотя был на голову ниже меня. Дошло до того, что он предложил мне пари, что повторит любое моё физическое действие, утверждая, что нет такой вещи, которую бы сделал я и которую не смог бы повторить он.
Это было вызовом. И я стал усердно шевелить мозгами. Надо было во что бы то ни стало придумать действие – хотя бы одно, – которое обеспечило бы мне превосходство.
Но ничего в голову не приходило. Тренировочные сборы подходили к концу, а идей так и не появилось.
Наступил последний день. Мы позавтракали в гостиничном кафе на четвёртом этаже и стали спускаться к себе в номер, чтобы собрать чемоданы. Когда проходили по узкому длинному коридору – Арташес впереди, а я чуть сзади, – я дотронулся правой ладонью до стены и стал идти так, не отрывая руки от неё. Мой средний палец словно чертил линию на стене. И тут я левой рукой потянулся к противоположной стене, чтобы коснуться и её. Для этого мне пришлось полностью вытянуть руки в стороны. Я поднапрягся и обе мои ладони одновременно коснулись стен: правая ладонь – правой стены, левая ладонь – левой. Ширина коридора оказалась как раз такой, что я касался стен буквально кончиками средних пальцев. Сделать то же самое указательными пальцами, которые на несколько миллиметров короче средних, я бы просто физически не смог. Эврика! Это была удача с шансом один к миллиону. Будь ширина коридора чуть больше, я бы не сумел одновременно коснуться двух стен, а будь она чуть меньше, это смог бы сделать и Арташес. Рост и длина рук всё-таки выручили меня! Я встал в победную позу с широко разведёнными по сторонам руками – словно на досмотре в аэропорту – и окликнул Арташеса. Он обернулся. Превозмогая боль от напряжения мышц спины и рук, я торжествующе спросил:
– А так сможешь?
Философ Зенон и художник Ван Гог
• Это раньше женщины входили в горящие избы, а теперь они отправляются в горящие туры.
• С душераздирающими случаями чаще других сталкиваются сантехники.
• Он стахановскими темпами бил баклуши.
• Светила медицины не знают звёздной болезни.
• Начни мотыжить, хватит тяпать.
• "Сесть бы в лужу", – грезит жаба.
• Карету мне!.. Но, чур, без шуток с тыквой...
• Да не стукач я, а аукционист.
• Зашла я к вам за перцем... Соли хватит...
• Поехал загорать на юг Чукотки.
• А ведьмы на мётлах вошли в вэ-вэ-эс?
• Влез зайцем в трамвай, вдруг смотрю – дед Мазай!
• Философ Зенон говорил, что два уха и один язык нам даны для того, чтобы больше слушать и меньше говорить, но художник Ван Гог не хотел с этим мириться...
• В деле ударов по лбу грабли – это спринтер, а бумеранг – марафонец.
• Какой толк в том, что ты прокладываешь дорогу к цели, прикладываешь усилия, не закладываешь за воротник, откладываешь деньги в копилку, потом складываешь их в сумку, вкладываешь в бизнес, подкладываешь свинью конкурентам, выкладываешь прибыль на стол, укладываешь её пачками и перекладываешь в сейф, если ты кладёшь на своих близких?!
Свекровоизлияние
• Пешки матом шашки кроют...
• "Ты даже сдал анализы!" – ругали стукача.
• Опасно пить на брудершафт из рога...
• А как фотогеничны мы, когда на загранпаспорт!..
• Профессии, в которых стучат железным молотком, оплачиваются хуже, чем профессии, в которых стучат деревянным.
• "Ай да ушки, ай да суккулент!" – говорили об опунции.
• Супруг секс-бомбы был слегка контужен.
• Да я за нимб хоть на край света!
• Полный человек должен избегать полного пансиона.
• В связи с яичным кризисом словосочетание "откладывать яйца" приобрело новый оттенок.
• А что, в твоём гербарии одна лишь конопля?
• Свекровоизлияние в мозг.
• Живущему на бездорожье не по карману внедорожник.
• Если твоя техника безопасности хромает, то и тебе самому грозит та же участь.
• Фраза "бедным достаётся больше всех" по сути означает то же самое, что и фраза "богатым достаётся больше всех".
Из записных книжек. 3.
Жизнь в Армении в середине девяностых годов была весьма непростой: послевоенное положение, отсутствие света и газа, хлеб по карточкам, безработица. Чтобы прокормить семью, тысячи мужчин выезжали на заработки в соседние страны. В их числе был и мой отец.
Однажды вместе с двоюродным братом они поехали в Белоруссию продавать обувь. В город Кричев, где жила тёща брата. Она поселила их у себя, показала окрестности, познакомила с хорошими людьми. А самое главное – помогла с трудоустройством. Точнее, с местом на рынке, где предстояло сбывать обувь. В общем, к моменту начала работы отец с братом полностью освоились и были просто влюблены в Белоруссию и её людей.
И вот стали они торговать на рынке. А в это время в СНГ процветал рэкет. Ну и пришлось нашим "бизнесменам" платить. Рэкетиры проходили по рядам от одной точки к другой и собирали дань. Чёткой ставки не было, каждый платил, сколько мог.
Отец с братом платили день, платили второй, а на третий день рэкетир к ним не подошёл. Он взял деньги с соседей, торговавших по правую и левую стороны от "наших", и пошёл по ряду дальше. Брат говорит:
– Что-то мне это не нравится. Он, наверное, обиделся на нас.
– За что? – удивляется отец.
