ПОПРОБУЙ НЕ ЗАСМЕЯТЬСЯ

Декабрь медленно тушит солнце, но оно еще пробивается в окна электрички, которая плавно скользит по ледяным рельсам – прочь от Москвы, туда, где воздух хрустит от мороза, где сосны держат на своих плечах высокие охапки снега, где в теплом доме меня ждут.

Сажусь на тугое сидение, обтянутое толстым синим дерматином, гляжу в окно на проплывающие мимо заснеженные полустанки. Не хочется читать, не хочется смотреть в телефон, не хочется спать.

В воздухе снаружи поднимается снежная дымка, она летит из-под колес, сверкая в закатных лучах, и вспоминается, что скоро праздник. Скоро праздник, и я слышу неожиданное: кто-то в дальнем конце вагона смотрит ролик, звучат бодрые, чужие голоса актеров, ловкий диалог, два тенора водевильно бравируют друг перед другом, хохочут, и сверкает фоном яркая, беспечная песенка "Лет ит сноу", "Пусть идет снег". Но вот включается другой телефон, в нем – отчетливый и жестокий женский голос повторяет: "Попробуй не засмеяться. Попробуй не засмеяться". Я улыбаюсь этой странной фразе. Сегодня, пожалуй, я буду смотреть в окно и наблюдать за попутчиками.

Сзади меня едет компания: два южанина и одна южанка. Я их не вижу, но очень хорошо слышу. Оглядываюсь, и не могу их разглядеть: высокие пластиковые сидения надежно отгораживают меня от тех, кто едет сзади. Лишь темные круглые макушки, покрытые густыми волосами, покачиваются в такт поезду и исчезают: молодые люди тянутся друг к другу, что-то обсуждают, говорят быстро, гортанно, будто перекатывают во рту теплую южную гальку. Южанка хмыкает, слушая их. Как славно все же понимать разные языки!

А вот и другие пассажиры. Два парня в вязанных шапках сидят друг напротив друга, склонившись в проход. Расстегнули парки, от чего стали похожими на два пухлых открытых кошелька. Того и гляди, посыплются монеты! Смотрят на один экран и громко обсуждают какой-то ролик: "Зачем они это делают, вот идиоты, вот идиоты!" И звонко ржут, округло, металлически, смущенно, словно бы испытывая неловкость за то, что увидели, за то, что им показали.

По вагону начинают ходить контролеры, женщины, одетые в форму, точно в броню. Кажется, им тоже весело, но они на посту, а значит... "попробуй не засмеяться"...

Старик с бородой, одетый в рыбацкую защитную куртку, крепкий, широкоплечий, взглянув контролеру в глаза, громко объявляет:

– Девушка, я вам верю!

На секунду ее утомленное лицо освещается.

...Первый вагон электрички – места для тех, кто спешит, кто хочет раньше других прибыть на станцию, но не желает чувствовать тряску, сопровождающую любое путешествие. Здесь реже встречаются продавцы, а контролеры, нагулявшись по проходам, садятся на свободные места и отдыхают. Этот вагон, пожалуй, теплый, смеющийся, рыхлый, точно новогодняя вата, может быть комнатой отдыха для сотрудников железных дорог.

Обе женщины, контролеры, садятся рядом и тихо разговаривают, потирая почему-то замерзшие руки. Может быть, здесь нет других вагонов, кроме первого?.. Может быть, там, за стеклянной капсулой тамбура, поезд обрывается, и снежная дымка сверкает в лучах тускнеющего солнца?.. Может быть, туда и тянет нас, одиноких пассажиров, точно это забытый детский рай, сказка, которую невозможно повторить?

Контролеры продолжают беседовать, вслушиваюсь, и ничего не слышу. Ни единого слова. Беззвучно шевелят губами, точно сонные зимние рыбы в густой синеве подо льдом. Неужто они по восемь часов ездят в поездах и проверяют билеты? А в конце рабочего дня выходят на тихий полустанок, свежий, сонный, прозрачный, где перехватывает дыхание то ли от уюта, то ли от одиночества, и чувствуют непривычную неподвижность перрона, тусклый свет фонаря, гулкое безмолвие провинции...

Продолжаю наблюдать. И замечаю старушку с рамкой из-под тележки на колесиках, к этой рамке примотана картонная коробка. В ней – яркая зеленая сумка. Наверное, старушка продает из этой сумки пирожки.

-Вода не успевает очищаться, сильно загрязнена, – вдруг произносит она проникновенно, ярким голосом. Пассажиры затихают. – Купили хозяйственный порошок, и стирайте им. Замачивайте белье. Не бросайте в воду химию.

Бледное лицо, бледные же мешки под глазами, бордовый берет. Обеспокоенный взгляд, серые глаза. Интересно, кто ждет ее дома? И есть ли у нее дом?

Она бы говорила и дальше, но нарастает гул и грохот: электричка плавно поравнялась с товарным. Сквозь снег и золотистые сумерки на его рифленом боку отчетливо виднеются гигантские белые китайские иероглифы, похожие на вдруг неимоверно увеличившиеся снежинки. Я смотрю в окно и пытаюсь догадаться, что же там написано? А за моей спиной южане продолжают перекатывать гальку неведомого языка.

Когда начинаешь наблюдать, окружающее словно бы старается показать тебе спектакль, развлечь тебя. Появляются новые персонажи, а те, к которым уже удалось прислушаться, присмотреться, изо всех сил удерживают твое внимание, не дают отвлечься.

