ПОЭТИКА ЧЕРНОВИКА
Александр Марков. Пальмы Сиона: 42 этюда об экфрасисе в поэзии
[б.м.]: Издательские решения, 2016
Книга филолога, философа, историка культуры, искусствоведа, переводчика Александра Маркова, посвящённая - как, по крайней мере, заявлено в её названии - экфрасису в поэзии, - чтение весьма трудное, требующее от читателя особенной внутренней дисциплины и терпеливого внимания к устройству авторской мысли. В этом "Пальмы Сиона" подобны предыдущим книгам Маркова: "Одиссеас Элитис", "1980: год рождения повседневности" и, особенно, тем, что посвящены теории и истории литературы: "Теоретико-литературные итоги первых пятнадцати лет XXI века" и "Историческая поэтика духовности". "Пальмы" - продолжение этих последних, разработка того же комплекса проблем. Он и в этом сборнике занят историей духовности - спроецированной на историю словесности: отношением человека с трансцендентным, с особенностями пластического и словесного воплощения этих отношений в разных искусствах. (Нарочно говорю - "словесности", а не "поэзии": поэзией, вопреки обещанному, автор не ограничивается, - как, впрочем, и экфрасисом.)
Задача, безусловно, философская. Точнее, антропологическая, притом с сильным этическим акцентом. О чём бы Марков в книге ни говорил, он думает именно над этим: как ведёт себя человек в мире и как должно, достойно ему себя в нём вести. В начале своей искусствоведческой, казалось бы, книжки - во вводном тексте - он только и говорит, что о воле и добродетели: о самоформировании, самонаправлении человека (к чему, надо полагать, искусства - лишь средство): "...именно различие воль, - гласит заключительная фраза этого ключевого текста, - которое и позволяет хранить радость в тоске утраты, видно, когда свет предстоит, признаётся как факт, а не как обстоятельство нашего существования".
(По одной этой фразе читатель может уже оценить, как своеобразен, если не сказать - тёмен язык Маркова и как нуждался бы он сам по себе в дополнительных комментариях. За этим языком стоит сложноустроенное и в книге едва эксплицированное представление о мире.)
В каждом из случаев (каждый из текстов "Пальм Сиона" и есть рассмотрение одного какого-нибудь частного случая: мотива, стихотворения, а то и вовсе единственной строчки) Марков берётся решать этот вопрос с привлечением - часто в неожиданном порядке - понятийного и терминологического инструментария всех дисциплин, знанием которых владеет. Философия, история богословия, история живописи, история литературы и, особо, важнейшая для нашего автора дисциплина - история риторики - воздействующего слова, история понятий и чувств, даже история естествознания - и это явно неполный список. Пожалуй, в современном российском интеллектуальном поле нет исследователя-гуманитария с деятельной претензией на такую объёмность видения осмысляемых вопросов. Марков - фигура столь же яркая, сколь и одинокостоящая. Он - один из наиболее интенсивных трансляторов знаний в сегодняшней культуре, но по-настоящему учиться у него сложно: для этого прежде надо представлять себе логику его мысли. Более того, учиться вначале его языку, системе его значений (его персональному идиолекту со следами многих влияний - от отцов Церкви до Мандельштама и Хайдеггера, достойному отдельного исследования). И вот это как раз совсем не просто.
Самым ложным шагом в отношении текстов сборника было бы видеть в них часть академического дискурса и предъявлять к ним соответствующие требования. Несоответствие будет немедленным и кричащим. (Марков прекрасно умеет писать академично и уверенно владеет всеми характерными для этого способа письма условностями, - скорее всего, отсутствие названных условностей здесь - принципиально.)
В самом деле: во всей книге - ни единой ссылки на предшественников и современников, ни такой рутинно-академичной вещи, как список использованной литературы (не говоря уж о том, что Марков иногда умудряется говорить об анализируемых текстах, ни разу их не процитировав, как, скажем, в эссе "Журавль и приятное место"). Вообще - никакого диалога с коллегами. Каждую из задач, которые Марков перед собой ставит, он рассматривает с чистого листа.
Возможно, необоснованны были бы и - напрашивающиеся сами собой - сетования на то, что в книге об экфрасисе - о словесном выговаривании произведений изобразительного искусства - нет иллюстраций. Читателю, конечно, было бы полезно самому увидеть упоминаемые картины; с другой стороны, видимо, здесь принципиальна ставка на самодостаточность слова, на его собственные силы.
Краткость составивших сборник эссе (каждое в среднем - две с половиной страницы) не облегчает труда этого чтения, - наоборот. Речь и мысль Маркова, полные и философских, и богословских, и иных терминов, - роднее всего поэзии. Он вынужден писать понятийной скорописью, иногда энигматически: ему надо сразу слишком много сказать. При этом в рамки заявленной темы: экфрасис в поэзии - он всё же не вмещается или, что, видимо, вернее, понимает и поэзию, и экфрасис крайне расширенно (понятно, это требовало бы отдельной рефлексии, но её мы здесь не увидим). К числу поэтических произведений оказываются у него причтены и "Пенсия" Александра Ильянена, и "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова, и "Утренняя заря" Фридриха Ницше, и даже "Поэтика ранневизантийской литературы" Сергея Аверинцева и его же доклад о судьбах платонизма и аристотелизма на Западе и в России, а предметом экфрасиса способно оказаться, например, "ньютоновское пространство" или сон у Анны Глазовой (ни один из визуальных образов которого, впрочем, ни поэтом, ни самим Марковым не описывается).
Собранные здесь опыты кажутся скорее завязями больших трактатов, намечающими - во вполне черновиковом режиме - возможные направления разворачивания мысли. Поэтика марковской мысли в этом сборнике - во многом поэтика черновика, достойная опять же отдельного осмысления.
То, что тексты не выстроены в одну линию с направленным развитием темы, признаёт и сам Марков: "потребность собрать их вместе, - говорит он, - определялась не желанием найти какую-то общую "красную" линию; скорее, увидеть, как мало было сделано для того, чтобы дойти до этой красной линии". Марков мыслит не линиями, но точками. В этом смысле всё равно, повинуясь какому принципу тексты в сборнике следуют друг за другом (почему, скажем, "Скрытые экфрасисы одного ренессансного философа" - имеется в виду Пико делла Мирандола - рассматриваются между "Ньютоновским пространством Аверинцева" и "Апологией слова Анны Глазовой"). Эти точки образуют не линию, а шар, способный расти в любом из направлений - или сразу во всех.
© Ольга Балла, 2016-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2025.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
