Словесность

[ Оглавление ]







КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



      ПРИМЕТЫ ОСЕНИ


      * Ты уедешь в свою страну, к мертвому морю...
      * Белая пена вишен, гроза, озон...
      * Кирпичные трубы заводов и красные крыши...
      * Это октябрь, видимо, уже горлом льется...
       
      * ЯПОНСКАЯ СТИЛИЗАЦИЯ
      * СТАРУХА
      * Читать неспешные романы...
      * Наблюдать за приметами осени...


        * * *

          "Как же вы там будете, говорят, они там чаю не пьют!?"
          Моя бабушка - отъезжающим

        Ты уедешь в свою страну, к мертвому морю.
        Ну а я немедля умру, ясно - с горя.
        Дружба, дружбой, дружу, дружить, а итог - потеря.
        Ну и что? Ну и буду жить. Что до вас, евреев?

        Звезды в небе - пяти-, шести- и семиконечны.
        Может больше - не различить на Пути-то Млечном
        Ведь не так, как тогда, сейчас - навестишь до лета.
        Все равно - навсегда. Погас нам источник света.

        Разошлись - каждый в Рай золотой по себе - на выбор.
        Ты на юг, в иудейский зной, я - на Выборг,
        Говорят, там невкусный чай. Тут - невкусный кофе.
        А Луна везде по ночам - и уж ей-то - пофиг.

        _^_




        * * *

            "Скорбные элегии"
            Публий Овидий Назон

            "Не взлетим, так поплаваем"
                  Земфира

        Белая пена вишен, гроза, озон.
        Видится мне Овидий. Дерзай, Назон!
        Наши стихи неловки и без души,
        Ну же, еще элегию напиши!

        Как топором рубил по зиме вино,
        Как опускался в холод - на дно, на дно,
        Ну, поделись душою, певец скорбей!
        Может и станут строфы немного злей,

        Может и мы споем, как свистит стрела,
        Может возьмет тоска - как тебя взяла,
        Что тут до края мира? рукой подать!
        Мы доплывем, хоть нам не дано - летать.

        Ну же, Овидий! Ты до конца времен
        Плакать о Риме ветреном обречен.
        Что нам до Рима? Хоть двадцать четвертый Рим,
        Мы - корабли. По дороге мы все сгорим.

        Мы под пылающим парусом вдаль уйдем,
        Плачь же, Овидий! Изгнанникам нет наград.
        Это весна, и вишни, и первый гром...
        Это слова как искры летят в закат.

        _^_




        * * *

        Кирпичные трубы заводов и красные крыши.
        И до горизонта - осень.
        Твой город у синего моря, на опушке глухой тайги,
        В джунглях, среди лиан.
        Не приехать.
        Девятый этаж новостройки, вилла, вигвам, хрущеба.
        Осень до горизонта, три магазина, палатка с пивом.
        Солнечный берег - ракушки, галька белеет, ветер,
        Чайки.
        Легкая готика - башенки, кружево, мостики над рекою..
        Это ода реке, у которой твой странный город.
        У полноводной, широкой, но в пятнах мазута рыжих,
        Ода реке, где полуслепые рыбы,
        Ода реке, что тихо впадает в море.
        Не разглядеть подробностей - что там дальше -
        То ли леса глухие, а то ли степи,
        то ли белеет в море далеком парус,
        то ли ледник белеет, поет, сверкая.
        Видно одно из окон твоих - заводы,
        красные крыши, и осень -
        до горизонта.

        _^_




        * * *

        Это октябрь, видимо, уже горлом льется,
        не выливается, много его, в ночь струится,
        птица пищит и рифмуется, в клетке бьется,
        что запланировано на вечер - опять больница,
        это октябрь, не кончается, вьется, длится,
        дни из дождей сплетаются: морось, ливень,
        вон корпуса среди мороси, это она, больница,
        и блестит боками, как стая огромных рыбин,
        где им и плавать еще, чешуей сверкая,
        в осени первобытной хвостами хлопать,
        этот октябрь длится уже - веками,
        ночью, в холодном парке, на дне потопа.

        _^_




        ЯПОНСКАЯ  СТИЛИЗАЦИЯ

        Придворная дама, помнящая десятки строк
        Поэтических, знающая каллиграфию и основы стихосложенья
        Сегодня больна, и трет набеленнной рукой висок,
        Перебирает ткани, и погружается в размышления

        О царедворце славном, который напрасно ждет,
        Тоскливо следит, наверное, за цветком луны на зеленой тверди...
        А царедворец тот спит, и видит во сне лишь лед,
        И погружается в сонниками неописанное предчувствие скорой смерти.

        И это предчувствие поднимается над столицей, как хор цикад,
        Над девятью вратами и над сетью прямых проспектов,
        А старый худрожник на шелковых ширмах рисует ад,
        Алый, сверкающий и реалистичный - без сантиментов.

        И все они пребывают в его золотом аду -
        Подвластные туши и кисточке, покорные злому магу:
        Лихой царедворец, скользящий всю ночь по голубому льду,
        И дама его, всю ночь стихами марающая бумагу.

        И только Госпожа Кошка, служащая при дворе
        Лежащая на мягких подушках, украшенная цветами сливы
        Не размышляет, в отличие от художника и придворных, о зле и добре,
        А разве что о собаках, которые так невоспитанны и гневливы.