У одного южанина звонит телефон. Очень громкий рингтон поет: "Душа кислорода не просит", – но строка прерывается, и я слышу русскую речь с сильным акцентом. "Да, да..." Говорит-то он по-русски, но я почти ничего не понимаю. Кажется, кому-то обещает, что будет через час. Куда они едут? До конечной? И что там? Ночной автобус по неубранной, но льдистой улице? А там? Квартира. Клеенка на столе, вчерашний плов, ватный нарезной батон, маленький телевизор в углу?..

Большая станция. Готовлюсь выйти на следующем полустанке. Как бы только поскорее домой.

В тамбуре пахнет сигаретами и морозом. За мной выходит крепкий старик в рыбацкой куртке.

– Какая сейчас остановка? – он пытается изобразить витиеватый жест, артритный Д’Артаньян снимает с себя невидимую шляпу с пером. Я отвечаю. – А потом? – и снова этот жест. И снова – отвечаю. – Черт, – говорит. – Так долго ехать.

Я знаю, что сейчас мое путешествие прервется, и мне надо все запомнить и все записать. Поезд старательно подыгрывает мне, выводя под занавес на свою сцену нового персонажа.

К нам присоединяется усталый бледный господин в зимнем пальто, по его лицу нельзя точно сказать, сколько ему. Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят?

– Я не понимаю, – говорит нам крепкий старик, – как люди каждый день ездят в электричке на работу?

Киваю. А он продолжает:

– Я вот сегодня утром поехал к врачу... – но тут бледный господин начинает неожиданно раскатисто хохотать, повторяя:

– Утром... к врачу...

"Попробуй не засмеяться. Попробуй не засмеяться".

Поезд плавно тормозит, словно едет не по рельсам, а по старой советской масляной ручке: перевернешь ее, и вагончик тронется, поплывет в желтоватом киселе, опять перевернешь, – и вагончик медленно заскользит задом наперед... Двери открываются, и я выхожу в янтарный свет полустанка и, вдохнув тонкий, мглистый сосновый мороз, оборачиваюсь. Крепкий старик затягивается, в тени тамбура алеет кончик его сигареты. Бледный все еще хохочет.

– Здоровья вам, – говорю старику, и тот снова снимает с головы невидимую шляпу с пером, так и раскланивается. Бледный тоже прощается со мной. На миг мы словно оказались в одном пузыре: попутчики, единомышленники, свои... Но только на миг. Электричка уезжает, а я силюсь не упасть на обледенелой тропинке, медленно перебираю лапками, ползу к подмигивающему в сумерках супермаркету.

© Светлана Богданова, 2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2025.
Орфография и пунктуация авторские.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Светлана Богданова. Попробуй не засмеяться [Я знаю, что сейчас мое путешествие прервется, и мне надо все запомнить и все записать. Поезд старательно подыгрывает мне, выводя под занавес на свою сцену...] Мила Борн. Другая Агата, или искусство стать невидимым [Загадочная история исчезновения Агаты Кристи. Что произошло и, главное, почему? Это стало не просто газетной сенсацией, но и глубоким психологическим...] Акоп Арутюн. Стихотворения [Я останусь с сухими глазами, – / свежим, / как возлюбленный солнца...] С. К. К. (Сергей Кудрин). Танцпол для парапсихологов [Прочесать лебедем / Вышний Стонхедж. / / Попросить Мерлина / Оживить булыжники.] Елена Бородина. Белый шум [Всё тот же хрупкий лист неповторим / в своём полете ветреном, бесстрашном / из неба в бесконечность – Бог бы с ним. / Вот – новый день, / а что...] Аркадий Паранский. У Печоры у реки... [Это было чудо какое-то – поле белых астр. Но самое поразительное: среди белого, напоминающего пушистое покрывало, пространства алели ярко-красные, почти...] Вахтанг Чантурия. Восемь бит [Восьмая часть меня живет в мире восьмибитной игры о праздно шатающемся по пыльным улицам большого города пьянице...] Юлия Великанова. Что же значило это странное "memory postum" (О поэтическом сборнике Милы Борн) [Перед нами поэтические тексты прозаика и драматурга. Это чувствуется в каждой строке. Непрерывное повествование, нарратив, впрочем, чрезвычайно поэтичный...] Борис Кутенков: "Поэты останутся в истории не по эстетическим соображениям" [Телеграм-беседа с поэтом и критиком Борисом Кутенковым в рамках проекта Андрея Войнова Voinovpoetry: "20 вопросов Борису Кутенкову".] Лора Катаева. Ласточки наших слов [Всё – молчание, тайна, но истины не видать. / Нам бы выстоять, искренний мой, залетай сюда, / Это небо глотай до упаду – и ешь, и пей, / Просто...] Лана Юрина. На грани [Пока не время – пой, летай, кружись, / хватай в охапку солнечные блики! / Ещё чуть-чуть – и я тебя окликну, / и обниму, и расскажу про жизнь...] Читайте также: Ольга Андреева. Ищу, на что бы опереться | Владимир Буев. "Бог его знает, что несешь, стоя с утра под душем..." | Дмитрий Гвоздецкий. Мой сын напишет не хуже | Георгий Жердев. Четыре четверти | Яков Каунатор. Времена не выбирают | Николай Милешкин. "Самый главный процесс – отделение тьмы от света..." | Ашот Наданян. Подстриженные мысли | Айдар Сахибзадинов. Синёва: и Осенний сон | Людмила Свирская. Я успела в последний вагон | Елена Ханова. Разновеликие цветы | Дмитрий Аникин. Царь Эдип | Илья Будницкий. После оттепели | Владимир Буев. Обнять не обнятое | Андрей Бычков. Человек знака | Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка"