|
Александр Боковой
Театральные эскизы
Пустынник пожинает ветры...
Пустынник пожинает ветры,
Младые души учит жить
Так трепетно и беззаветно,
Как может только Свет учить.
Подводит к Чаше, веры полной,
Срывает видимый покой.
И ты — один, как в бурю волны,
Пред необъятною скалой
Не слову внемлешь, а молчанью,
Рвешь с сердца черствую печать.
Недолго править ожиданью —
В врата стучит иная рать.
И вот она — твоя душа —
Наполнена сияющим расплавом.
Прими же яд хрустального вина
И будь Огнем — собой по праву.
Театр
Ты прав: актеры никудышны,
Дрянная пьеса, сонный зал,
И в первом акте выстрел лишний,
Ты, кстати, в это время спал.
Однако в пьесе этой странной
Есть свой, особый, колорит:
Забавно видеть бесталанных
И горько слышать, как шумит
В толпе теней пустых прохожих
Твой ненавязчиный обман,
Как рвется, лезет вон из кожи,
Владетель сопредельных стран,
Чтобы тебя — Надежду Мира —
Кровавой местью отравить.
Не сотвори себе кумира,
А с правдой в сердце легче жить.
Вот день второй: после премьеры
Утихла зала, свечи спят.
Лишь голоса, как флибустьеры
Пространство сцены бороздят
И где-то тихо плачет скрипка,
Настроив голос неземной...
К нам, с лучезарною улыбкой,
Средневековой мостовой
Бредет забытый всеми Мастер,
Листая записи небес.
Он пишет книгу, рвет на части
И утром улетает в лес.
А там, вдали, у горизонта,
Сошлись земля и небосвод.
Глядят печально в линью фронта
И ждут, кто первым нападет
На ложу Снов, где эту пьесу
Читает Новая Страна,
Назвав ее бульварной прессой...
А между тем, — пришла Весна
И кроткой поступью легата
С размахом взялась за дела,
Заставив брата верить брату,
А остальным раздав крыла.
И вот они, лихие мотыльки,
Изрезав сцену пламенем софитов,
Громят свои беспечные полки
И верят, что Тропа открыта.
А мы с надеждой устремляем взгляд,
Пытаясь среди масок чинных
Истлевший за века найти наряд,
И записаться в полк невинных.
Но вера рознь твоей надежде
И среди сотен томных глаз
Твои дворцовые одежды
Падут в момент — и тут ты пас.
Так в миг, когда ты безмятежен,
Пойми: Судьбой предрешено
Театром быть и Белой Веже
В тебе актерствовать дано.
В зеленых лугах у реки...
В зеленых лугах у реки
Пасется твой огненный змей.
Он роет копытами твердь
И ищет солончаки.
Но сокрыты травою драгие пески
И торчит из земли лишь дубовая жердь.
Вьется змей на цепи,
Пьет слова из реки,
И в свободе его — твоя смерть.
А река свои льды
Несет в Пламеный Град —
Сбор молитвенных трав,
Внявших тайнам звезды,
И в объятьях воды
Кажет истинный нрав
Всех творений судьбы,
И для тех, кто тверды,
Она — радости сплав,
Сотворенный Огнем
Из молений души,
В этих травах познавшей
Блаженный прием,
И со змеем вдвоем
В одной связке уставшей
Быть волною в морях,
Как в плетенный проем
Соловей безысходно попавший.
Путь наш долог и свят,
Не забудем о них
Под пологом полей и в сини небес,
Пока ветви дерев нас надежно хранят,
И наш малый отряд
Стойко рвется сквозь лес.
Добрым словом отметим этот путь для того,
Кто продолжит собою сей ряд,
Поминая и нас в чистоте своих месс
Пред святыми, кто в сердце горят.
В врата степного неба...
В врата степного неба,
Открытые ветрами,
Выходим на закате
Подлунными крестами
И движемся как прежде —
Искристою волною,
В молчании, с надеждой,
Ведомые Тобою.
