|
Six Descriptions
Впервые опубликовано
в ежегоднике "Побережье" (Филадельфия),
N 9, 2000 г.
I
My mother kept the crippled owl
On a permit from the Fish and Wildlife Service;
Perched on our screen porch, it would hiss
And clack its beak when I left on an errand.
My mother in the kitchen killing sparrows;
For the owl: too many of them
Preempt nuthatch and bluebird, so she cups
Each trapped friend in her palm, and takes its life
Between the thumb and fingers gently.
|
I
У матери, с согласия лесничества,
Жила сова увечная;
Она на перекладине сидела, на веранде,
И клювом щёлкала, когда я выбегал
Или вбегал, а в это время мать
На кухне убивала воробьёв
Сове на корм, тем самым избавляя
Дроздов и поползней от смерти,
Каждый умирал в её ладони нежной.
|
II
Exploring the cut of the stream:
Weeds curve green ribs over mud,
Shale parts in baking sun
Like the feathery sinuses
In the nose of a skull,
Watery ligaments grip the yellow rocks.
And, knowing the realness of the quartz
The sun sure as a pebble,
I am happy here.
|
II
Я исследую чрево ручья:
Ребристые травы струятся по дну,
По берегам слоится сланец, он похож
На ячеистые кости в проёме черепа,
Скорей сюда, вот-вот начнется
Союз корней и золотых камней,
Здесь кварц белее снега,
Здесь солнечная нега,
Здесь счастье.
|
III
I opened the freezer door to get some ice:
Three rats dropped out,
Pink, frozen twists of meat
Bought from government labs to feed the owl.
I saw them later, thawing on the porch;
Then bloated and headless on his feeding-stump,
Pink-and-white plumpness of mortality.
He savors the head, skull fur and brains,
Disdains the bodies fat as the hands of an aunt.
|
III
Я открыл морозилку, чтобы достать лёд,
Оттуда вывалились три крысы,
Розовые, замороженные куски мяса
Купленные для совы в городской лаборатории.
Я видел, как они оттаивали на веранде,
Обезглавленные, перекрученные тушки,
Розово-белая пухлая смерть.
Сова высасывает сладкие мозги
И презирает тушки, жирные как тетушкины пальцы.
|
IV
The first day at the beach I wakened early
And, walking, saw among alluvial scum,
On flat sand freckled with weed-bits,
The empty helmet of a horseshoe crab.
How could one so armored come to this?
The air came pure from over sea,
And the wakening morning,
Lapping its tides of dry light
Over the still, brown bowl.
|
IV
Утром в первый день отпуска
Я увидел среди прибойной дряни,
Рассеянной по влажному песку,
Порожний шлем поверженного краба.
О, бедный рыцарь! Кто тебя сразил?
В таких доспехах прочных?
Дыхание прилива ласкает дюны,
И оставляет на губах
Морской целебный воздух.
|
V
After we viewed the body in its casket
My great-grandfather explained, outside,
How bricks, ground back into red dust,
Were part of the dirt we stepped on,
And houses, buried under deep layers,
Were forgotten and built upon; until I saw
Bones sprouting hard buds
In the graveyards, like potatoes left too long
In a dark kitchen cabinet.
|
V
Пoсле того, как мы простились с телом
И вышли на крыльцо, мне прадед объяснил
Что кирпичи крошатся, что их коричневая пыль
Питает глину, грунт, подошвенную грязь,
И что земля, которую мы топчем,
Скрывает под собой забытые дома; вдруг
Я увидел: прорастали из костей могильных
Тугие почки, в тёмном кухонном шкафу
Картофелин белесые отростки.
|
VI
I was six. They lifted me up to see the uncle.
I could not tell what it was,
But knew the half-shown thing
Was not a man;
Digging, at eight, the cut of a root surprised me:
I drew back, tearless, staring at the deep
Loam-crammed wound beginning to bleed.
Inside, rinsing the cut under the tap,
I saw with wonder into my own flesh.
|
VI
Мне было шесть. Меня подняли посмотреть на дядю.
Я не понимал, что это было,
Но знал, что эта полуспрятанная вещь
Не человек уже;
Когда мне было восемь я рассек
Ладонь, в земле копаясь, острым корнем:
Сквозь суглинок сочилась кровь.
Потом, под краном промывая рану
Я долго всматривался в собственную плоть.
|
Copyright © Thomas Bolt, All rights reserved.
Translation copyright © 2002 Maxim D. Shrayer, All rights reserved.
Перепечатка без разрешения строго запрещается.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X | Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|