– Похоже, вчера мы ему мало заплатили. Сейчас узнаю.
С этими словами брат отца нагоняет рэкетира и они с ним о чём-то говорят. Через минуту возвращается.
– Ну что? – спрашивает отец.
– Золотой человек! – восхищённо говорит брат. – Он знал, что мы сегодня мало заработали и отказался брать деньги. Даже рэкетиры в этой стране хорошие!
* * *
Как-то отец решил купить подержанную машину. "Жигуль" какой-нибудь. Поехали с мамой на авторынок. Мама в автомобилях плохо разбирается, но красивый от некрасивого отличить может. Поэтому отец взял её с собой. Советоваться. Ходили по рынку несколько часов, но ничего не выбрали. То машина не нравилась, то цена. Стали собираться домой. Уже на выходе маме приглянулась машина:
– Сергей, смотри, какой красивый "Запорожец"!
"Запорожцем" оказался маленький спортивный "БМВ" за сорок тысяч долларов.
* * *
Выбрать спелый арбуз, не разрезав его, непросто. Каждый покупатель – если, конечно, он не покупает наугад – имеет собственные приёмы. Одни подносят арбуз к уху и сжимают двумя ладонями, пытаясь извлечь из плода нужный звук; другие осматривают хвостик, которому полагается быть сухим, но в то же время – не пересушенным; третьи обращают внимание на "загар" плода, который должен быть равномерным, но иметь на одном боку бледное пятно, свидетельствующее о том, что арбуз всё время спокойно лежал и зрел под солнцем, и в этот естественный процесс никто не вмешивался.
У моего же отца была собственная методика. Придя на рынок, он выбирал приглянувшуюся палатку с арбузами, подходил к ней и просил продавца разрезать один из них. При этом предупреждал, что, если плод будет недозрелым или перезревшим, он его брать не будет. Продавец, будучи профессионалом в этом деле, выбирал, разумеется, самый правильный арбуз. И вот когда он подходил с выбранным арбузом к своему столику, брал нож, чтобы разрезать, отец в это же мгновение останавливал его руку с ножом, благодарил и начинал расплачиваться.
* * *
Мой тренер по шахматам Александр Шакаров научил меня многому. Он был для меня кумиром, и я подражал ему в самых разных вещах. Например, перенял у него необычный трюк, используемый во время чтения шахматных книг. Как известно, они содержат в себе множество диаграмм, и когда требуется обдумать позицию за чёрных, то очень удобно переворачивать книгу вверх ногами, чтобы позиция на диаграмме представала со стороны чёрных. И хотя фигуры и пешки тоже оказываются в перевёрнутом положении, это всё равно удобнее, чем смотреть на позицию со стороны белых, но искать ход за чёрных.
На заре моей тренерской деятельности я вёл небольшую секцию для детей в Доме культуры. Как-то пришла туда в конце рабочего дня одна мамаша с сыном. Хотела записать его на шахматы. Администратор направил их ко мне. Они вошли и я попросил их подождать десять минут, чтобы докончить урок. Предложил им стулья, они сели, а я продолжил занятие. Ну и, по обыкновению, переворачиваю то и дело книгу вверх ногами. Когда урок закончился и я подозвал новенького к шахматной доске, чтобы проверить его, мамаша сказала, что они торопятся и подойдут в другой раз. Они вышли, а я через некоторое время закрыл кабинет, спустился вниз и собрался уходить домой. На выходе из здания меня сзади окликнул администратор. Я придержал дверь, он подошёл и мы вышли на улицу. А затем он рассказал, как, выйдя от меня, женщина ему пожаловалась:
– Я, конечно, слышала, что шахматисты немного со странностями, но чтобы читать книгу вверх ногами?!
* * *
Весной 1996 года я придумал идею в защите Грюнфельда – 1.d4 Кf6 2.c4 g6 3.Кc3 d5 4.c:d5 К:d5 5.Ка4, – которая с подачи голландского ежегодника "New In Chess" вскоре получила в теории дебютов название "Вариант Наданяна", а на обложке 45-го тома этого издания было выведено: "Революция в защите Грюнфельда".
Реакция шахматистов на новинку была разной: одни, сразу взяв на вооружение, стали применять её в своих партиях – как, например, гроссмейстер Виктор Корчной, – другие посвящали ей аналитические статьи – как, к примеру, теоретик Игорь Зайцев, написавший, что это "выходит за рамки простой новинки, и в определённой мере это вызов устоям игры, попытка нащупать какие-то новые свойства в двухмерном шахматном пространстве", – третьи были ею шокированы – как, скажем, мастер Сергей Перун, предположивший, что "ещё лет двадцать назад за такие ходы могли бы посоветовать сходить к психиатру", – а четвёртые просто ругали – как, в частности, гроссмейстер Смбат Лпутян, вынесший вердикт, что "так играть в шахматы нельзя".
Каково же было моё удивление, когда через четыре года, просматривая свежие турниры, я наткнулся на партию Лпутян – Широв (Италия, 2000), в которой Смбат применил мой вариант, признав таким образом – хотя и косвенно – его целесообразность.
* * *
В Спортивно-концертном комплексе имени Карена Демирчяна, одном из крупнейших сооружений Еревана, в сентябре 1996 года должна была состояться Всемирная шахматная олимпиада. Страна-хозяйка имела право выставить две команды, и Федерация шахмат Армении решила, что помимо главной сборной выступит и молодёжная. Но был также шанс, что сыграет и третий состав. Это могло произойти тогда, если бы на олимпиаду приехало нечётное количество команд. На такой случай сформировали и третью сборную, куда вошли следующие по силе шесть шахматистов. В их числе был и я. Мне также доверили быть капитаном этой сборной.