Господин Огонь
Когда, верный полету,
Ястреб сложит крыло
И увидит сквозь свет
Своей сущности дно,
Кинет теплые ветры
И рванет на восток,
Где, средь скал круговечных,
Упадет на песок,
То в глазах его вспыхнет
Нами брошенный свет,
Он очнется от сна
Начертанием Вед,
Будет петь и смеяться
Словно дитя,
И к нему возвратится
Вера мыслей, хотя
Первые взмахи
Крыл еще не воротят
Легкость духа на плахе,
Но уже ощутят
Беспредельность полета,
О котором сейчас
Он предвидит, но смутно,
Слепотой своих глаз.
И тогда все былое —
С глаз долой,
А на сердце — рубец;
Он заплачет, завоет,
И поймет, наконец,
Те законы Вселенной,
Что несли его Свет
Среди перьев сомненья
На великий Совет
В эти скалы Востока,
В рощи райских дерев,
А, верней всего, — в Жизнь,
Где, в смертях преуспев,
Он менялся и рос,
Очищая себя
От материи уз,
Что вязали. Любя,
Уходил от геройства
В кельи сумрачных слов
И в реторте упорства
Плавил капельки снов.
Но пока — он в полете
И, на крыльях уснув,
Движет дух свой вперед,
Пятый раз обогнув
Горизонт по дуге
И направившись вверх,
Где, уже налегке,
Он поднимется к Солнцу
И расплавится в Нем,
Став таким, каким был —
Господином Огнем.
Еще Солнце не село...
Еще Солнце не село
И закат не угас
На сверкающих стенах
Ее плачущих глаз,
Еще вера молчала,
Правда пела в тоске;
Он стоял у причала
В мокром летнем песке.
И когда к берегам
Приставали ладьи,
И утих шум и гам
У смоленной бадьи,
На рдяном от прилива
Небе, пасшем закат,
Зажглось новое диво,
Что видал стар и млад:
Матерь Мира сияла,
Посылая Любовь,
Чтоб у древнего вала
Показать миру вновь
Вечный путь через звезды
К свету дальних миров
И сказать, что не поздно
Принять посланный зов.
И молчавшие люди
Принимали огонь
В свои главы и груди,
И в младую ладонь.
Он сказал ей: "Зачем же
Мы ушли от Любви?
Если против, то кем же
Мы заменим в крови
Тысячи лет ожиданья
И цветов сотни встреч,
Хватит слез и страданья —
Они рвут, как картечь."
И когда она тихо
Улыбнулась ему,
Солнце в стремени лихо
Покатилось к холму.
Все угасло, но свечи
Над скалою людей
Долго пели в тот вечер
О Заступнице дней.
Песня эта и ныне
В сердце светлом живет,
И творящий причины
Свои следствия жнет.
Некий плотник...
Некий плотник
Увидел серебрянный сон,
Увидел звезды
И то, что дальше ждать не резон.
Оставил крепость
И двинул в горы, где ныне строит храм,
И если ты хочешь видеть его —
Ты найдешь его там.
А мы всё смеемся над ним,
Мы всё плачем над золотом,
Мы хотим быть чем-то живым,
Но всё так же скованы городом.
А если беды и гром —
То прячем лица в песок.
А плотник строит свой храм —
Он верит в назначенный срок.
На ярмарке в Самаре-городке...
На ярмарке в Самаре-городке,
Где яблоки и леденцы в руке,
Где клоуны и весь торговый люд
Слепой скрипач нашел себе приют.
Среди веселия и беззаботных дам,
Вливая зелье во рты открытых рам,
Играла скрипка и плакала толпа,
А на лице – улыбка, усталость и мольба.
Но полночь неизбежная пригнала темноту,
Настала ночь кромешная, ушли все в пустоту.
Скрипач стоит на площади и тихо скрипка ждет,
Что флаги заполощутся и город оживет.
Наивны ожидания и сон все не идет,
Который год скитания, который уже год...
А звезды молчаливые зовут с собой играть
И скрипка терпеливая не может больше ждать:
Горит костром рубиновым над городом смычок
И колокол малиновый добавил огонек.
Все выше летит музыка, минуя облака,
А люди раздраженные ругают чудака.
