ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ Стихотворения и проза О СЧАСТЬЕ РАННИЙ СНЕГ БЕЛЛАДОННА Вдруг наступила пустота... ПРО ОДИНОЧЕСТВО СТАРЫЙ ДОМ В лужах осенних, в такой глубине... ЗА НОЧЬ ЛИСТЬЯ ОБЛЕТЯТ... ПРО ГНОМА Однажды перед рассветом приснится чужая местность... ПРО ДУРАЧКА   ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ НОКТЮРН С ТЕНЬЮ ВОКЗАЛЬНЫЙ ВАЛЬС Опять – зима, опять – хандра... ЁЛКА Мне снилось – пели менестрели... ТАНЦУЮЩИЕ НА ШАРЕ ЧТО-ТО ЯЗЫЧЕСКОЕ... КОНЮШНЯ ДЛЯ ПЕГАСА

О СЧАСТЬЕ Если бы меня спросили: что такое счастье? – я бы ответила. Это когда ты идёшь босиком по зелёному лугу. Трава под ногами – щекотная и прохладная. Небо над головой – низкое, свинцово-сизое. Далеко, на горизонте, время от времени вспыхивают молнии. Доносятся еле слышные раскаты грома. И ты точно знаешь, что успеешь дойти до дому раньше, чем начнётся гроза. Ветер в лицо. Он завывает в высоковольтных столбах, гонит по лугу зелёные волны. Трава тревожно колышется: цветущий ковыль, белые, жёлтые, бледно-фиолетовые цветы... А ты идёшь – будто летишь. Одежда твоя развевается, а мысли лёгкие, беспечные, ничем суетным не омрачённые. Странное такое ощущение ничем не ограниченной свободы. Да, вот это и есть счастье. _^_ РАННИЙ СНЕГ Чуть развиднелось. На крыльце следы К завалинке, и дальше, за ворота... С соседней, бледно-розовой, звезды Под окнами всю ночь топтался кто-то. В печной трубе шутник, залётный тролль, То тонко заскулит, то взвоет басом... А сосны высоки, как нота "соль" В последней из октав, где звёзды – гаснут... Пригонит ветер лунного коня, Сметёт с крыльца обрывки разговора... Но память схватит за руку меня – Как сторож зазевавшегося вора. Я вывернусь. И – в Вечность, налегке... А на окошке – капельки рассвета Слезой на остывающей щеке Безвременно скончавшегося лета. _^_ БЕЛЛАДОННА На краю одиночества, где шелестит белладонна, и осенние ветры по пляжу разносят песок, и висит над землёй медный луч колокольного звона, и чахоточный ангел летит, как последний листок... И простуженный дождь... Вечный дождь, будто нанятый плакать... Он смывает следы. Чтоб уже не вернуться назад по пустым площадям, где тумана безвкусная мякоть и зашторенных окон сырой фосфорический взгляд... А в глухом зазеркалье, где дремлет моё отраженье и других измерений всё реже доносится зов, – шелестят занавески, качаются длинные тени... Только пыль и тоска... и не видно вдали берегов. Между ночью и днём незаметно стираются грани, как змея, на песке извивается поздний рассвет... Не умчит меня конь, паруса растворятся в тумане: безнадёжно просрочен последний счастливый билет. Мимо окон мелькнёт и погаснет бесшумная птица, с крыши ветер сорвётся, доверчиво ткнётся в ладонь... Мне с начала весны эта осень глубокая снится: запах снега, туман и озноб, и в камине огонь. И холодный покой, как вагон у пустого перрона, как слепая тоска прокопчённых железных дорог... А в асфальтовых лужах под ветром дрожит белладонна и теряется ангел, летящий в туман, на восток. _^_ * * * Вдруг наступила пустота. И только ветер. На песок Заря – покойна и чиста – Легла ногами на восток. А на камнях, где дым костра, Тень маяка и ветер в спину – Волнами вынесло вчера На берег мёртвую ундину. И никому её – не жаль... (Ночной кутёж тому порука!) Заря. Дорога. Волны – в даль... А дальше – пустота... Ни звука. _^_ ПРО ОДИНОЧЕСТВО Я подойду к телефону, наберу ноль три, назову свой адрес. На том конце провода строгий голос в очках спросит: – Что у вас? Я отвечу: – Одиночество. Летальный случай. И сразу положу трубку, чтобы не слушать про то, что одиночество – это не смертельно! Что одиночество – это нормальное состояние человека. Как температура тридцать шесть и шесть десятых градуса по Цельсию. Сумерки всё гуще. Я включу свет. Большая оранжевая рыбка в аквариуме обрадуется, завиляет хвостом. Я возьму со стола