Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



ВОСПОМИНАНИЕ
О  ПУТЕШЕСТВИИ-1


    * ЗИМА В ПЕТЕРБУРГЕ
    * ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА
    * ПРОГУЛКА
    * ЛИЦО



      ЗИМА  В  ПЕТЕРБУРГЕ

      Уходит осень. Настает зима.
      Уходит все, а то, что не уходит,
      то в тайниках усталого ума
      с зажженною свечой во мраке бродит.
      Лежи себе в постели до утра
      и слушай дождь. Когда тебе за сорок,
      сказав "Пора... Да, кажется, пора",
      все чаще не находишь отговорок.
      И сам себе напомнишь невзначай
      героя пошловатой старой пьесы...
      Чернильница. Перо. Остывший чай.
      А между тем, подвинутые бесы,
      поднаторев на бедных ямщиках,
      уснувших на заснеженной дороге,
      как кредиторы с закладной в руках,
      в смущении толпятся на пороге.

      Так, жизнь прожив и натянув чепец
      на лысину, ложишься с мыслью тою,
      что, суетно пробегав, под конец
      приходится свыкаться с пустотою.
      Что остается? Мыслью ворошить
      в прорехах весь воспоминаний короб.
      И так, по-стариковски, сторожить
      покрытый снегом, мокрый, спящий город.

      Час ночи. Мысли. Жесткая кровать.
      (Да, право же, вдвоем здесь было б тесно.)
      И в сумраке почти не разобрать,
      что тут духовно, ну а что телесно.
      В груди, как бес, клокочет желчный смех,
      потом смолкает и твердит устало
      про рай гастрономических утех,
      про прелести, которых не хватало...
      Густеет снег. Маячит храм в окне.
      Как оттиск у судьбы на обороте...
      (И что вообще есть наша жизнь, как не
      автограф духа на открытке плоти?)
      Но плоть не даст забыть себя. Изволь
      ей подчиниться. Сдайся ли, борись ли...
      И странно, как легко тупая боль
      умеет обуздать движенье мысли.

      Час ночи. Лампа. На столе - бардак.
      Зловонные микстуры в рюмках узких.
      И, взяв перо, он начинает так:
      "Где соберутся двое-трое русских..."
      Но, вздрогнув, устремляет взгляд во тьму,
      туда, где за обвисшими плечами,
      по признакам, известным лишь ему,
      присутствие он чье-то замечает.
      Кто там таится? Кто там?! Ангел, ты?
      В неясные одежды ты рядишься.
      Растерянно глядишь из темноты.
      Стоишь за дверью и войти боишься?
      Иль это тот, кто, продолжая спор,
      ответа, словно милостыни просит,
      а между тем, наточенный топор
      над головою слабого заносит?
      Но тщетно. Тихо. Муторно. Никак
      во мраке не начаться разговору.
      И никого там нету... Лишь сквозняк
      рукой холодной выбирает штору.

      Час ночи. За окном - собачий вой.
      Да что там двое-трое, для острога
      достаточно порой и одного.
      Порою это даже слишком много.
      Впиши в тетрадь, что в стонах проку нет,
      как нет его в словесной круговерти,
      и что бывает белым черный свет,
      что ангел жизни - это ангел смерти,
      что под ногами палая листва
      в осенний воздух отдает броженьем,
      и дым висит, как профиль Божества
      добытого духовным напряженьем.

      Ну вот, рассказ дописан до конца.
      Скребет лопата. За окном светает.
      Похожий в полутьме на мертвеца,
      проспект черты живые обретает.
      Повсюду снег. Зиме подходит грусть.
      Летят снежинки... Преданность холопья
      земле претит... Претит, но смирно пусть
      лежит земля, глотая эти хлопья.

      _^_




      ВЕЧЕРНЯЯ  МОСКВА

      1

      Здесь прохладно весной и не жарко летом.
      Ветерок играет твоим скелетом.
      Здесь натянут на дерево мрак капроном.
      И ночные бары блестят неоном.

      Здесь в любимом мной баре на Белорусской
      пьет вино блондинка из рюмки узкой.
      Сколько грусти в жемчужном ее оскале!
      И как омут - вино у нее в бокале...

      Кто-то пиццей хрустит... Даже в этом хрусте
      тонкий слух различает оттенок грусти.
      И грибы чернеют на круглой пицце,
      как на фоне закатного солнца - птицы.

      А на улице - ветер. Заводские трубы,
      как небритые, посеревшие губы,
      мимо белых высоток и солнца мимо
      выпускают в пространство колечки дыма...

      И усталая женщина стоит в метро.
      И мужские пальцы ложатся ей на бедро.
      И на лавках, будто цветы им обещаны,
      улыбаются, глядя на пару, женщины.

