Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность



ФАРИСЕЙ


 


      СИМЕОН

      ...и Тебе Самой оружие пройдет душу... (Евангелие от Луки)

      А Симеон сутулится, гляди...
      И ныне отпущаеши, Владыко,
      не известил, что прочишь впереди.
      Ни лика здесь, на Сретенке, ни блика.
      Метет, метет... И кто достал чернил,
      чернит и полагает, занят делом.
      Кто был рабом Тебе, Владыко -- был.
      И всякий -- был. Хоть преданным, хоть беглым.

      До Сухаревской площади, а там...
      Все умерли, но жизнь вошла в привычку:
      зажжется в небе первая звезда,
      и чайник набираешь, чиркнув спичкой.
      И вот уже корица, кардамон
      благоухают. И берешь чернила:
      отсюда начинается амвон,
      из комнатки -- невзрачной и унылой.
      От стертых половиц и до стропил,
      все ниже расстояние, все уже...
      Кто был не прав в сомнениях -- тот был.
      И мальчиком, и отроком, и мужем.

      Быть стариком пора в чужих глазах,
      желать всего, не мочь совсем простого,
      пока лежит ребенок на весах,
      не понимая, Господи, ни слова.
      Пока в груди невинной молоко
      (на Сухаревской хлеб, гляжу, дороже!)
      бежит, чего страшимся -- далеко,
      и Ты, Владыко, хочешь все, что можешь.
      Прошел сквозь лоно и не запятнал,
      ни очага, ни веры не разрушил...
      А вот спешит, и Дева, и Жена,
      к железу, проходящему сквозь душу.

      _^_




      ПЕТУХ

      Опять заголосит
      в надорванную просинь
      петух или другой бессонный бузотер.
      И чей-нибудь птенец,
      прекрасный как Иосиф,
      проснется и уйдет от братьев и сестер.
      За тридевять страниц
      за вычетом пролога,
      на литографский слой песка у мыса Горн
      где менее всего охота слыть пророком
      и миру предвещать погоду и прокорм,
      и тучные стада и облачные перья,
      покуда не взойдет нагрудная звезда
      у вечного жида и юного еврея,
      виновного что ночь,
      и суша, и вода.
      Стирается свинец в неистовых широтах
      и черная волна выбрасывает соль.
      Хоть пальцами читай,
      ощупывая что-то
      и вещное как плоть, и вещее как боль,
      и ветхое как пыль с подветренной страницы.
      Вот так и пролистать, отряхивая год.
      Но снова прокричит заезженная птица
      и вечное перо продолжит оборот.

      _^_




      ФАРИСЕЙ

      Вначале были негативы слов,
      рентгеновские пленки сочленений,
      проявленный крупнозернистый слой
      просвета --
      под корундовой иглой,
      записанный на ребрах и коленях
      запретный искушающий мотив,
      задолго до всего, до первой ночи,
      седьмого дня, учений подзамочных.
      Вот, кажется, и весь аперитив.

      И не с кем было пить и говорить.
      В солоноватом воздухе пустыни
      кипел санскрит и разводил иврит
      очаг неугасимый на холстине,
      кадящий по углам курной избы
      в порядке исключения и чуда.
      Один мотив навязчивый подспудно
      вибрировал на кончике судьбы.
      И вечер был,
      и было много дней,
      и диск земной вращался как пластинка.
      Состаришься, не веря, фарисей,
      в тождественность запиленного снимка
      и первого послания к тебе --
      еще нежней, чем губы на трубе.

      _^_




      МАТЕРИК

      В пустынный материк аэродрома,
      на белые пеленки повитух,
      исчадья подземелий и погромов,
      проросшие на ощупь и на слух,
      мы выпали живьем, не выбирая
      походку, темперамент и акцент.
      Уверь меня, что глинопись мирская
      троична в окаянном пришлеце,
      что черное отчетливей на черном,
      что горькое уймется без воды.
      И знаки этих прописей нагорных
      я тоже повторю на все лады.

      _^_




      ФОМА  БЛИЗНЕЦ

      Ты ждешь, Исус? Мне горько, я устал.
      От мук неверья, страшного креста,
      лишь пятая стрела сулит свободу.
      Ты ждешь, а вдруг любовь уже не та...
      мы сдали дом Отца, и дом распродан.

      Я шел сквозь сети, сам себе рыбак
      и сам -- близнец, двоясь и уменьшаясь.
      Всепетая вела и Всеблагая,
      тебя лелея.
      Будто кровный знак
      я нес -- ее, и был тебе отцом,
      и ревновал вас -- к черным и парадным,
      к любови, неземной и беспощадной,
      скрывающей от всех твое лицо...
      К хитону, Боже, -- лицевая нить
      к изнанке липла, к образу на теле.
      Я кожу драл, чтоб в кровь мою поверить
      ты мог, и мог персты свои вложить.

      Ты ждешь у моря или между скал,
      с Петром? а я узнал родство с Иудой...
      Как дичь твою, я гнал себя повсюду,
      и вот теперь, как старый пес, упал
      (посмейся, Петр, а лучше ужаснись.)
      Вода, как червь, подтачивает камень.
      Душа Иуды опускалась вниз,
      пока я веру осязал руками.
      Послушай, древний кедр дрожит, как лист,
      и тучи заглушают "Амен".

      _^_




      ГЕОРГИЙ  И  САРАЦИН

      Держись за седло, сарацин --
      опустимся в пропасть во ржи.
      Есть несколько веских причин,
      чтобы жить
      (и каждый опробован палец,
      чтоб высосать повод --
      и зубы ломались,
      и рот, будто корчами, скован).
      Умерь ликованье мое: "наконец-то один!",
      держась за седло, сарацин.

