- Дай повяжу тебе косынку, дочка!
Кочан от кочерыжки очищай...
Сказав, склоняется над бочкой;
как будто эхо, со двора доносится собачий лай.
И шелестят начетчицы-березы,
роняя долу пожелтевшие листы.
Еще не наступившие морозы
готовятся к паденью с высоты.
И стук ножей доносится из дома:
вот этот вскользь пошел, а этот - вкривь.
Кота-кастрата погружает дрема
в уютный сон, в котором старая Юдифь
склоняется над спящим Олоферном;
собака Шарик крутится у ног;
и, словно маятник, качаясь равномерно,
летит к земле березовый листок.
2
- Вот тут он, значицца, и поскользнулся -
с неделю до того дожжыло, с выходных.
А он еще подвыпил, словом, сбился с курса,
за ветки зацепился удочкой, рванул неловко и бултых!
От поплавков кругами, как пластинки,
расходится студеная вода.
Дрожат, как цуцики, осинки.
- Евонный пес, бывало, забежит сюда...
И так весь день: бегущий плесом рыжий пес косматый,
и тень его; и если туча в небе, если ветер, как праща,
тогда дрожат осины, смертным ужасом объяты,
а солнце выглянет - от счастья жизни трепеща.
И тишина, и умиротворенье
нисходит с неба, словно благодать.
Плывет себе, качаясь, желтый лист осенний.
Куда? Зачем? Ах, лучше нам не знать.
3
Поют в печи дрова. Сорит листвою сад.
Дымится на столе вареная картошка.
И сухожилиями дикий виноград
спускается с карниза над окошком.
И, пропуская свет, как розовую нить,
багровая листва от ветра шевелится.
Как будто за окном повесили сушить
пропитанную кровью плащаницу.
Над лысою горой закат почти померк.
Над речкой полумгла, как хлеб ржаной на стопке.
Иркутский прошумел. Кончается четверг.
И кто-то вдалеке плывет на лодке.
... Такая тишина, что слышно хорошо,
как цепью он гремит, как тянет плоскодонку,
как подзывает пса; как босиком прошел,
прошлепал по мосткам, скрипящим тонко.
4
Полночных липок стон, неплотной ставни стук,
ворчание сверчка, запечный запах гнили;
и голос в темноте: - Мне страшно стало вдруг,
что можно так - всю жизнь - как заживо в могиле.
- Представь, проходит жизнь - вот так - за годом год,
и каждый новый день как будто день вчерашний!
... И вновь скрипит кровать, и снова в стену бьет,
стуча, как метроном, железный набалдашник...
Скорей, скорей, скорей домой, домой, домой!
Туда, где за окном воскресный перекресток
машинами забит, затянут полумглой
и сквозь шуршащий дождь сверкает сотней блесток.
Туда, где со стекла, как смятая фольга,
шурша, сползает дождь ветвящимся растеньем,
где сумрачный проспект раскинул берега
и тянутся огни, как листья по теченью.
Он понял, что за ним следят, не без труда.
Но это не была озерная вода,
которая в кустах красавки в этот час
мерцала в темноте, как изюбриный глаз.
И даже не луна - к ней он давно привык,
седой, матерый волк, хромающий старик.
Он мог бы в этом миг сравнить ее лицо
с зародышами двух сиамских близнецов,
которых формалин прозрачный обволок,
когда бы не спешил к себе, в кленовый лог,
чей вылинявший склон с запекшейся листвой
во мраке отливал стальною синевой.
Там у него была заветная нора
(еще позавчера он понял, что пора).
Туда тянули нить кровавые следы.
Он должен был успеть до утренней звезды.
2
Он посмотрел в окно: светало, но фонарь
пока еще горел, и был он как янтарь.
Светало, но фонарь пока еще горел.
Стоящий рядом кедр был вылитый мегрел.
"Вот бурка, вот башлык, вот посох, вот кинжал".