И вот для нас начались тягостные и в то же время приятные дни, часы и даже минуты ожидания чуда. Это была лотерея с 50-процентными шансами на удачу. Чёт или нечет – вот в чём вопрос.
Наступило 15 сентября 1996 года – день начала 32-й шахматной олимпиады. Ещё с ночи наша шестёрка – Егиазарян, Галдунц, Матикозян, Чибухчян, Григорян и я – находилась в пресс-центре и следила за текущим количеством команд. Это были незабываемые ощущения. Радость сменялась на горечь, и наоборот. И хотя до последнего момента всё могло измениться как в лучшую, так и в худшую сторону, никто из нас не мог спокойно идти домой и спать, чтобы перед началом первого тура прийти в игровой зал и узнать о своей судьбе.
За тридцать минут до начала тура оргкомитет закрыл список, чтобы провести жеребьёвку. Окончательный итог – 110 команд. Чётное число. Несчастливое. Чувство опустошённости, которое мы в тот момент испытали, должно быть, сродни тому, которое бывает у игроков в рулетку, поставивших все деньги на красное, а получивших в итоге чёрное.
Первый тур олимпиады начался. Оставшись за бортом, мы с грустью провожали большой красивый корабль, уходивший в плавание без нас. Исторический шанс улетучился.
Но случилось чудо. Опоздав к первому туру, в Ереван прилетела ещё одна команда! Наверное, излишне говорить о том, что это известие ввергло нас в состояние эйфории. Сев с новоприбывшими в одну "шлюпку", мы бросились догонять уходящий "корабль".
А окончательно поверили в реальность происходящего лишь после того, как, жадно отсканировав шестью парами глаз распечатку с жеребьёвкой второго тура, мгновенно отыскали в ней нужную команду – Армения-3!
Из-за неучастия в первом туре у нас было ноль очков, но разве это имело значение?! На радостях мы в своём стартовом матче разгромили команду Бахрейна со счётом 4:0. Затем, правда, темп сбавили. Но в числе поверженных команд оказались совсем не слабые сборные Италии, Дании, Киргизии, Финляндии, Бразилии, Японии. В итоге Армения-3 набрала тридцать очков и заняла достойное сорок второе место в мире, опередив, к слову, Армению-2.
* * *
Выигранный мною в январе 1997 года опен-турнир в грузинском городке Пасанаури без преувеличения можно назвать экстремальным. В гостинице, где жили шахматисты, не было отопления, а мороз стоял такой, что мама не горюй. Приходилось спать в тёплых вещах и укрываться несколькими одеялами. Во время тура участники не снимали с себя верхнюю одежду и шапки.
И я так и не понял, играл ли лучше других или просто был морозоустойчивее.
* * *
Чемпионат Армении 1997 года. На сцене – двенадцать шахматистов, в зрительном зале – аншлаг. Полная тишина, как и полагается. Вдруг в сопровождении телохранителей в зал входит... президент страны Левон Тер-Петросян. Он поднимается на сцену, проходит в середину и останавливается возле моей доски. Изучает позицию. О, ужас! Мой ход, позиция сложная, а за спиной – президент. Что делать? Встать – крайне глупо, продолжать сидеть – невежливо. В более конфузной ситуации я никогда не оказывался. Обхватив руками голову, я притворился, что весь ушёл в позицию, а на самом деле жалел о том, что провалиться под землю можно только на словах. Президент через пару минут отошёл, а я так и не смог настроиться на партию и бесславно проиграл.
* * *
За три года до конца тысячелетия я со своим учеником Варужаном Акопяном поехал на фестиваль в Канны. Но не на кинематографический, а на шахматный. Впрочем, проходил наш турнир в том самом Дворце фестивалей.
Конечно же, шахматных впечатлений от поездки осталось немало, но рассказывать о них не буду, так как они представляют сугубо камерный интерес. Был даже один шашечный эпизод – я имел удовольствие наблюдать за сеансом одновременной игры легендарного Тона Сейбрандса.
А из нешахматных событий мне в память врезался случай, который вроде бы и не особо примечательный или важный, но всё же весьма запоминающийся.
В аэропорту Марселя нас встретил родственник Варужана, респектабельный француз армянского разлива. Ну, или, наоборот, армянин французского разлива. В общем, местный армянин. Было ему на вид лет под шестьдесят и внешне он чем-то напоминал Пласидо Доминго.
Мы сели к нему в машину и поехали в Экс-ан-Прованс, город, в котором он жил и владел небольшой гостиницей. Он предложил нам отдохнуть несколько часов, а затем продолжить путь в Канны. Приехав, мы устроились на уютной гостиничной террасе. Родственник Варужана распорядился, и официанты – парень с девушкой – принесли еду. После вкусного обеда нам подали традиционный французский десерт в виде сырных нарезок, что для нас было зрелищем довольно необычным. А уже в самом конце официанты вынесли из кухни праздничный круглый торт и, положив его на соседний столик, принялись разрезать. Поделив торт на несколько равных кусочков в форме секторов круга, они подали в белоснежных стильных тарелках каждому из нас по аппетитному "клину".
И тут началось. Мирно беседовавший с нами родственник вдруг изменился в лице, покраснел и стал что-то возбуждённо говорить официантам на французском. Не понимая ни слова, мы с Варужаном тем не менее сообразили, что хозяин их основательно ругает. Отчитав молодых людей, он жестом велел им уйти. Хозяин был заметно расстроен. Через минуту он, однако, успокоился и мы снова принялись беседовать как ни в чём не бывало.
Но любопытство распирало меня. Я говорил, а мысли были в другом месте. Я строил разные версии насчёт произошедшего, но никак не мог понять, что вызвало столь внезапный гнев владельца гостиницы. Спросить я стеснялся, но и молчать было трудно. И вот когда через некоторое время мы снова сели в машину и "Пласидо Доминго" повёз нас в Канны, я не выдержал. Набравшись храбрости и приняв максимально безразличный вид, я как бы невзначай спросил, что его так расстроило за обедом.
А когда узнал причину, был просто шокирован. Ведь я делал самые разные предположения – это и грязь на тарелках, и недостаточно большие куски торта, и неулыбчивость официантов, но все они немедленно рушились, так как ничего подобного я не заметил, – однако об истинной причине недовольства я бы не догадался и через сто лет.
Оказалось, что по этикету тарелка с куском торта должна быть подана на стол клиенту так, чтобы острый конец торта был направлен на него. Делается это для того, чтобы клиенту не пришлось вертеть тарелку, так как самым естественным и удобным местом для первого погружения ложки в кусок торта является именно острый конец.
Вот такая французская изысканность.
Наказан арестант в тюрьме под Осло
• Когда он сказал: "Держу пари!", – она бросилась к нему на руки и согласно воскликнула: "Держи, парю!"
• Пацаны не извиняются, пацаны раскаиваются.
• Чтобы зарабатывать неприличные деньги, нужно иметь приличный капитал.
• Диван компрометирует хорошего эксперта.
• Наказан арестант в тюрьме под Осло: лосось с грибами на обед не подадут.
• "Он уважать себя заставил" – жаловался собутыльник боксёра, держась за подбитый глаз.
• Пузырь был очень желчным.
• Исповедальность в творчестве ценнее проповедальности.
• Когда на тебя навешивают ярлык, не расстраивайся: ведь это лучше, чем если бы на палец твоей ноги навешивали бирку.
• Подтасовывая факты, расфасовывают ложь.
• Ввиду многочисленных исков и штрафов, обрушившихся на участников "голой вечеринки", их следующее подобное мероприятие будет называться "Вечеринка голодранцев".
• Умеешь драться – не посмеют придраться.
• Склонение слов к сожительству.
• Под каким бы красивым псевдонимом ни писал графоман, это будет псевдотекст.
• Когда он сидел на берегу реки и ждал, пока мимо проплывёт труп врага, тот незаметно подкрался со спины...
Семена Семёна
• Ни разу не выходил за околицу, но критикует заграницу.
• А пипидастры тоже запретили?
• Твою бы совесть к логопеду, чтобы могла заговорить.
• Соревнования на траве по горным лыжам (грасс-ски) – это горноложный спорт.
• Не говори "гопник", пока не перепрыгнешь через забор.
• Проворонив, не петушись.
• Если цены смешные, значит – это розыгрыш.
• Иногда люди своим поведением превращают распродажу "Чёрная пятница" в толкучку "Пятничная чернь".
• Не видать, как своих вшей.
• Если уж танцевать, то с бубном – есть хоть какая-то перспектива.
• В наше время дятлов в городе больше, чем в лесу.
• Самая большая несправедливость на дороге – это когда гаишник разворачивается через две сплошные, чтобы остановить непристёгнутого водителя.
• На грабли можно наступить, на вилы можно напороться, и лишь лопата никогда не навредит.
• А как поступать с загнанной лошадью на переправе?
• Разница между буквами "е" и "ё" такая же большая, как между фразами "Посадили семена" и "Посадили Семёна".
Из записных книжек (4)
Гроссмейстер Владимир Акопян однажды сказал мне, что я хорошо играю в плохих позициях. Это был самый честный и самый ценный комплимент, которого я удостаивался.
* * *
Второго марта 1998 года я сидел дома и анализировал какую-то позицию. Пришёл Камо, муж сестры. Большой любитель шахмат и мой верный болельщик.
– К чему готовимся? – спросил он.
– Да ни к чему, просто.
– А что, турниров нет?
– Есть, но только далеко. Вон ребята в Нью-Йорк собираются на днях.
– Ну и ты езжай.
– Грешно смеяться над больными людьми, – ответил я репликой из знаменитого кинофильма. – Знаешь, сколько это стоит?!
– Слушай, – оживился Камо, – у меня к тебе деловое предложение. Ты мне помоги с визой, а я возьму на себя финансовые расходы. Идёт?!
Я позвонил человеку, который занимался визами для шахматистов, и спросил, не поздно ли оформляться. Оказалось, что не поздно, в посольство собираются как раз завтра.
Быстро еду в Дом шахмат к президенту федерации Ванику Захаряну. Захожу в кабинет и объясняю: так, мол, и так, появился спонсор. Муж сестры. Любит шахматы, Америку тоже. Хочет с нами. Можно?
Ваник Суренович – человек твёрдый и властный, но сердце у него доброе. Поняв, как мне хочется ехать, он спросил:
– Вернётся?
– Головой ручаюсь, – обрадованно закивал я.
– Хорошо. Оформим как руководителя делегации.
Уф! Второй этап позади. Я поблагодарил Ваника Суреновича и сбежал по лестнице вниз, где меня ждал Камо.
Оставалась третья, решающая стадия – виза.
На следующий день семеро шахматистов вошли в американское посольство. Впереди них, грузно переступая с ноги на ногу, шёл почти двухметровый, невероятно широкий в обхвате, смахивающий скорее на руководителя делегации штангистов, чем шахматистов, великан Камо. Картина была столь впечатляющая, что всем немедленно выдали визы!
Вот так двенадцатого марта мы оказались в Нью-Йорке. До начала турнира оставалось два дня, поэтому мы немедленно принялись "осваивать" Америку, тем более что играть предстояло по две партии в день и времени в дальнейшем могло не быть. Таймс-сквер, театры на Бродвее, здание ООН, статуя Свободы, Брайтон-Бич... Не верилось, что всё это наяву, ведь всего лишь десять дней назад я сидел в холодной квартире ереванской "панельки" и даже не мечтал о таком. Поселились в гостинице-небоскрёбе "Нью-Йоркер", что на Манхэттене, рядом со знаменитой ареной "Мэдисон-сквер-гарден". В этой же гостинице предстояло играть.
Заряженный положительными эмоциями, я с нетерпением ждал начала турнира. За последнее полугодие мой рейтинг упал, поэтому мог участвовать только в турнире "Б", где, будучи одним из эло-фаворитов, имел реальные шансы на первое место, за которое полагался внушительный приз в восемь тысяч долларов.
Бойко взявшись за дело, я выиграл первые пять партий. В том числе у двух гроссмейстеров. Всё шло как по маслу. Уверенный в окончательной победе, я, гуляя мимо витрин магазинов, приценивался к ноутбукам – недоступной мечте последних лет.
Но фортуна решила, что с меня хватит. Имея 6, 5 из 7, я в предпоследнем туре белыми проиграл важную партию мастеру из Сербии. Обидным было то, что, отказавшись в дебюте от предложенной ничьей, переиграл соперника и несложным ходом пешкой мог сразу выиграть партию, а с ней и турнир.
В девятом туре сыграл вничью и набранных семи очков хватило лишь для четвёртого места. Выиграл 750 долларов, что в то время никак не тянуло на ноутбук.
Хорошего, как говорится, понемножку.
* * *
Нью-Йорк опен 1998 года стал триумфальным для армянских шахматистов, которые в главном турнире заняли первые три места среди 60 гроссмейстеров. Закрытие турнира было весёлым. Дама, объявлявшая результаты, торжественно выкрикивала в микрофон:
– В турнире "А" первое место занял Минасян! Второе – Лпутян! Третье – Акопян! Четвёртое место в турнирах "А" и "Б" заняли соответственно Епишян и Наданян! – и когда в зале послышался смех, продолжила: – Ой, простите, я имела в виду Епишин, но как он оказался в этой компании?!
* * *
Однажды в Краснодаре мне надо было поменять валюту. Обменника рядом не было, а ехать в сберкассу, стоять в очереди не хотелось.
Подхожу к первому попавшемуся торговому ларьку и спрашиваю:
– Вы мне доллары не поменяете?
Неуверенно отказали. Видно было, что поменять хотели, но побоялись. Вдруг фальшивка.
Я подошёл к следующему ларьку. То же самое.
И тут я понял, как прибавить продавцам уверенности. Подхожу к третьему и говорю:
– Вы не подскажете, где тут обменный пункт? Мне доллары надо поменять.
– А зачем обменный пункт? Мы сами поменяем!
* * *
В букинистическом магазине встретил справочник Владимира Войшко "Шахматная филателия" среди книг по ботанике. Случайность или чья-то злая шутка?
* * *
В январе 1998 года я поехал в Испанию на два опен-турнира: в Линарес и Убеду. "Отцом" этих турниров являлся Луис Рентеро – харизматичный организатор, известный кроме всего прочего и своим непримиримым отношением к коротким ничьим, за которые даже штрафовал.
Казалось, что мне, ненавидевшему не только короткие, но и любые ничьи, навлечь на себя гнев "тирана" не удастся. Но это едва не случилось. В четвёртом туре опена в Убеде, встречаясь чёрными с соотечественником Вигеном Мирумяном, я закончил партию аж на шестом ходу. Но это ещё цветочек. Ягодка же в том, что я... проиграл!
Дело было так. При подготовке к партии я весь вечер ломал голову над тем, как можно в ответ на 1.е4 (без использования шахматной нотации мне будет непросто описать весь драматизм случившегося) применить коронную защиту Филидора, но при этом избежать любимой Вигеном венской партии. В конце концов нашёл любопытный порядок ходов и довольный заснул. Наутро было 1.e4 d6 (!) 2.d4 e5 (!). Теперь венской партии нет, а размен ферзей после 3.d:e5 d:e5 не страшен. Опровержением может стать лишь 3.Кf3!, но тогда получается защита Филидора! Поняв, что его перехитрили, Виген сыграл 3.c3. Но я был готов к этому, и последовало 3...Кf6 4.Сd3 d5!, после чего, согласно теории, у чёрных всё в порядке. Белые взяли 5.d:e5. Теперь как 5...d:e4, так и 5...К:е4 дают чёрным полноправную игру. Но тут меня "осенило": а почему бы не сыграть 5...Кg4? "Новинка" выглядела блестяще – у чёрных сразу три идеи: 6...К:e5, 6...d:e4 и 6...Сc5. Здорово! Ничтоже сумняшеся, я выпрыгнул конём на g4. И тут, словно несчастный профессор Плейшнер из кинофильма "Семнадцать мгновений весны", я понял, что допустил роковую ошибку. Белые могут просто отойти слоном на е2 и, защитившись от всех трёх угроз, остаться с лишней пешкой. В ожидании хода соперника я мысленно бился головой об стенку: вся подготовка – коту под хвост! И словно тот же Плейшнер, приготовивший на случай провала ампулу с ядом, я решил: найдёт 6.Сe2 – сдамся!