      А рожь-то в цене?
      А пропасть упала в значенье,
      к ближайшей зиме
      запасы, как небо, плачевны.
      И время уходит:
      стыжусь и морщин, и седин.
      ...ты здесь, сарацин?

      Какая печаль,
      что мы повстречались так поздно.
      Удача встречать
      иному доступней, чем воздух
      (а к нам преисподней
      навстречу спешит господин --
      молись, сарацин?)

      Гортанный напев
      тревожит и мнится зловещим.
      Божественный гнев
      оправдан лишь тем, что обещан.
      К первейшей из женщин
      последним приду из мужчин.
      Молчи, сарацин!

      _^_




      ИСКАРИОТ

      Искариот родил Искариота; Искариот родил Искариота;
      Искариот родил Искариота и братьев его;
      Искариот... ("По улице моей, который год..." 3: 3-4)

      И вот пошли стихи по всем журналам
      "Вражда народов", "Мир рабов", "Тишрей".
      Держи обол, вчерашний казначей,
      честнейший среди избранных и малых,
      кто был ни тем ни сем,
      никем,
      ничей.
      Слепой подкидыш, сын детоубийц,
      я привыкаю к запаху страниц,
      к порядку слов
      и азбучным началам.
      Вот первая печатная строка:
      морская соль целебней молока
      родивших и отрекшихся от сына.
      На ней взрастает зверь, а не мужчина,
      несытый зверь под видом чужака.

      Зачем судьба у зверя шестикрыла,
      вражда народов мир рабов нисан.
      Непосвященный в тайны,
      я писал:
      морская соль прозрачна как чернила,
      отпущенные в лавке у менял.
      Cкажи, моя любовь, а ты любила
      меня,
      еще безгрешного меня.
      Меня, чей грех зацвел как мертвый посох,
      едва кропимый влагой изо рта.
      Морская соль упрямей, чем вода,
      смывает грех за изгородь погоста:
      молчишь и оформляешься в кристалл.

      Вражда народов, мир рабов, суббота.
      Не кошелек, не божия забота,
      к писательству таинственная страсть
      на век-другой позволит не пропасть.
      Пока глядит
      немотствующий кто-то
      бесстрастно то ли в душу,
      то ли в пасть.

      _^_




      КРЕСТ

      О чем, стыкуя кипарис и певг,
      подумал человек из Иудеи,
      пока фуганок пел,
      верстак кипел...
      Отдать заказ и не коснуться денег,
      забыть,
      смолистых не считать стволов,
      порезанных на брус и на консоли.
      ...вот кровь на пальцах, как же это
      кровь,
      чужая словно, вышла прежде боли.
      А для подножья взять пьянящий кедр,
      как жало гвоздь чернеет на подножье,
      и шкурить, шкурить каждый сантиметр,
      не для цены, а так,
      во славу божью.

      Однако же, какая духота,
      томится человек из Иудеи.
      Мерещится дорога и вода,
      и голый певг, до заболони -- тенью,
      не ведающей места на земле,
      родившейся, должно быть, прежде тела...
      такой ни воплотиться, ни истлеть,
      а будто чьим-то саваном задела.

      И поспешает прочь от мастерской
      испуганный прообразом, идеей,
      чужой и настигающей судьбой
      достойный человек из Иудеи,
      ремесленник, отец
      и добрый сын,
      поборник правоты в житейском споре.
      И на ходу выкидывает клин,
      откол сосны, уже пустивший корень.

      _^_




      ЗВЕЗДА

      Как синий дьявол в пекле саксофона
      корячится, кукожится, сипит,
      мотив пурги сгущает обертоны
      над слушателем, пойманным в степи.
      Материальной меркой не измерить,
      какой резон играть для одного
      двуногого испуганного зверя,
      отставшего от стада своего.
      Он не расскажет городу и миру,
      что снег рычит и ухает сугроб,
      и круговерть проносится кумиром
      и выдувает верхние без проб,
      без счета, без ошибки, без разбора --
      хватает и уводит в никуда.
      В такое одиночество, в котором
      была звезда.

      _^_




      НОЧЬ  УЛИЦА  ХИТОН

      Ненадолго присядем, Симеон,
      дай рассмотреть твою земную славу,
      закутанную в козью шерсть и лен,
      сокрытую за роговой оправой.
      Не жги свечу, вот лампа на столе.
      Глаза от долгих сумерек устали.
      Прости мне все, любую параллель,
      исторгнутую из любой печали.
      И собственно печаль, которой нет,
      поскольку для речей неуловима,
      как сумерки вот эти. Или свет,
      то присно угасающий, то мнимо.

      У нас теперь ни суток за душой.
      Остатки дня и ужин без остатка
      мадеры и какой-нибудь иной
      приметы старосветских распорядков.
      Пока еще в активе стол, скамья
      и улица, забытая Прокрустом,
      длиннее, чем веревка для белья,
      и бисерная ниточка предчувствий.
      Когда знаменований ищет плоть,
      наивность, и блажная, и святая,
      ей потакает все, и сам Господь,
      подглядывая и запоминая.
      Записочки оставит между книг
      и вдруг перечитает на колене
      отроческий лепечущий язык,
      глоссарии пророчеств и прозрений.

      Вот так наступит утро, Симеон,
      и так с тобой засиживались втуне
      десятки тысяч.
      Улица, хитон,
      отступники какой-нибудь из уний.

      _^_



© Виктория Кольцевая, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность