ПОЛСЛОВА НАВЫРОСТ
К тебе, из голоса явленной,
Здравствуй говорящей,
Потому что больше - нечего,
Я, одинаково любящий,
Пришел, чтобы сказать: фарфор.
Это имя зовущее, почти кис-кис.
И зигзаг отсюда же, но только линией.
А фарфор, с бочоночками "а" и "о",
И пороховничками "ф",
И подогнутыми лапками предупредительнейших "р",
Лепится и обжигается в твоей яремной ямке.
Куда упасть моему адамову яблоку
Зимнего сорта, позднего-позднего литья,
Если там побывала уже бунинская антоновка
И все пахнет и пахнет,
Как в припадке?
Жаль: слово "что-то"
Не имеет множественного числа,
Впрочем, и "ничто" тоже его не имеет.
Вот и квиты.
Пусто в твоей фарфоровой свистульке.
Губы настаивают на звуке.
Настаивают на нем свое отрешенное дыхание.
И ничто не упрекает что-то,
Как если бы и ему простили.
_^_
* * *
Ты из них, не умевших добраться
В те гостиницы и города,
Где пустует кровать постояльца,
Не хотящего лечь не туда.
Путешественник Аполлинера,
Полигамной тоски потаскун,
Ты опять принимаешь на веру
Прорицания таро и рун.
Провиденье по-прежнему щедро:
Для чего уходить наугад
В заповедные черные недра
Городов, о которых молчат,
Суеверно бросая монету -
Без надежды услышать ответ -
В тот фонтан, где слипается лето
С телефонною медью монет?
_^_
Бессонница смежает очи сну.
Сон спит, его парабола двоится.
Ты бодрствуешь, пытаясь кривизну
Исправить, распрямиться, распуститься
Как ночью Пенелопино шитье -
Цветок в холодных Одиссейных водах.
Душа срывает мокрое белье
Забвения, и наступает отдых
От злой необходимости не быть,
Не помнить, не казаться, отступиться.
Аттическая соль морской губы
Вернулась и разъела все границы
Забвения и - нечем забывать
Ду-ше двусложной, разрубившей у-зел.
Одно спасенье - брачная кровать,
Благодаря которой будешь узнан.
_^_
Не хотелось удрать, пустотою давясь,
Не хотелось остаться с обидой.
Красный конь искупался. Пуста коновязь.
Красный конь, конокрада не выдай.
Перелетному сердцу, как латаному
Одеялу, не видно износу.
Эту жизнь все равно никогда не пойму,
Но коня уведу, кровь из носу.
Красный конь. А когда-то он был вороной.
Был что твой вороненок на пашне.
Так не хочется жить со своею виной
Ни с сегодняшней, ни со вчерашней.
Неспроста воронятам чернеть суждено,
А коням покраснеть не под силу.
Оттого мы меняем свой хлеб на вино,
А конька-горбунка - на кобылу.
_^_
О бездна моя, ты сильнее
Всех бездн, приходящих извне.
Мистерия и эпопея,
Не истине дань, а вине.
Когда б за меня заступилось
Хоть детство, хоть голос иной,
Была бы дарована милость
За то, что оплакано мной.
Я даром берусь за любое
И даром бросаю его.
Все дарится. Только в покое
Проглядывает божество
И жжет напряженным глаголом,
Пока не подавишься им,
В своем языке полуголом
Не назван и неуязвим.
_^_
Все ли ты еще белеешь, парус,
В фарватере невозможного,
Жизнеизмещением в 25 лет.
_^_
Опять меня транзит на перепутьях
(Средь сосен, пригвожденных испокон)
Привычно ожидает. Не минуть их.
Такая в том забава и закон.
И белкой на ветвях не оказаться,
Смолистой шишкой шибко не швырнуть.
Да что там белкой, даже на ползайца
Не хватит прыти, не позволит суть
Чужого, но понятного знаменья.
