На дорогах, где мы росли,
умывались подсолнечным утром,
теперь - пепельные кустарники слив,
бизнес-декор. Офисный хутор
инфильтрирует документопотоки
с набором услуг и реестром тарифов.
Мы влюблялись в сжатые сроки,
когда уходили на Север последние скифы.
Те дороги, где мы росли,
разделили на полосы белого цвета:
пыль свободы, ссыпав в худые ладони-кули,
сдули за грош. Содержимого - нетто
хватит на пару хороших заплат,
тех, что мы вправе стянуть у портного.
Мили дорог - киловатты тепла
в новом сердце. Скифы вернутся. Только не скоро.
Девчонка с ахматовской чёлкой
носила в клатче с десяток цветных камней.
Подошел, прикоснулся к ней.
На полтинник, что в брючном кармане искомкал,
возле детсада - купил несколько диких, цветных голышей.
От улыбки впадинки розовых щёк
растеклись на лице запятыми.
- Вот и все, продаю. У тебя их - четыре.
Если нужно, завтра достану ещё...
- Несомненно. Им найдется место в квартире.
Побежала в сандалиях по лужам,
панамку прижав к голове.
Я взял такси. Отправился к другу на ужин.
Друг меня угощал: апельсины, газета, дешевый портвейн.
Девчонка с ахматовской чёлкой
носила в клатче с десяток цветных камней.
Слой за слоем - годы на ней,
в городе ветра, что охвачен Окою и Волгой,
правили руки и грудь. Заставляли невольно взрослеть.
Менялись привычки, цепочки, футболки...
------------------------------------------------------------------------------------
Юность - босоногая девочка. С именем редким
/юность - кофе абитуриентки.../.
Для меня с каждым годом дороже -
выцветший снимок,
пара строчек на желтом оттенке:
"Клею сырой подорожник,
на разбитые от асфальта коленки".
Пальцы помнят
сосновую древесину клавиш.
Белая облицовка
скрывает тангенциальный распил,
пахнут гаммы люпином. Когда играешь -
блекнет механика,
если частицу себя вкрапил.
Не нужен голос
в словах. И сакрального смысла...
только слушай поверхность
частотных волн.
Душа - переспелая яблоня. Налилась, наклонилась,
и каждым яблоком сладким
на травы падает - Он.
Должна быть
ни гибкой, ни сохлой, ни жёсткой:
клавиша - точность.
Научен годами пианист.
Твоя нотная книга скомпонована вёрсткой,
память - микроинсульт.
Вслед за ним - каждый лист
видом знаков
рифмующих метром нежность,
трансформирует в музыку
легкость набитой руки. Чередуются белый и чёрный - неспешно,
и лишь сердце живое,
как прежде, стучит - вопреки.
Мальчик в городе - одуванчик. Жёлтым был, сторонился ветра.
Жил случайным и ничего не значил. Созрел чуть в мае.
К началу лета загустел млечный сок в цветоносной стрелке.
Уродилось семя. Солнцеволосый, почти Есенин
/жаль, не в поле - в "чужой тарелке".../.
На него смотрели - не свысока, а сверху. Лишь в пресном небе
Проступала перхоть: то бишь звёзды-окуни, выходя на нерест,
Зажигались в своих участках, месяц - как мякиш хлеба...
Мальчик смотрел налево. Мальчик - цветок. Приземист
И невысок. Иные - сезон на клумбах. Через
Каких-нибудь пару дней - он уже попадёт на руки.
На ладонях будет. В ладонях - ему теплее. Ему - теплее.
Главное - не вплетённым /украшением быть в галерее/, остальное - счастье.
Последнее, что знал, когда прикасался и целовал запястья,
Так это имя. Твоё имя, Настя.
Люди - совершаются. Становятся людьми.
Окольцовывают пальцы и хлопают
дверьми родного дома. С этажей, квартир,
спешат с иным ключом - в иной
замок. Немного вниз, наискосок - дорога:
с пятки на носок... - где серый
быт - врастает вМир.
2
С моих ресниц - пей воду.
Плачь в мои волосы,
целуй мои губы.
Снега в горах не готовят к сходу;
не считают на спиле колец лесорубы.
Так и мне - в любую погоду,
на каждый вечер - тебе - в угоду:
дается ветра, дается ходу.
на этой суше по-прежнему сохраняется метод гаусса
критики исключают точки идейного сбыта
мы дарим соседям строчки квартирного быта
и в каждом куске хлеба - запах паруса