        _^_




        СТАРУХА

        Я научу тебя долгие травы знать,
        В поле былинка каждая мне знакома.
        Я научу тебя просто и в меру лгать,
        Облик менять и бродить по ночному дому.

        Корни толочь и знать, от чего спасут.
        Больше молчать и сдерживать злое слово.
        Я научу тебя верить, что Страшный Суд
        Будет не скоро, и будет добрей людского.

        Приворожить, присушить, словно дважды два
        Данные две души в данный срок - на годы.
        Я научу, что любовь не всегда права,
        И не священна, так себе - род погоды.

        Я научу доить по ночам коров,
        Гривы коней заплетать в золотые косы,
        Знать наизусть повадки ужей и сов,
        И по утрам собирать на опушках росы.

        Я научу одиночеству в темноте.
        Только смеяться, и не заходится в плаче.
        Я объясню, что люди - всегда не те,
        Чем представляются нам, а себе - тем паче.

        Я научу умирать, передав свой дар.
        Смерть хороша, но только вполне бездарна.
        ...Книгу раскрой, и хлебни из ковша отвар.
        Будь за науку, юная, благодарна.

        _^_




        * * *

        Читать неспешные романы
        Под перестук спокойных спиц.
        Любви старинные туманы
        Срывают выраженья с лиц,

        Скрывают имена и даты
        Рифмовкой книжною навек.
        Герои их не виноваты,
        Что мы осудим - через век,

        Что мы идем тропой иною,
        Но вышиваем по канве,
        Что этой хмурою весною
        В Москве-реке или в Неве

        Мы видим времени текучесть,
        Мы слышим, как грохочет лед.
        ...И забываем нашу участь,
        И закрываем переплет.

        _^_




        * * *

        Наблюдать за приметами осени, по кварталам московским бродить,
        Отчего нас согрели и бросили, отчего начал мир барахлить?
        Отчего так неловко рифмуется? - риторически вязнет вопрос
        В тайниках обесцвеченной улицы и в вечерних огнях папирос.
        Осень плавит пейзажи загадочно и ломает структуру штриха.
        Магазинно, торгово, прилавочно - но доводит судьбу до греха,
        До ума, до упора, до святости, осыпает неслышной листвой,
        И приводит к несумрачной радости, и уводит опять за толпой.
        Листопады потоками нежности осыпают тропинки в саду,
        Парк в глухой неизбежности снежности, лужи как в украшеньях - во льду.
        Все наладится, все образуется, ляжет снег и весной уплывет.
        Уползает осенняя улица прямо в сумрак - и за поворот..

        _^_



        © Юлия Морозова, 2001-2025.
        © Сетевая Словесность, 2001-2025.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Алексей Смирнов. Где стол был яств: и Доктор Энгельгардт. Два рассказа [Бритая Маковка толкнула Косички, качнулись Банты. Лиза и Коля – октябрята, но без пяти минут пионеры – остановились и завороженно уставились на сутулого...] Елизавета Григ. Сима [Эта необыкновенная история началась в соловьиную ночь – в самое подходящее время для всех необыкновенных историй на свете. Говорят, не поют соловьи, они...] Яков Каунатор. Кто же ты есть, как тебя звать... (Булат Окуджава) [Формула рождения стихов Булата Окуджавы до чрезвычайности проста: взгляд, восприятие; чувство; осмысление...] Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" (2013) Часть II [стать его сталкером / проводником / в новый мир / вещей букв людей / взять на себя ответственность / за его судьбу...] Татьяна Куземцева. И надеяться, и любить... [Как бесполезны дни – благословенны ночи, / И горести мои завязли между строчек. / И разве кто спасёт? А впрочем, что за дело... / Пожалуй, это всё...] Екатерина Вольховская. Чёрный пёс и другие [Кто разберёт их – о чём говорили / Девочка с куклой ночами под пледом? / Кукла любила глазами и бантиком, / Девочка – голосом, тихим и тёплым.....] Никита Николаенко. Взгляд обывателя [По прошествии нескольких недель я стал задаваться вопросом – а что же тогда произошло в тот жаркий день и происходило ли что-то стоящее на самом деле...] Владимир Буев. Пять рассказов о судьбах крымских татар в обрамлении прелюдий и ноктюрнов [Репортаж с творческого вечера писателя Шевкета Кешфидинова. Литературно-музыкальная композиция Шевкета Кешфидинова и Зеры Джемиловой, посвященная Крыму...] Зина Виноградова. Одна сплошная исповедь [Презентация книги Макса Батурина (1965-1997) "Гений офигений" в рамках проекта "Бегемот Внутри" в Малаховке.] Валерий Горюнов. Пиратская летопись о времени и себе (О книге Матвея Цапко "Экранка") [...как в любой летописи, записанные события и воспоминания постепенно выцветают и становятся неясным гулом прошлого, но у нас все равно остаётся недоступный...] Александр Хан. Созерцание и размышление (о стихах Александра Разина и Дарии Солдо) [Отзыв о стихах участников 103 серии литературно-критического проекта "Полёт разборов" Александра Разина и Дарии Солдо.]
Словесность