Нашёл, конечно. Расстроенный, я быстро покинул игровой зал. Всё, что случилось дальше, знаю лишь понаслышке. Наш столик, где остался сидеть смущённый Виген, облепили любопытствующие. Пришёл Рентеро. Стали изучать бланки. Фигуры подвигали. В конце концов решили, что всё по правилам.
Успокоившись, я сожалел об импульсивном поступке. Пешка так пешка – сдаваться-то зачем?! Только людей зря потревожил.
Несмотря на скромный спортивный результат, из Испании я вернулся в хорошем настроении. Поездка впечатлила. Да и могла ли не впечатлить страна, где вино ненамного дороже воды, где в кафе, помимо салфеток и пепельниц, на столики кладут тарелки с оливками, где вечерами люди зажигают костры, играют на гитаре, танцуют и поют. Бьюсь об заклад, что даже у самого убеждённого аскета в душе предательски зашевелился бы эпикурейский червячок.
* * *
В Линаресе купил как-то продукты. В числе прочих – рыбные консервы. Вечером заходит в номер совсем ещё юный Левон Аронян. Берёт в руки банку консервов и, заметив на эмблеме фирмы-производителя крошечного котёнка, с хохотом начинает утверждать, что это – питание для кошек. И хотя озорник прекрасно знал, что это не так, тем не менее подтрунивал надо мной в течение всего турнира.
– Ну как, "Вискас" ел сегодня?
Или:
– В магазине ещё осталось питание для кошек? – И заливался так, что я невольно присоединялся к нему.
Прошло шесть лет. У меня родилась дочка. Встречаю Левона. Он:
– Поздравляю, Ашот! Как девочку назвал?
– Кити.
– Я же говорил, что это был "Вискас"!
* * *
Виктора Корчного я в первый и последний раз увидел на том же турнире в Линаресе. Естественно, приглядывался к нему и его партиям. Больше всего был поражён не ходами великого шахматиста, а его манерой поведения. Как только Корчной получал значительный перевес, он начинал бросать раздражённые взгляды на соперника и всем своим видом показывал, что тот зря продолжает борьбу и ему давно пора бы сдаться. В одном из туров Корчной, получив выигранную позицию в партии с гроссмейстером Р. П., не ограничился лишь раздражёнными взглядами. Тишину игрового зала внезапно нарушила гневная тирада "великого и ужасного":
– Молодой человек, вы кто? Гроссмейстер? Кто вас учил играть в шахматы?! Неужели вы не понимаете, что продолжать игру в этой позиции – это неуважение к сопернику?! Вы полагаете, что я не в состоянии выиграть эту позицию?! Стыдно, молодой человек, стыдно!
Обескураженный Р. П. густо покраснел и немедленно сдался. А Корчной встал со стула, победоносно огляделся вокруг и не спеша вышел из зала.
Вот уж, действительно, – задавил авторитетом.
* * *
В конце декабря 1998 года президент Армении Роберт Кочарян вручал премии лучшим спортсменам года и их тренерам. На церемонии был и я со своим учеником Габриэлом Саркисяном. Во время банкета за нашим столиком в числе прочих сидел жизнерадостный усатый мужчина средних лет. Мы с ним обменивались репликами, шутили. Когда вышли на улицу, я сказал Габриэлу:
– Какое знакомое лицо было у того весёлого мужика напротив нас.
Габриэл удивлённо посмотрел на меня. Поняв, что я не шучу, он стал смеяться. Затем объяснил:
– Так это же Хосров Арутюнян, бывший премьер-министр и нынешний спикер парламента.
* * *
Один мой родственник, участник афганской войны 1979-1989 годов, в конце девяностых поселился с семьёй в Москве. Для того, чтобы воспользоваться ветеранскими льготами, он обратился в соответствующие службы. Там ему оперативно помогли, причём без всякой канители и бюрократической возни. Просто заведовал всем очень хороший человек.
И этому человеку в знак благодарности мой родственник решил подарить бутылку армянского коньяка. Жена его, однако, считала, что вместо коньяка лучше подарить модную в то время кожаную борсетку, аргументируя это тем, что человек, возможно, не употребляет спиртное, а сумочка всегда пригодится.
А надо сказать, что родственник мой – человек патриархальный и весьма упрямый. Поэтому, выслушав жену, он купил коньяк.
– Нет такого человека, – сказал он, – который бы отказался пить армянский коньяк.
И вот, купив напиток, они поехали к "хорошему человеку". Вошли в учреждение и стали подниматься на второй этаж. И тут мой родственник неосторожным движением стукнул об гранитный подступенок целлофановый пакет с бутылкой коньяка, и та разбилась.
– Вот видишь, – сказала жена в сердцах, – не послушал ты меня, и выбросили деньги на ветер. Теперь идём покупать борсетку.
– Нет, – возразил муж, – мы купим ещё один коньяк.
– Ещё один?
– Да. И не пытайся спорить.
Делать нечего: слово мужа – закон. Пошли они снова в магазин, купили тот же коньяк и возвратились в учреждение. По лестнице мой родственник поднимался тщательно и осторожно, как ребёнок, который только учится ходить. А пакет с заветной бутылкой был плотно прижат к груди. Благополучно добравшись до второго этажа, супруги сели в приёмной и стали ждать своей очереди. Сиденья кресел, на которые они устроились, были откидными, как в кинотеатрах. Слева от мужа сидела жена, а место справа было свободным. Опустив сиденье соседнего кресла в горизонтальное положение, мой родственник положил пакет с бутылкой на него. Но то ли вес у бутылки был небольшим, то ли ещё что-то произошло, но через мгновение сиденье резко приняло вертикальное положение и бутылка полетела на пол в аккурат через отверстие между сиденьем и спинкой. Раздался характерный звук разбившегося стекла.
Возникла напряжённая пауза. Лицо моего родственника от гнева пылало красным пламенем.
– Да ёкарный ж ты бабай, – громко и смачно чертыхнулся он и безнадёжно шлёпнул себя по коленям, – да что ж это творится такое?!
Потом встал, повелевающе махнул рукой и скомандовал:
– Пошли, едрёна мать, покупать борсетку!
* * *
Тёща моя армянка, но внешне похожа на русскую. Много лет живёт в Москве. Однажды мы с женой забежали к ней на работу. Когда ушли, одна из сотрудниц удивилась:
– Мариночка, у тебя что, зять из чёрных?!
* * *
Когда в советское время зимой моя тёща заходила в кабинет какого-нибудь врача, то первым делом бросала взгляд на вешалку.
С какой целью? Неплохой вопрос для знатоков "Что? Где? Когда?".
А логическая цепочка вот какая: на вешалке пальто, и если оно ветхое, поношенное, то, значит, врач небогатый, а раз небогатый, значит, поступал в медицинский институт без взяток, а раз поступал без взяток, значит – умный.
* * *
Осенью 1999 года меня пригласили работать тренером мужской сборной Кувейта. Предложение было заманчивым, тем более что зарабатывать шахматами в Армении в то время было непросто. И я согласился. Оформили документы, и уже 27 декабря, под самый миллениум, я оказался в Кувейте.
В аэропорту меня встретил пожилой седоволосый мужчина в белой длинной до пола традиционной рубахе, называемой дишдаша. Он представился президентом федерации. Мы сели в его "Бьюик" и поехали "ко мне". С английским у меня в то время было неважно, но с горем пополам я по дороге поддерживал разговор. Когда приехали и поднялись домой, он взял мой паспорт и сказал:
– Вас на машине будут отвозить на занятия в федерацию, потом – привозить домой. Из дома выходить нельзя. В федерацию – и домой. Даже не пытайтесь контактировать с другими иностранцами.
Мне показалось, что слышу это в кошмарном сне. А как раз перед самым приездом я смотрел фильм, где иностранец, приехав в одну из арабских стран, оказался в плену у работодателей. Абу Халед – так звали президента – вышел, а я как вкопанный остался стоять посреди роскошной квартиры. Потихоньку приходя в себя, я опустился на чемодан и стал думать, что делать. Но чем больше думал, тем в большее отчаяние впадал. И проклинал тот день, когда решил сюда приехать.
Вечером за мной приехала машина и меня увезли в федерацию. Там проходил последний тур какого-то соревнования. Ко мне подходили местные шахматисты, мы знакомились, и понемногу настроение улучшалось. Однако слова старца не выходили из головы. Как Рубик Хачикян из фильма "Мимино", я стал искать кого-нибудь с добрыми глазами. Выбор пал на молодого человека в джинсах и майке (остальные были в национальных дишдашах). Выслушав меня, парень сказал, что хорошо знает президента и что тот не мог мне такого сказать. Мы поднялись в кабинет к Абу Халеду и Тахер (мой "спаситель") рассказал ему о моих тревогах. Оказалось, что у меня дома президент сказал буквально следующее: "Занятия будут проходить в федерации, дома нельзя. Шофёр вас будет привозить-отвозить, пока не будут готовы ваши водительские права. В Кувейте есть иностранные шахматисты и если они захотят брать частные уроки – отказывайте". А паспорт он взял, чтобы оформить мне вид на жительство.
После этого случая я твёрдо решил выучить английский язык.
* * *
Когда с момента нашей с женой совместной жизни прошло более трёх лет, а ребёнка всё не было, мы решили вплотную заняться этой проблемой, для чего Эвелина стала лечиться в Московском научном центре акушерства и гинекологии. Длительный процесс требовал от нас как большого терпения, так и немалых финансовых затрат. К осени 2003 года явного прогресса не было и врачи оптимистичных прогнозов не давали.
Как раз в это время меня пригласили сыграть в Ашдоде, шестом по величине городе Израиля, расположенном на побережье Средиземного моря. Эвелина давно мечтала побывать в Израиле и поэтому мы решили поехать вместе. Из Москвы вылетали в составе небольшой, но колоритной группы шахматистов. Среди них были гроссмейстеры Ратмир Холмов, Валерий Чехов, математик Роман Либерзон, журналист Евгений Бебчук, ныне, увы, покойный. Несмотря на большую разницу в возрасте, мы с Евгением Александровичем сразу подружились и много общались во время поездки. Будучи многолетним главным редактором "Московского комсомольца", другом почти всех советских чемпионов мира – от Ботвинника до Каспарова, – он знал огромное количество интереснейших историй, о которых не прочитаешь ни в одной книге.
Турнир я отыграл довольно скромно, но всем остальным был доволен. Нас отлично приняли, возили на экскурсии. Покупались не только в Средиземном море, но и в один из дней в Мёртвом. Но самым главным стала поездка в Иерусалим и посещение храма Гроба Господня. У Голгофы мы с Эвелиной встали на колени и, не сговариваясь, молились об одном.
А по приезде в Москву выяснилось, что наши молитвы чудесным образом были услышаны. Тест на беременность оказался положительным! Врачи удивлённо разводили руками и говорили, что такого не должно было произойти и что ещё как минимум год надо было лечиться. Приятно было услышать из уст лечащего врача, что случилось самое обыкновенное чудо.
Вскоре родилась дочка, которую мы назвали Кити, в честь героини романа "Анна Каренина".
* * *
В Советском Союзе говорили: "Курица не птица, Болгария не заграница". Подбадривая жену в родильном доме, случайно обогатил поговорку: "Роддом не больница".
* * *
В четвёртом туре московского турнира "Аэрофлот Опен – 2004" со мной произошла маленькая неприятность. В тот день я играл белыми с мастером из Бельгии. Ферзевый гамбит. Приятная позиция. Я безмятежно обдумывал свой семнадцатый ход. В зале полная тишина, несмотря на присутствие более сотни шахматистов. Вдруг в моём кармане зазвонил мобильный телефон. А как раз только-только ФИДЕ ввела новое правило – присуждать поражение за звонок. Бледнея и краснея, я стал выключать "мобильник", но мой соперник, прогуливающийся в это время неподалёку, всё видел и слышал. Решив не упускать своего шанса, он побежал через весь турнирный зал за судьёй. Не пошёл, не поспешил, а именно побежал. Галопом, переходящим в стремительный карьер. Через минуту мой соперник, запыхавшийся, но довольный, привёл к доске главного арбитра Герта Гиссена. Тот, сожалея и извиняясь, присудил мне поражение. Это был один из первых подобных случаев. Гиссен, с которым у меня впоследствии сложились добрые отношения, некоторое время называл меня при встрече "Мистер Мобайл".
С тех пор я всегда осторожен: перед тем, как идти на партию, ставлю мобильный телефон на бесшумный режим, затем выключаю его и оставляю дома.
* * *
У Мариэтты Шагинян есть прекрасный рассказ о собаке, которая не узнала своего хозяина. Дело было в деревне. Ночью хозяин вышел во двор в туалет, а собака набросилась на него и покусала. Когда он стал кричать, она узнала его. С того дня собака не притрагивалась к еде и вскоре умерла. Собаке было стыдно.
Нечто похожее случилось и со мной. Через несколько лет после окончания школы встретил на улице свою учительницу. Она заговорила – я не мог её вспомнить. Молодая, ещё недавно красивая женщина постарела до неузнаваемости.
Долго на душе скребли кошки.
* * *
Дочке Кити два года.
– Папа, зачем ты берёшь мои игрушки? Ты пока большой, когда станешь маленьким, тогда возьмёшь.
© Ашот Наданян, 2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2025.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Светлана Богданова. Попробуй не засмеяться [Я знаю, что сейчас мое путешествие прервется, и мне надо все запомнить и все записать. Поезд старательно подыгрывает мне, выводя под занавес на свою сцену...] Мила Борн. Другая Агата, или искусство стать невидимым [Загадочная история исчезновения Агаты Кристи. Что произошло и, главное, почему? Это стало не просто газетной сенсацией, но и глубоким психологическим...] Акоп Арутюн. Стихотворения [Я останусь с сухими глазами, – / свежим, / как возлюбленный солнца...] С. К. К. (Сергей Кудрин). Танцпол для парапсихологов [Прочесать лебедем / Вышний Стонхедж. / / Попросить Мерлина / Оживить булыжники.] Елена Бородина. Белый шум [Всё тот же хрупкий лист неповторим / в своём полете ветреном, бесстрашном / из неба в бесконечность – Бог бы с ним. / Вот – новый день, / а что...] Аркадий Паранский. У Печоры у реки... [Это было чудо какое-то – поле белых астр. Но самое поразительное: среди белого, напоминающего пушистое покрывало, пространства алели ярко-красные, почти...] Вахтанг Чантурия. Восемь бит [Восьмая часть меня живет в мире восьмибитной игры о праздно шатающемся по пыльным улицам большого города пьянице...] Юлия Великанова. Что же значило это странное "memory postum" (О поэтическом сборнике Милы Борн) [Перед нами поэтические тексты прозаика и драматурга. Это чувствуется в каждой строке. Непрерывное повествование, нарратив, впрочем, чрезвычайно поэтичный...] Борис Кутенков: "Поэты останутся в истории не по эстетическим соображениям" [Телеграм-беседа с поэтом и критиком Борисом Кутенковым в рамках проекта Андрея Войнова Voinovpoetry: "20 вопросов Борису Кутенкову".] Лора Катаева. Ласточки наших слов [Всё – молчание, тайна, но истины не видать. / Нам бы выстоять, искренний мой, залетай сюда, / Это небо глотай до упаду – и ешь, и пей, / Просто...] Лана Юрина. На грани [Пока не время – пой, летай, кружись, / хватай в охапку солнечные блики! / Ещё чуть-чуть – и я тебя окликну, / и обниму, и расскажу про жизнь...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