Исчезнет он со звездами, едва придет рассвет,
Минуют зимы с веснами, забудет о них свет,
Придет на площадь ярмарка, крича и хохоча,
Как жаль, что стали слепы мы – не видим скрипача...
Синее небо, серое стадо...
Синее небо, серое стадо,
Черные мундиры, да за пазухой нож.
Хотел догнать, но вот досада:
Потерял коня, да уверовал в ложь.
За холмами остывает земля,
Острые копыта рвут израненную грудь.
От деревянного кремля
Остались лишь плач да муть.
В темном лесу куражится дурь,
Над лунной водой — рябь-засада.
Плыть-то плывем, но как лоб ни хмурь, —
Не избежать свинцового града.
Видишь: показался трухлявый крест, —
Теперь ты сам архистратиг.
Помни о стороже, а когда надоест
Будь готов вернуться в тупик.
...Может правда, может вера такая:
Здесь так хочется верить всем.
У синей воды — ни конца, ни края,
И так приятно отсутствие заготовленных схем...
Старец Георгий
Старец Георгий — седая борода —
С душой человека
И глазами орла,
Со взглядом белее первого снега,
Что лег на зелени, словно стрела.
В обители Утра и Великой Весны
Лики приветливы, а многие чисты.
У старцев в почете обычный День,
Труд им не в тягость
И радость не в лень.
Уютный домик, тихие слова,
Шелест змей, клекот орла, —
Оставим Георгия так, как он есть:
Он свят, но не знает об этом, —
И в этом
Его право и честь.
Гори, гори туманная звезда...
Гори, гори туманная звезда,
И благовест, неси сердцам не скуку.
Я уезжаю; встретимся, но — к югу,
Когда вновь солнцем дунет от креста.
Ты оставайся, смиренной, как святой.
Огонь — твой друг — останется, быть может,
Ведь ты, хотя и непохожа, —
Была и будешь тою же водой.
Александр Боковой
1992-1997
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть II [Эта книга не-прощания с тобой, мой Баку, мой сказочный Зурбаган, мой город Ветров, город осеннего Бога с голубыми глазами небес.] Яков Каунатор. В своём отечестве пророк печальный... [О жизни, времени и поэзии Никoлая Рубцова. Эссе из цикла "Пророков нет в отечестве своём..." / "Всю жизнь поэт искал свою Пристань, Обрёл он...] Рассказы участников VI Международной литературной премии "ДИАС" [Рассказы участниц казанской литературной премии "ДИАС" 2024 Любови Бакановой, Александры Дворецкой и Лилии Крамер.] Полина Орынянская. Холодная Лета, горячие берега [Следи за птицей и закрой глаза. / Ты чувствуешь, как несговорчив ветер, / как в лёгких закипает бирюза / небесных вод и канувших столетий?..] Александр Оберемок. Между строк [куда теперь? о смерти всуе не говори, мой друг-пиит, / зима, крестьянин торжествует, а мачта гнётся и скрипит, / но надо жить, не надо песен ворью...] Полина Михайлова. Света – Ора [Этот новый мир ничего не весил, и в нём не было усталости, кроме душевной...] Марина Марьяшина. Обживая временные петли (О книге Бориса Кутенкова "память so true") [В попытке высказать себя, дойти до сути ощущений, выговорить невыговариваемое, зная, что изреченное – ложь – заключается главное противоречие всей книги...] Александр Хан. Когда я слушал чтение (о стихах Юлии Закаблуковской) [Когда я слушал чтение Юлии Закаблуковской, я слушал нежное нашептывание, усугубляемое шрифтом, маленькими буквами, пунктуацией, скобками, тире...] Юлия Сафронова. Локализация взаимодействий [Встреча с поэтом и филологом Ириной Кадочниковой в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри". Тенденции развития современной поэзии Удмуртии.] Татьяна Мамаева. Игра без правил [Где нет царя, там смута и раздор, – / стрельцы зело серьёзны, даже слишком, – / Наш царь пропал, его похитил вор / немецкий мушкетер Лефорт Франтишка...] |
X | Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|