бутылочку "Изабеллы" и две пузатые стеклянные рюмки. Достану из шкафа старое ватное одеяло. Сяду на пол возле тёплой батареи и закрою глаза. Далеко-далеко на краю земли заиграет скрипка. Возникнет корабль. Белые паруса принесут с собой ветер. Запахнет цветущим жасмином и лесной лилией, Глаза станут слипаться, сон одолеет меня. И тут зазвонят в дверь. То есть, я хотела сказать, что если тут вдруг зазвонят в дверь – я не пойду открывать. Я знаю, что это приехала "Скорая". Но мне уже не нужна никакая помощь. Об этом даже смешно говорить. Неужели я сама не понимаю, что одиночество – это нормально... ...как температура тридцать шесть и шесть десятых градуса по Цельсию... _^_ СТАРЫЙ ДОМ ...Опять приснится Осень. Старый дом, где бродят тени на кошачьих лапах, и в воздухе прозрачном и густом висят пылинки и конфетный запах. Чуть шелестит под окнами трава. Мои шаги неверны и неловки. И что-то, объяснимое едва, под покрывалом прячется в кладовке... А что-то плачет там, на чердаке – как будто черти вышибли окошки, и домовой в бумажном колпаке порезал о стекло босые ножки. Вздохнёт рояль, хронически больной, сыграть захочет Баха или Листа... Но чья-то тень со сгорбленной спиной скребётся в окна пальцами, и злится. ...Утешится, уснёт домашний гном (На пухлых щёчках розовые пятна). ...И только осень плачет под окном. А кто её обидел – не понятно... _^_ * * * ...В лужах осенних, в такой глубине, Куда не дотянутся лапами сосны, И только холодные мокрые звёзды Блестят, как стекляшки на аспидном дне... И голый, пустой, перевёрнутый сад, И чьё-то бельё – как намокшие флаги... А листья и клочья газетной бумаги, Как серые птицы, по ветру летят. Олень деревянный копытами бьёт У мокрого клёна на детской площадке. И медленно-медленно лист из тетрадки По небу плывёт, как ковёр-самолёт. Сварливая осень качает права – И дождик рыдает прохожим в жилетку. И робко стучатся в оконную клетку, Как ветки без листьев, пустые слова... И хочется руки согреть у огня, Укрыться и выпить горячего чая. И хочется плакать, кого-то прощая, И хочется, чтобы простили меня... А в лужах – лишь мокрые звёзды на дне Блестят, как осколки хрустального детства. О клетку грудную колотится сердце. А может – копыта стучат в тишине? _^_ ЗА НОЧЬ ЛИСТЬЯ ОБЛЕТЯТ... За ночь листья облетят. Только облако тумана На поляне, где росли незабудки по весне, Только тусклая луна – будто леший у шамана Пыльный бубен уволок, и повесил на сосне. Кто-то жалобно вздохнёт. И провалится в болото. Только уши из воды... да свистящий странный звук... Или нечисти лесной покуражиться охота, Или ангелы летят треугольником на юг?.. _^_ ПРО ГНОМА В зелёном доме у реки, Где рос лопух, Скрипели старые сверчки И пел петух, – Где паутину плёл паук В своём углу, – Где были гвозди, и сундук, И щель в полу, – Где ровно в полночь сам собой Звенел хрусталь, – Там жил за печкой домовой, Ворчун и враль. Было Детство. А ещё был Дом, где это Детство бегало и резвилось. Теперь нет ни того, ни другого: Детство, как ему и положено – закончилось, а на том месте, где когда-то стоял Дом – давным-давно построен магазин смешанных товаров. Но когда-то всё было: и Детство, и Дом. Детство шлёпало босиком по тёплым лужам, пряталось под столом с длинной вишнёвой скатертью, училось прыгать через скакалку и кататься на велосипеде... в общем, всего сразу и не вспомнишь уже. А в Доме, за большой русской печкой, жил гном. Домовой. Если кто не знает, скажу: домовой – это домашний гном. Ведь гномы бывают дикие и домашние. Примерно, как мыши. Дикие живут в подземных пещерах. Они сторожат бесценные клады. Ещё они вытачивают из камня разные украшения, статуэтки, а также столы, стулья и не знаю что ещё. А кроме того – куют из железа, золота и серебра кольца, серьги, оружие, посуду... Гномы – труженики и умельцы. У них так мало свободного времени, что они почти не выходят на