- Семеныч, ты не спишь? - сосед ему сказал. -
А мне вот не спалось. Опять считал слонов.
- И сколько насчитал? - Да столь, что будь здоров!
- Не буду. - Не журись, Семеныч, все путём!
Как доктор обещал, сегодня не помрем.
Сегодня по смертям у них, похоже, план.
Две бабы в эту ночь и маленький пацан.
Я выходил поссать и слышал: ДТП.
Мать за рулем была, фамилия на пэ,
попутчицу взяла, ну и давай болтать!
Мальчонке сорок дён. - Вновь скрипнула кровать.
3
Фонарь еще горел, когда вошла сестра.
Как ангел, но без крыл. Сказала, что пора.
Он поглядел в окно: качнулся косогор.
Потом качнулась дверь, тянулся коридор,
и сотни белых ватт давили, будто пресс,
когда в кромешной тьме незримо он воскрес.
Воскрес и ощутил дыханье на щеке.
И сразу тонкий луч зажегся вдалеке.
Луч плавил темноту со всех ее сторон,
покуда не скатал в обугленный рулон.
И словно ураган, ворвался яркий свет,
раскручивая смерч галактик, звезд, планет.
И тут его объял почти животный страх,
поскольку он держал младенца на руках.
Откуда? Почему? Сбивали с ног хвосты
комет, и свет, как снег, летел из темноты.
4
Был белым-белым снег - до краешка воды
озерной, до леска, до утренней звезды.
Как будто, с высоты спустившись, Гавриил
больничную постель, вздохнув, перестелил.
Был белым-белым снег - до краешка небес,
казался потому висящим в небе лес.
Как некая ладья, которую Творец
еще не знал куда поставить наконец.
Он сам еще не знал, что будет в чаще сей,
он в замыслах еще плутал, как Моисей.
Какие птицы там, и гады, и зверье?
Какая там тропа, кто выйдет на нее?
Куда она его однажды приведет?
Какой там будет град, кто встанет у ворот?
И кто проложит их, глубокие следы,
по снежной целине до утренней звезды?
В попутчики брал я и солнце, и ветер, и тучи.
Вопросами я и луну, и созвездия мучил.
Ответы на травах, каменьях и листьях прочел,
и кто-то незримый стоял у меня за плечом.
Кто первым из нас слог за слогом угадывал слово,
теперь и неважно - кому интересна полова,
когда на ладони ржаное сияет зерно?
Но солнце садилось, и вновь было в мире темно.
2
И снова впотьмах я искал не себя, так ночлега.
Случайный сарай, стог в степи, в чистом поле телега,
заброшенный двор постоялый, убогий шинок -
везде у Вселенной имеется свой уголок.
В нем пахнет моченой брусникой в березовой кадке,
в нем щурится бог придремавший на пламя лампадки
и где-то в чулане, иль в подполе, иль под крыльцом
змей, собственный хвост пожирая, свернулся кольцом.
Кинотеатр повторной жизни,
как тот доверчивый щенок,
я прибегу, ты только свистни,
точнее, дай второй звонок.
Присев тихонько где-то с краю,
смотреть начну, разинув рот,
хоть назубок все роли знаю
и помню каждый эпизод.
2
Но я забуду, мне несложно.
Перемотать. Начать с нуля.
Смотреть и плакать. Там, где можно.
И хохотать там, где нельзя. И так до самого финала,
который не переживу.
Ах, только бы начать сначала,
хотя бы кадр, но наяву.
Андрей Бычков. Я же здесь[Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...]Ольга Суханова. Софьина башня[Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...]Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки"[Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...]Надежда Жандр. Театр бессонниц[На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...]Никита Пирогов. Песни солнца[Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...]Ольга Андреева. Свято место[Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...]Игорь Муханов. Тениада[Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...]Елена Севрюгина. Когда приходит речь[Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...]Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике[Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...]Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса...[У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...]Лана Юрина. С изнанки сна[Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]