за что мы должны держаться за колени обхватив руками тело удара ожидая и паденья с раскачанной поверхности земли на перегибе выплюнутой к небу
ах небо-небо сладкие поля
держаться за тебя не ощутить возникновенья дрожи или слова сомнения скорлупки пустоты сминания опознанного тела
Вонзая в перекресток ступню, подвисая на телефонном зове,
я вижу - вонзает плотник в дерево взгляд свой совий,
вырывая из мякоти сочащейся и белой
звонкое лакированное тело.
Я ещё смотрю, ещё вижу, пробегая фонарный
свет, заслоняющий картину попарными
бликами, отраженными на плоскости стёкол,
падающими в глазницы кукол.
Игра волокна с планом и пленом,
огня - со сплайном и сплином,
глаз - с плёнкой и ленью,
плесени - с полкой каминной.
Папа ткнёт ключ в картон и откроет дверцу,
достанет набитое иголками сердце.
Я уже на другой стороне мира.
и уже не верю ничьей смерти.
Долог волос - коротка память.
Я помню только тех, кто за облаками.
Как они курят день, выдыхая сквозь ноздри утро,
Выпивают вакуум за окном, как чашку кофе с цикутой.
Но пока движется вверх-вниз пузырек дыхания
За стеной воротника, обозначенного скупыми штрихами,
Ничего не случится, маховик двигает время
Равномерно и поступательно, поспевая за теми,
Кто, отступив от нас, пролетает рядом,
Побеждая силу земли и двумерность взгляда,
Кто наблюдает сквозь дыры озона
Жёлтую опухоль горизонта.
Звук дерева, отъятый канифолью,
стекает вниз, опустошает тело,
пролита медь на олово щеки.
Добавь литавр - и голос колокольный,
расплавленный - оранжевый и белый
звучит во мне, качая потолки.
С пернатой люстры сыплются соцветья,
пылает кровь, панбархат и кокарды,
лорнеты множат окна и очки.
Летит Жизель на мель, на боль, на ветер,
Но дирижёр разбрасывает карты -
их музыканты ловят на смычки,
подбрасывая, как эквилибристы,
жонглируют - но реквизит не бьётся,
привязанный к кобыльему хвосту,
он делит мир на чистых и нечистых.
Мы все плывём - и музыка нам лоцман,
и глухота не верит в немоту.
там загород горит за загородкой
распутанных садовником растений
переплетая солнце и луну
ко дну идет дневное представленье
приготовленья сладкого ко сну
над книгой луч полощется расщеплен
расщелинами смыслов и бессмыслий
смывает буквы как ни назови
хафизом навои и низами
земля глядит газельими глазами
на древних тех что у нее внутри
качелей скрип но лучше не смотри
как сонный сад сменяют небесами
...это дом
где молоко в запотевшем кувшине и соленый дождь за окном,
где рыбий глаз новостей скользит по щеке туда,
где путаются сонные мысли, упрятанные в провода,
где никто не умер, не умирает и не умрет,
где время, если и движется, то качается взад и вперед,
где будильник, улиточьи рожки топорща, спешит туда,
где, булькая, плавится кофе в склянке из сливок и льда,
где воздух пропитан смехом запасливо, на века,
и стоит только пошевелить пространство, чтобы нащупалась чья-то рука,
где, засыпая, ищешь свои следы,
а находишь лишь дождь молочный в кувшине из времени и воды.
Герой в распахнутой квартире
Вдыхает воздух ресторанный
(Луна мишенью в школьном тире
Прицельно выкроена рамой)
Герой выходит из подъезда
Ночная улица стрекочет
Полурасцвеченная бездна
Порочной сладости полночной
Гремят испуганно на взлете
Разнооконные машины
Где женщины из душной плоти
Неосязаемо невинны
Земля топорщит жаркий панцирь
Бросая тень фонарной свите
(Луна монеткой между пальцев
Оплывших туч и дымных нитей)
Герой идет по переходу
Сияют кубики стеклянно
Синицы пьяные свободой
Глядятся ярмарочным глянцем
Заупокойный гулкий шепот
Над лампой марево колышет
Герой восходит отрешенно
Из подземельного затишья
Висят троллейбусы на нитках
Ревущих нервно и утробно
(Луна светящейся улиткой
Проходит шагом похоронно)
Герой во тьме кинотеатра
Табачный мрак почти не видно
Старухи призрачная мантра
Сменяет занавеси выдох
На полотне бессонный ветер
Бряцает латами на крыше
Часы высвечивают вектор
На юго-запад выше выше
Но в паутинном желтом воске
Герой увяз уже навечно
(Фонарь луны пронзает воздух
И выключает лишний вечер)
2.
не причастна к вздыманию черных стропил взмахам рук шевеленью помойных мешков колыханью пустых рукавов не причастна к вступлению вод во права во владенье землей не причастна не я виновата в лежащих на дне в леденцовой воде не причастна к огням городов к голубому табачному дыму к огню из стволов не причастна к любви и к смертям ни к чему не причастна всего лишь отлив и прилив да и только когда я не сплю
Алексей Смирнов: Концерт на карантине[Вот разные рыбы, - благожелательно отмечал господин Лю, шествуя через рынок. - Вот разные крабы. Вот разные гады, благоухание которых пленяет... / ...]Татьяна Грауз. Прекрасны памяти ростки[Татьяна Грауз о самых ярких авторах второго тома антологии "Уйти. Остаться. Жить", вышедшего в 2019 году и охватившего поэтов, умерших в 70-е и 80-е...]Татьяна Парсанова: Пожизненно. Без права переписки[Всё чаще плачем, искренне, как дети... / Всё чаще в кофе льём слезу и виски... / Да кто же знал, что нам с тобою светит - / Пожизненно. Без права...]Ирина Ремизова: За птицей[когда - в который раз - твой краткий век / украдкой позовёт развоплотиться, / тебя крылом заденет человек, / как птица...]Алексей Борычев: Обречённость[Бесполезная пустота. / Кто-то... Что-то... А, может, нечто... / И весна, как всегда, не та. / Беспричинно бесчеловечна...]Братья Бри: Живой манекен[Прежде я никогда не испытывал тяги к игре, суть которой - заманить чей-то разум, чьи-то чувства в сети, сплетённые из слов. Я фотохудожник, и моё пространство...]Наталья Патроева, Юрий Орлицкий. Настоящий филолог, умеющий писать стихи[В "Стихотворном бегемоте" выступила петербургский ученый и поэт Людмила Зубова.]Сергей Слепухин: Блаженство как рана (О книге Александра Куликова "Двенадцать звуков разной высоты")[Для художника на Дальнем Востоке нет светотени. Здесь отсутствие светотени и есть свет...]Александр Куликов: Стихотворения[В попутчики брал я и солнце, и ветер, и тучи. / Вопросами я и луну, и созвездия мучил. / Ответы на травах, каменьях и листьях прочел, / и кто-то...]Максим Жуков: Она была ничё такая[На Пешков-стрит (теперь Тверская), / Где я к москвичкам приставал: / "А знаешь, ты ничё такая!" - / Москва, Москва - мой идеал...]