поверхность – послушать птиц, посмотреть на солнышко, на траву, на цветы и прочую земную прелесть. Им просто некогда. Это, конечно, грустно, но такова жизнь. Однако среди гномов точно так же, как и среди людей, время от времени рождаются недотёпы, которые ничего не умеют, да и не хотят уметь. Они хотят и умеют только одно: радоваться жизни. Ещё они любят тепло и уют, а ведь под землёй – всегда сыро, холодно и неуютно. Итак, вместо того, чтобы заниматься полезным делом и умножать подземные богатства, недотёпы сидят где-нибудь на пригорочке, слушают птичек, нюхают цветочки и чувствуют себя абсолютно счастливыми. Остальные гномы вначале всё это терпят. Долго терпят. Но, в конце концов, терпение лопается, и прогоняют они этих недотёп к едрене бабушке. То есть это только так говорится. В действительности никакой такой бабушки, к которой можно было бы пойти, у них нет. Недотёпе просто дают пинка: мол, нравится тебе сидеть на пригорочке – сиди хоть до второго пришествия, только мы тебя больше в упор не знаем! Летом оно, конечно, хорошо сидеть: тут тебе и птички, и цветочки, и солнышко светит. Но бывает ведь и зима, да ещё как бывает! А зимой – холодно. И идут бедные недотёпы, чтобы не замёрзнуть и не пропасть, к людям. И поселяются в домах, за печкой, где потеплее. И становятся домовыми гномами. Я думаю, что домовые стараются найти среди людей таких же, как они. Ну, или хоть чем-то похожих. Тут всё понятно: ведь если будут хозяева дома точь-в-точь, как дикие гномы (то есть вечно заняты делами так, что ни вздохнуть, ни на солнышко полюбоваться!), значит, рано или поздно надоест им праздношатающееся по их жилплощади бесполезное существо – не зверь, не птица, не человек... и опять пропишут ему, болезному, хорошего пинка вместо пирамидона, и в этом уж точно ничего хорошего для домового не будет! Больше всего гномы-недотёпы любят селиться в домах, где есть дети или старики: и те, и другие меньше вовлечены в водоворот серьёзной жизни, и потому с ними гораздо легче найти общий язык. Но я отвлеклась. Итак, у нас в доме как раз и жил такой вот в точности домашний гном. Только ужасно вредный по характеру. Он недоволен был всегда И всем подряд: Ворчал на зной, на холода, На листопад. Бурчал, что кухня – вся в дыму, Ему на зло... Мол, с местожительством ему – Не повезло! Мне было слышно, как он шуршал за печкой или скрёбся в подполье, или топал на чердаке. Я не знаю, он пугал меня или наоборот – звал поиграть? А ещё он любил устраивать мелкие пакости: ломать и разбрасывать по всей комнате мои игрушки, ронять цветочные горшки с подоконника... А попадало-то мне! Помню, я сильно обижалась на него. И всё мечтала, чтобы он перестал меня дразнить, а вместо этого просто приходил бы ко мне по ночам рассказывать сказки (Я ведь была уверена, что любой домовой знает их бессчётное количество!). Иногда мне казалось, что он и вправду – тихо-тихо, незаметно приходит ко мне, когда я уже начинаю засыпать, и рассказывает, рассказывает (жаль, что утром я никак не могла вспомнить – что именно?)... В окно таращилась луна, разинув рот. Дремали куклы, два слона, медведь и кот. А в полночь всхлипывала дверь, сочился свет... Но дома старого теперь на свете нет... Детство кончилось. Я уехала жить в большой город. А когда вернулась – от старого Дома не осталось и следа. Бесследно исчез и Домовой. И я всё думаю – где же он теперь? Журча, из звёздного ковша течёт вода. Прости нас, детство, что, спеша Бог весть куда, бросаем кукол, медвежат и домовых... ...