Билетом волчьим пустота махнет,
И на подножку вскакивают тени
И попадают в новый переплет.
_^_
Речь меняет молчанье млечное
На крепленый словесный надсад.
Дай, мой голос крапленый-меченый,
Запасти тебя, записать.
А пока мое слово мается
Темной завистью ко стиху,
Утешает меня красавица,
Имя коей не изреку.
Будем слизывать душу каплями,
Заедая собой живьем.
И слова никуда не канули,
Потому что еще живем,
И стихи никуда не денутся,
Потому как - уже пора,
И любовей земных поленница
На растопку судьбы пошла.
_^_
Несовпаденье разума и духа:
Идя, я наступил себе на ухо,
В котором смерть - мучнистая старуха,
Чье тело в лабиринт превращено,
А сердце превратится в Минотавра.
Но до него я доберусь не завтра:
Спи, Ариадна, это все неправда,
Неправда это было и давно.
Я ухо посвятил Ван Гогу своему.
_^_
Найти себе замок в долине речушки,
Съедать из буфета ванильные плюшки,
Сидеть на веранде, в варенье макая
То мякиш душистый, то корочку с краю.
Там розы кустятся у самых дорожек
И влажно улитки целуют порожек.
Является нежить (но только не злая),
Чтоб всею компанией ждать урожая.
Когда урожай мы разделим по-братски,
Помчимся немедля в речушке купаться.
А после - веранда, ванильные плюшки…
Давайте ванильные плюшки Андрюшке!
Нам эльфы при свете большой керосинки
Приносят ванильные плюшки в корзинке.
Ночных мотыльков загорелые тушки
Полнеют все больше на нашей пирушке.
И целую ночь нам сверчки напевали
О яблоках, пахнущих в темном подвале.
А замка замшелые стены и арки
Трепещут от света в запущенном парке,
Как сердце красавицы средневековой,
Безмерно довольной своею обновой.
_^_
Снова осень и воздух - ядреный, -
Как Некрасов когда-то изрек,
Проникает в янтарные кроны
И вбирается пылью дорог.
Не видны межевые отметки -
Все границы накрыл листопад,
И тогда мы выходим из клетки
Неподъемных и малых утрат.
Принимается должным и правым
То, что было вчера тяжело.
Все равно не мелеют канавы,
Из которых - воды утекло.
И губами - привет ежевике -
Почерневшими до синевы,
Я целую янтарные лики
И макушку твоей головы.
_^_
Так холодно и жутко октябрем,
Что куры, устающие бояться
За собственные золотые яйца,
Несутся вспять и принимают бром.
Несутся вспять столицы и поля
Вдоль остова расхлябанной телеги,
А путники не помнят о ночлеге,
Прикрытые рогожей февраля.
Загадочные года времена,
Затянутые, как мешок тесемкой,
Рождений наших репликой негромкой
Из бездны прерываемого сна.
Развяжет смерть мешки по одному,
Распутает тяжелую дерюгу,
Но прежде мы доверимся друг другу,
Не нужные доселе никому.
_^_
Столяр в эпистолярном жанре
И плотник плотского греха,
Невыносимый, как энжамбэ-
Ман, - человек глупей стиха.
Заклятьем змей, закланьем клавиш,
Заложенных за воротник
Органа, ты себя прославишь:
Так сад трепещущий велик.
В нем перебежек амплитуда
Сбивает взгляд, как ртуть, оттуда,
Где, побледнев и посерев,
Надсаживается сирень.
Я тоже верю в чудеса и
Себя за многое корю -
Судьбу щепотками бросаю
На растерзанье словарю,
С которым небо стало чище
И проходимей сад и зрак.
Отведавшим небесной пищи
С ней не расстаться просто так.
_^_
Время, когда горизонт
Прививает себе вертикаль,
Лист каштана, как ласт,
Появляется в проруби города
И туман пятикнижием
Поднимает главу
Над пометками сна
На полях…
_^_
|