      Я б покинул Москву, но прекрасен в сумерках
      этот город настолько, что так и умер бы
      я на этих бульварах, сухих, обветренных,
      где деревья в повязках стоят набедренных.

      Где читает друг мне стихи бездарные.
      Где качаются в скверах шары фонарные.
      Где шумят деревья, и, неприличная,
      дразнит мясом жареным нас шашлычная.

      И в бильярдной кии стучат по шару.
      И закат подобен... ну да, пожару.

      2

      Не пойму я, к дьяволу, что за смычка?
      Что нас вместе держит - любовь, привычка?
      Мимолетный запах... Что значит это,
      если нет уже самого предмета?

      Я не тот, что прежде. И ты другая.
      Я созрел, чтоб с другом вино лакая,
      обсуждать проблемы его гарема,
      и гадать, что сделало с нами время.

      Голос мой охрип, стал совсем небросок.
      От него остался лишь отголосок.
      Монолог героя - стриптиз для бедных.
      И, боюсь, не вызовет чувств ответных.

      Он звучит негромко (итог бессонниц),
      без цветов, оваций (увы, поклонниц),
      как в огромном зале, где нету эха,
      сам себе - сплошной атрибут успеха.

      Не дождавшись финиша, зритель смылся.
      Продолжать трагедию нету смысла.
      Мрак в душе. И, брезгуя сей палитрой,
      монолог повис на губах молитвой.

      Ты, как прежде, сдержанна... Дело в такте.
      В зачехленной комнате, то есть там, где
      ты меня своим не прищемишь веком,
      я лежу твоим прошлогодним снегом.

      Я - есть прошлое, будущее. Сегодня -
      это то, что было со всеми, сотня
      или сотни разных моих знакомых
      вопиют из глаз моих бестолковых.

      Вот он я - стою усмехаясь нервно.
      А когда уйду, ты всплакнешь, наверно.
      "Он был славный малый", - вздохнув, рассудишь.
      И потом меня навсегда забудешь.

      _^_




      ПРОГУЛКА

      Пойдем погуляем по Сретенке.
      Московский классический вид.
      Денек мутноватый и серенький.
      Плюс восемь. Немного дождит.
      Мы в час, несомненно, уложимся.
      Опаздывать нам не с руки.
      От влажного ветра поежимся.
      Поднимем воротники.
      Прикроем огниво ладонями
      и втянем трахеями дым.
      В беседе знакомых затронем мы
      и прошлое разбередим...

      Троллейбус проносится с грохотом.
      Лубянка узка, как капкан.
      И вывески с дьявольским хохотом
      нелепый танцуют канкан.
      Под ними стирают исподнее
      прозрачные стекла витрин.
      На площади стало свободнее.
      Покурим. Поговорим.

      Темнеет... Прогалины талые
      уныло хрустят под ногой.
      Какие-то стали усталые
      с тобою мы, мой дорогой.
      Какие-то мысли натужные
      теснятся в моей голове
      о том, что мы стали ненужные
      друг другу. Ты - мне, я - тебе.
      Мы оба остались приятными.
      И все же - попробуй понять -
      словами простыми и внятными
      мне мыслей твоих не обнять.
      Машины свистят, как эриннии.
      Над нами гудят провода.
      Но где параллельные линии,
      какими мы были тогда?

      Давно не актеры, а зрители,
      сегодня мы вдруг узнаем,
      что годы нас так намагнитили,
      что тесно нам стало вдвоем.
      Что рельсы расходятся дугами.
      И, скомкано бросив "пока",
      сегодня простимся друг с другом мы
      на месяц, на год, на века.
      И будем с нелепейшим мужеством
      рассеянность изображать,
      чтоб с метафизическим ужасом
      все это потом осознать.

      _^_




      ЛИЦО

      Закатные окна горят.
      Стекло слегонца дребезжит.
      Бросая в него хмурый взгляд,
      лицо на ладонях лежит.

      В глазах его - серый налёт.
      Под веками тени темны.
      Под ними угрюмо пролег
      обугленный лес щетины.

      Как тускло мерцает окно.
      (Не мучайся - встань да протри.)
      Лицо же затемнено
      тем жаром, что жжет изнутри.

      Две скулы и впалый висок.
      В глазах - затаенная злость.
      Натянуто, словно носок,
      на черепа желтую кость

      лицо. Эта зыбкая грань,
      припудренная с торца
      снежком - точно тонкая ткань,
      скрывающая мертвеца.

      Не стар, но уже тридцать три.
      И нынче не нравятся мне
      ни черная накипь внутри,
      ни то, что я вижу в окне.

      Шкатулка с секретом? Яйцо?
      Где блеск, где румянец, где пыл?
      Ну, что же ты смотришь, лицо?
      На череп налипшая пыль.

      _^_





© Ренат Гильфанов, 2005-2025.
© Сетевая Словесность, 2006-2025.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...]
Словесность