и не оглянемся назад взглянуть на них... Возможно, он нашёл себе другой дом, других хозяев, и для них устраивает свои мелкие пакости, у них шебаршит за печкой, стучит в стенку и топочет по потолку. Но мне почему-то кажется, что живёт он теперь в том лесу, что за посёлком. Он отыскал себе большое дупло, натаскал туда много-много сухого сена и спит, зарывшись в него, всю зиму. А весной, когда начинает пригревать солнышко, он выбирается из своей постели, широко, с удовольствием, зевает, протирает глаза, садится на пороге своего жилища, свесив ноги вниз, и начинает радоваться жизни. Я давно уже хочу пойти в тот лес, найти то дупло. Я найду, постучусь. Он высунет свою лохматую голову наружу, улыбнётся мне, скажет: "Здрассте вам!" А может – не улыбнётся, а сердито проворчит что-то типа: "И кого тут принесла нелёгкая?", – да ещё и кулаком погрозит. Не узнает меня, ведь столько лет прошло... Я попрошу у него прощения. За то, что потревожила его сон. Но больше всего за то, что совсем, совсем забыла про него тогда... а вспомнила только теперь. Мне будет ужасно стыдно за себя. Но он всё поймёт и простит: ведь мы порой не со зла, совсем того не желая, причиняем боль своим ближним... А потом я позову его с собой. Я позову его с собой, но он в ответ качнёт ушастой головой и скажет: "Нет..." Он скажет "Нет!", потому что понимает: увы, все люди так заняты делами... так затянуты в болото суеты... почти как дикие подземные гномы... а моё детство – оно ведь давно закончилось... это грустно, но такова жизнь... И я уйду, совсем одна. Я уйду, а он останется. Чтобы стоять и смотреть мне вслед. И махать рукой, в которой будет зажата пихтовая ветка. А он останется стоять среди берёз, чтоб вслед глядеть, рукой махать и морщить нос... _^_ * * * Однажды перед рассветом приснится чужая местность: Проступит в тумане замок, зарю прокричит петух... В аллеях пустого сада на мокрых ступенях лестниц Какой-то пропащий грешник читает молитвы вслух. Стихает за поворотом простуженный скрип кареты, Взахлёб прочитает кто-то, а кто – разобрать нельзя, – Что пахнут травой и ветром холодные волны Леты, И все мы в садах эдемских забудем самих себя. К полудню просушит ветер упавшее в воду небо, Зелёные крылья радуг, луга с голубой травой... Поэту даётся время – как нищему корка хлеба, Как будто бродяжку в сенки пустили на час-другой. Сутулится флаг на башне. В окне догорает свечка. Светает. На дне стакана осела ночная муть. Поэты живут недолго... Но тени их бродят вечно. ... Пускай же мятежным душам простится хоть что-нибудь!.. _^_ ПРО ДУРАЧКА Сдох под печкою сверчок. Карася поймали бреднем... Нынче летом дурачок Жил на хуторе соседнем. Он босой бродил в реке, Бормоча о чём-то странном На своём, таком туманном, Непонятном языке. Рыбкам пел, синиц кормил, По домам просил объедки, И поломанные ветки Клёну старому лечил. Тихий, странный, по утрам Шёл в луга, где пели косы И роняла, будто слёзы, Росы юная трава. Тихо-тихо, как во сне, Колокольчики звенели И светло в глаза глядели Незабудки на стерне... Он ходил, потупя взгляд, И засохшими губами Разговаривал с цветами, Улыбаясь невпопад... ... А потом он шёл в пыли По дорожке, меж домами, Где парадными рядами Гладиолусы цвели. Шёл и прятал под жилет, Ближе к сердцу, под футболку, Свой, похожий на метёлку, Удивительный букет. Так ребёнок прячет гвоздь Или новую игрушку, Нищий – чёрствую горбушку, Падший ангел – неба горсть... Так укачивают чудо, Обречённое на смерть... ... На него честному люду Было весело глазеть. _^_ ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ Затянуло небо, конь поранил ногу. Ветер. Дождь со снегом. Битая повозка. На щеке – слезинки капельками воска. (Знать бы, что длиннее – жизнь или дорога?) Волосы пропахли табаком и мятой. Кукольное счастье, пёстрое, как зонтик... И торчит солома из подушки смятой... (Но светлеет небо, там, на горизонте!) И подарит море ласковую пену. Забренчит гитара. Скрипка заиграет. Розы и тюльпаны полетят на сцену. (Где ж ты, наше счастье? Кто тебя поймает...) Славу и богатство – сколько есть, не глядя! – За цыплячью ножку и глоточек грога! Девочка – на шаре, мальчик – на снаряде... (Знать бы, что длиннее: жизнь или дорога?) Хлюпает простудно под ногами глина, Ни