На белом корабле, какой-нибудь зимою -
потягивать бурбон с бубонною чумою,
почитывать Рабле и сплетничать с женою:
"Все это - не с тобой и даже - не со мною!"
...случится или нет? Вокруг - дрожанье света!
Похоже на балет в прицеле арбалета.
Как будто в "видаке" - "Живаго" зажевало,
как будто в мудаке - судьбы не доставало.
А я благодарю - за эту вот судьбинку.
Побреюсь, закурю, в бокал подброшу льдинку.
Пускай она плывет, сердешная, не тает:
и пусть ее поймет какой-нибудь "Титаник".
Где случай нас подстерегает
в кустах из-за угла.
И меж лопатками пронзает,
как бабочку - игла.
Поэт, захваченный игрою,
вышептывает стиш:
- Зачем, с кощеевой иглою,
ты на огонь летишь?
Рифмуй, поигрывай словами,
не твоего ума.
Там не костер трещит дровами,
а догорает тьма.
Над нею не согреешь руки,
не приготовишь хлеб.
Она рождает свет и звуки
для музыки судеб.
Ворчит, бессмертье коротает
за рюмкою смолы.
Ей, как пластинке, не хватает
моей иглы.
Накрапывает дождь эпистолярный
Евангелие ручкой капиллярной,
что все свершилось и проистекло.
И больше нет - ни слов, ни сна, не боли,
весь мир - в воде, в моче и алкоголе.
А под ногами - битое стекло.
Всем водолеям надобно подшиться,
Господь придет и Страшный Суд свершится,
Архангел спросит: "Хау ду ю ду?""
Знай, стеклотарный песенник и мытарь,
что музыкою пахнет неподмытой
твой адресат в Таврическом саду.
Эх, закурить бы, да промокли спички.
Туман такой, что можно взять в кавычки:
и лошадь, и Великого Петра...
А счастье - всюду, при любой погоде!
Люблю тебя, когда мосты в разводе,
когда потоп вселенский до утра.
Весенний Крым, вздыхает море в темноте,
и на террасе не отыщется огня.
Мечтай о славе и не спрашивай мате:
- Зачем ты пьешь через соломинку меня?
В Москве, на рынке - ассирийский виноград
да фестиваль во всю рифмованную прыть.
А здесь - бессмертие на цыпочках цикад
к воде спускается, боится разбудить.
Местные лошади бредят тачанкой,
что бронзовеет в степях под Каховкой,
ржет на конфетах с клубничной начинкой,
мчится в куплетах с печальной концовкой...
Скифские бабы, видать, от обиды
окаменели, в кровать не заманишь.
Вспомнишь полынное небо Тавриды
и позабудешь, писателем станешь.
Согрей свои ладони над стихами,
где облака мечтают быть китами
с мохнатыми от снега - плавниками
и липкими от меда - животами.
Пусть шелестят над сонными "Крестами"
поддельными маршрутными листами.
Пусть в глубине велюровых кают -
раскосые десантники поют
про "степь да степь" хмельными голосами.
Зайдешь на камбуз, выпьешь при свече
настойку тишины на сургуче,
перелистаешь Фолкнера - тощище....
Будильник пропускает время "Ч",
промасленной библейской саранче -
вторую вечность снится пепелище.
Китовые блуждают облака,
устал язык, не клеится строка,
цитаты пахнут дымом и цикутой,
романа усеченная глава:
"Любовь меж ПВО и ПВА"...
...в казенной тьме себя не перепутай.
И снег прошел, и пепел голубой,
дождь отшумел без соуса, грибной...
Кивает Будда просветленным ликом,
и облака - белеют над тобой
в своем опустошении великом.
От почти беспробудной тоски его,
нежелания жить на бегу...
Неужели горилкой из Киева -
я, наивный, ему помогу?
Литераторы нового профиля
в кожуре, прикрывающей стыд,
выползают на свет из картофеля:
- Это Миргород или Мадрид?
Он и сам из семейства пасленовых,
и столица ему - не чета.
Подарю ему на фиг Аксенова -
все равно он его не читал!
Сны трофейные - брат стережет,
шмель гудит, цап-царапина жжет,
простокваша впервые прокисла.
Береженного - Бог бережет
от простуды и здравого смысла.
Мне б китайский в морщинках миндаль,
из гречишного меда - медаль,
никого не продавшие книги,
корабли, устремленные вдаль:
бригантины, корветы и бриги...
Мы выходим во тьму из огня,
ждем кентавра, что пьет "на коня",
и доставит тропою короткой
всех, пославших когда-то меня -
за бессмертьем, как будто за водкой.
Владимир Алейников: Галерея портретов: СМОГ[Что-то вроде пунктира. Наброски. Или, может, штрихи. Или краткие, из минувшей эпохи, истории. Или попросту - то, что вспомнилось мне, седому, прямо сейчас...]Яков Каунатор: Три рассказа[Однаако, - прошепелявил он. - Что мы видим здесь? А здесь, во-первых, многозначность, во-вторых, здесь мы имеем философический взгляд автора на глобальные...]Роман Смирнов: Прямоходящий муравей[Короче, на книгу нахныкав, / дам волю последним словам. / Так, в целом, и пишутся книги, / и ставятся подписи: "Вам!"]Евгения Серенко: Три рассказа[Необязательность встреч, лёгкость прощаний... ни слезинки, ни сожаления; плыла по жизни на светлом облаке, уверенная: так будет всегда...]Ростислав Клубков: Сестра Катерина[Здесь, на этом дворе, святая Катерина возвращала глаза слепым, возвращала калекам потерянные ноги и руки, воскрешала мертвых...]Аркадий Паранский: Повариха[Я посмотрел на лежащих в спальнике, спящих и чуть посапывающих женщин, наклонился, притянул к себе Оксану и нашёл своими губами среди лисьего меха её...]Илья Вересов: Сон других времён[а лучше ляг со мною на дороге / здесь воздух так натужно скроен / здесь слёзы в легких кипятит от зноя / здесь грёзы клерки крики всё без перебоя...]