дороги – дальше... Ни пути – обратно. Смялась и промокла маска Арлекина (Только б оказалась жизнь – длиннее тракта!..), Конь поранил ногу... Протекает крыша. Там, у горизонта, светлая полоска. Детям снится лето: ради бога, тише!.. (Ветер... Дождь со снегом... Тащится повозка...) _^_ НОКТЮРН Отвесно вверх уходили в небо стены домов. Где-то, запертая в четырёх стенах, приглушённо всхлипывала музыка. Это было наивное, давно уже вышедшее из моды, танго. Над блестящим асфальтом и лужей, в которой отражался одинокий фонарь, чуть покачиваясь на ветру, висела мокрая осенняя ночь. Тускло горели звёзды и окна, мучимые бессонницей. Окна были занавешены цветными шторками. Там и сям темнели силуэты торчащих из горшков фикусов и кактусов. Каждое окно, если на него смотреть издалека, представлялось волшебным и выглядело как маленький подарок, перевязанный бантиком и упакованный в хрустящую целлофановую бумагу. На одном из окон, выходящем на балкон, край оранжевой портьеры был чуть отдёрнут и в глубине комнаты виднелась шикарная, почти до потолка, пальма, зелёная и развесистая. Ещё был виден край стола, на котором громоздились допитые и недопитые фужеры, пепельница с дымящимися окурками, грязные тарелки, клочки салфеток и огрызки яблок. Там справляли именины. Внезапно портьера зашевелилась, приоткрылась дверь. Всхлипы танго стали слышней и печальней. На балконе появилась девушка в белом. Она прислонилась спиной к оконной раме и застыла так, неподвижно, глядя куда-то вдаль... Из комнаты донесся весёлый смех. Девушка в белом почему-то всхлипнула жалобно, совсем по-детски. – И как это понимать? – огорчился Волшебник. Он сидел внизу, на скамейке, один под облетевшим тополем, в верхушке которого запуталась луна. Если вы видите, что кому-то очень плохо, то самое лучшее, что можно сделать – это устроить звездопад. Самый обыкновенный. Чтобы звёзды весёлым серебристым дождём падали на плечи, на волосы, ударялись об асфальт... Звёзд должно быть очень, очень много, столько, чтобы потом, когда всё кончится, они ещё долго блестели бы повсюду: на голых ветках, на скамейках и крышах домов... Но Волшебник был слишком стар, чтобы дарить звёзды. Дохнуло холодом. Пожухлый лист, негромко стукнув, опустился на скамейку. Из лужи неожиданно высунулась Галоша. Она была грязная, облезлая, старая и тоже очень одинокая. – Что скажете, бесценная моя? – спросил Волшебник. Кажется, они были знакомы давно, ещё в дни далёкой своей молодости. Но Галоша только вздохнула в ответ и промолчала. Тогда и Волшебник тоже вздохнул глубоко, будто бы вспомнил что-то такое... Такое, чего, может быть, и не было никогда... да, в общем-то, и не могло быть в его долгой... очень-очень долгой жизни... Оно, это что-то, было чистым, как небо после дождя, и ярким, как радуга над лесом. Оно убегало куда-то босиком по летнему лугу, утопая по пояс в густой зелёной траве. Кажется, оно бежало туда, где на обрывистом берегу, у самого моря, стоял маленький домик под красной черепичной крышей. У домика были большие, светлые окна с резными ставнями и высокое крыльцо, от которого через дворик, заросший изумрудной ромашкой, тянулась посыпанная песком жёлтая дорожка. Она вела в глухой, запущенный сад, где росли розы, журчал ручей и тихо пахло начинающими созревать яблоками и виноградом... Однажды рано утром, когда светило солнце и птицы пели так, что можно было задохнуться от счастья, мальчик с большими, печальными глазами принёс весёлой белокурой девочке огромный букет роз. Девочка всё смеялась и смеялась, уткнувшись лицом в эти холодные от росы, пахнущие рассветом, цветы... А потом мальчик увидел вдруг на её пухленькой, белой щёчке блестящие капельки, это были слёзы. Но это были РОЗОВЫЕ слёзы. Потому что когда у тебя так много настоящих роз, слёзы настоящими не бывают ... Теперь у Волшебника не было роз: в его большом и холодном городе давным-давно стояла глубокая осень. – А хотите, я расскажу Вам сказку? – спросил Волшебник, обращаясь к Галоше. – И пусть у неё будет счастливый конец! Сказка будет про то, как на балконе стояла одна убежавшая с бала совсем ещё юная принцесса. Ей было холодно и одиноко на сыром ноябрьском ветру. А внизу на скамейке сидел старый недотёпа-волшебник. Сидел и думал, что может подарить принцессе весь мир и спасти её... а в действительности... В действительности он только и мог, что придумывать несуществующие миры и прятаться в них от реальной жизни... А потом на балкон вышел принц. Он наклонился к самому уху печальной принцессы, что-то сказал ей тихо-тихо, обнял за плечи и увёл с собой. Музыка тоже ушла вслед за ними, дверь захлопнулась. Волшебник встал и, зябко кутаясь в большой клетчатый шарф, побрёл домой. Он больше не был здесь нужен. А придуманная им сказка так и осталась на освещённой луной скамейке. _^_ С ТЕНЬЮ А в ночной тишине – будто ангелов хоры слышны. (Или, пива хлебнув, по бульвару гуляют матросы?) Это в той стороне, где вдоль берега – след от луны, и куда в сентябре переспелые падают звёзды. Дай мне, Господи, час, чтоб успеть оглядеться вокруг! – Нам так мало дано... И уже половина второго! (Эта тень на асфальте, мой спутник и преданный друг, мне кивает во всём, понимая меня с полуслова.) Не спеши, моя тень. Я прошу: никуда не спеши! Или жизнь – пролетит, и на небо взглянуть – не успеем! Нам гулять – так гулять, по капризу бессмертной души! (Будто ветер листву понесёт по осенним аллеям!) Ах, какая луна! – даже солнце тусклее на треть!.. И туман над водой... И последний гудок парохода... Не спеши, моя тень... всё равно – ничего не успеть: нам так мало дано... Но какая сегодня погода! _^_ ВОКЗАЛЬНЫЙ ВАЛЬС Шёпотом... молча... окликни меня! Крик паровозика, скрип турникета: Здесь, на границе вчерашнего дня, После полуночи – кончилось лето. Кончилось детство, где всё – пополам: Яблоко, глобус и школьная парта... Все параллельные сходятся там, За золотыми столбами Мелькарта... В будке вокзальной – прокуренный свет. Дождь поскользнулся на досках перрона. (Был ли когда-то?.. а может быть – нет? – В тёплой Италии город Верона?) Смыло потоком пустые слова. Чистый вокзал – как в линейку тетрадка. Лужицы нас умножают на два, Чтоб пополам разделить – без остатка! Чтоб ничего не досталось другим, Чтоб без обиды... И чтоб без обмана. В лужах – колечки, над поездом – дым, В жирной канаве – лохмотья тумана... Шёпотом, молча – окликни... Свисток!.. Разве догонишь вчерашнее лето? Серое марево, жёлтый флажок. Поезд – на запад, тоска – на восток, В мокрой ладошке – обрывки билета... _^_ * * * Опять – зима, опять – хандра... Опять припомнилось некстати, Как пела скрипка на закате И жёг лицо огонь костра. Внизу – река. Вдали – курган. (Свобода, ясная – до боли!) Среди ромашек в чистом поле – Наш полосатый балаган. А звуки таяли, дразня, И пахли степью и озоном, Теряясь там, за горизонтом, Как след июльского дождя... И тени двух огромных птиц В остывшем небе плыли низко. Вертелся дог. Звенела миска. В повозке не хватало спиц. Бельё сушилось у огня. Похлёбка булькала в кастрюле. Старик паяц глотал пилюли... ... И только не было – меня... _^_ ЁЛКА Ёлка стоит в углу кухни, украшенная одним яблоком, одной мандаринкой, тремя маленькими пластмассовыми обезьянками, веточкой прошлогодней полыни (это из-за четверга: ночью мне снилась ужасная мерзость) и ещё одной ящеркой на длинной металлической цепочке (мой бывший талисман). Ёлка стоит пушистая и печальная: новый год наступил ещё позавчера, а она даже и не пригодилась почему-то... Так просто, без толку, простояла на холодном балконе весь праздник... Зачем, собственно, её выдернули из родного леса? И зачем она стоит теперь здесь, в углу, между батареей и электрической печкой с тремя конфорками? Она стоит в маленьком тазике с водой и потому кажется, будто бы ёлка греет с мороза ноги, чтобы не разболеться... Сквозь замёрзшее оконное стекло просочился солнечный лучик, весёлый такой, ласковый. Он рассыпался по зелёным веткам. Заблестели все три обезьянки и ящерка на серебряной цепочке. Апельсин стал золотым, яблоко – изумрудным. Ну вот, хоть немного света и на твою долю... Я принесла бусы, цветную звёздочку, разбросала редкий дождик. По всему дому растекается живой запах оттаявшей хвои... Я пожала ёлке лапу. Прости меня, доброе, красивое деревце. Ведь мне сегодня так же одиноко и грустно. И я тоже не понимаю, зачем я здесь... < _^_ * * * Мне снилось – пели менестрели о светлом месяце апреле, о тихой ласковой луне, о Баттерфляй и Эвридике... И пахли звёздами гвоздики, в окошко брошенные мне. Вороны каркали о лете. Все колокольчики на свете цвели, отчаянно звеня... А ты прошёл – как ветер мая, меня обидеть не желая, – ты просто не узнал меня... Земля была большой и круглой, но я искала пятый угол, чтоб спрятаться и не найтись: и от стыда горели уши, и голос твой – всё глуше, глуше... А в мире продолжалась жизнь. Из стран чужих-далёких птицам настало время возвратиться. Открыли форточки дома. В весеннем небе было ясно, вдруг – всё померкло и погасло, и сразу началась зима. И только пели менестрели под завывание метели, и злая белая луна косилась в мёрзлое окошко. И звёзд серебряная крошка – как угли гаснущего сна... _^_ ТАНЦУЮЩИЕ НА ШАРЕ Мы сыграем – хватило бы струн! Плачет скрипка, хихикает медь. Геликонский подкован скакун, Но узду на него – не надеть. Мы сыграем, чтоб пела душа! Мы сыграем: кто хочет – пляши! Если жалко за песню гроша – Пропади они, ваши гроши! Мы зари нахлебаемся всласть, И луну раздобудем с небес. Нам под ноги, в осеннюю грязь, Бросит золото царственный лес. Нас несёт необузданный конь. Встречный ветер по-летнему сух. И доверчиво тянет ладонь Заблудившийся в поле лопух. Разбегаются стогна, пыля, И огнями слепят города, И вращается тихо земля – Пёстрый шар под ногами шута. _^_ ЧТО-ТО ЯЗЫЧЕСКОЕ... Ночь осыпается жгучими звёздами, жёлтыми искрами над головой... Липкая тьма, будто грязь под колёсами, приторно пахнет пожухлой листвой. Только следы на заснеженной отмели тянутся строчкой чужого письма. Или тоска, как внезапная оттепель, гонит куда-то и сводит с ума? В пляске языческой память мятежная бьётся, надсадно, со свистом дыша: будто над пропастью, злая и грешная, тихо и радостно гибнет душа... Будто на шабаш я – гостьей непрошенной... Но выплывает при полной луне прошлого призрак... смешной, перекошенный – парус косой на высокой волне... _^_ _^_ КОНЮШНЯ ДЛЯ ПЕГАСА Осень. Выпал снег на дальних горах, и теперь они возвышаются над золотым лиственным лесом, как возвышались бы над праздничным столом хрустальные фужеры. Они сверкают под солнцем и кажутся такими чистыми и прозрачными, что сквозь них, честное слово, просвечивает небо! И небо тоже – чистое и прозрачное. И синее-синее... Осень. Ночи всё холоднее... А он у меня с самого детства дышит на ладан! И вот я веду его в конюшню, где тепло... где так уютно пахнет свежим сеном и навозом, и где из каждого закутка непременно торчит чья-нибудь большая, умная голова и знает про всё на свете. Например, про то, какой получится цвет, если смешать синий кобальт с жёлтым суриком. Одним словом – тут есть чему поучиться, и вот я веду его (ах, только нашлось бы место и моему доходяге!) Я веду его, а он, крылатая бестия, упирается! Он, холера, хромает на все четыре копыта, и – упирается! И даже пробует лягаться... будто бы он – молодой длинноногий мустанг, который всю свою сознательную жизнь только и делал, что носился по вольным прериям и чихал на сквозняки! Он застенчиво сморкается в помятый носовой платок и жадно нюхает голубой осенний воздух. Такой голубой, будто бы в нём растворилась вся синяя краска, какая только нашлась в природе... И я уже смутно начинаю догадываться, почему осенью желтеют листья... _^_

© Надежда Герман, 2024-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024-2025.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Галина Бурденко. Рассказы. [Эта история случилась очень давно. В то время солнце было холодным, а люди бледными и такими же голубыми, как солнечный свет. В одной деревне жила девушка...] Татьяна Разумовская. Переводы детских стихотворений американских поэтов: Джека Прелуцки: и Шела Силверстайна [Жил юный король, глуповатый слегка, / Который на троне валял дурака, / И всё, что любил он наверняка – / Бутерброд с ореховым маслом...] Наталья Тимофеева. Пространство, где слова-ключи живут [Клонируй день с романом взаперти, / Пиши минуты жизни под копирку / И с водостока собирай в пробирку / Отжатых туч густое ассорти...] Галина Головлева. Коснуться сердцем [Обиды, фальшь и пустословье / Смахнув, как крошки со стола, / Я б жизнь отмыла добела, / Заполнив чистое любовью...] Сергей Востриков. Блики и полоски [Счастье плавилось в ладонях стеаринное, / ни восток, ни запад счастью – не указ. / На стене ворчали ходики старинные, / будто знали что-то важное...] Екатерина Камаева. С юга на север [в полночь шкатулку из тайника возьму, / выпущу в заоконье живую тьму, / вытащу летние святки – букет из трав, / тонкую ленту шёлкового костра.....] Владимир Алейников. Поэты и антимиры [Вознесенский, Андрей Андреевич, моложавый, тридцатилетний, весь в движении, оживлённый, с регулярно, не в лоб, но вскользь, исподволь, ненавязчиво, но...] Анжелика Буп. Против обывалой низости и серьёзности тупой ["Встреча авторов ... хороших и разных" в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" в Малаховке.] Надежда Герман. Дорога длиною в жизнь [Сутулится флаг на башне. В окне догорает свечка. / Светает. На дне стакана осела ночная муть. / Поэты живут недолго... Но тени их бродят вечно. / ...] Поэтическое королевство Сиам: Валерий Симанович. Верните мистику и право быть невеликим! [Стихи Валерия Симановича и эссе Савелия Немцева об авторе. / Как, руки озябшие вскинув, / Я ждал наступленья зари. / И как, поднимая осину...] Евгений Долгих. Всё об одном и том же... [коснуться пальцем крыши мира / нельзя из собственной квартиры / но вдруг тебе приснится Будда / на кухне моющий посуду] Олег Фельдман. Слово чтобы речь [Музыка чтобы звук / Вода чтобы течь / Огонь чтобы печь / Слово чтобы речь / Земля чтобы лечь...] Читайте также: Андрей Бондаренко. Тела небесные и личные тела | Владимир Буев. Ольга Чикина: "Люди сделаны из звёзд" | Юрий Гладкевич (Беридзе). Иду свой путь | Николай Киселёв. Я – главная посредственность | Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" – (2013) Часть I | Владимир Ив. Максимов (1954-2024). Эхо на реке | Дмитрий Песков. приходит мартин cкорсезе | Лев Ревуцкий. Рассказы | Роман Смирнов. Сны Иезекииля | Алёна Цами. Босиком по небу | Эмкей (Алексей Валлен). Такое кино | Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть II | Яков Каунатор. В своём отечестве пророк печальный... | Татьяна Мамаева. Игра без правил | Марина Марьяшина. Обживая временные петли (О книге Бориса Кутенкова "память so true")

X
Титульная страница О проекте Редколлегия Правила для авторов Авторы и публикации Хронология публикаций Рейтинги и статистика Авторские книги отзывов Общий форум Публикации: Рассказы Повести и романы Пьесы Поэзия Переводы Очерки и эссе Критика Кибература Теория сетературы Литературные хроники Рецензии	Специальные проекты: Литеросфера Книжная полка Колонка Читателя Наши авторы в переводах Платформа Картинки в паутинке Сад расходящихся хокку Антология русских хайку ... Devotion Конкурсы Тарту 1980-х Мемориал-2000 Цитотрон Авторские проекты: Чужие слова Две строки / шесть слогов Кривая империя Обратная связь Следующая станция В-О... Dictionary of Creativity