 |
|
ЗИМНЯЯ ПРИТЧА
Это было время, когда советская мерзлота еще не переплавилась в гной и казалась вечной. На тихой улочке против кирпичного, тюремной наружности комбината существовал маленький стадион. Его называли Синим за цвет забора. И даже Синеньким - за размер. Ранними зимними вечерами там играли в хоккей. Ярко горели белые фонари, в их свете кружила манна, и тяжелые коньки с шероховатым свистом взрезали лед. То и дело звучали щелчки, глухие удары, перемежавшиеся отрывистыми возгласами. Шагов за пятьдесят все это возбуждало щемящее ощущение непоправимого детства и навсегда оседало в злой памяти.
Среди любителей-хоккеистов выделялся один профессионал с незатейливым прозвищем Шайба. Мастер спорта, он выходил на дворовый лед якобы размяться, но все подозревали, что - пофорсить. Шайба это понимал и старался не давать повода к неудовольствию, тем более что думали правильно. Он умышленно играл ниже плинтуса, оставаясь при этом на голову выше всех. А по воротам вообще бил редко. Но если это случалось, то всегда - неожиданно, в самом финале, в последний миг. Среди овец вдруг объявлялся молодец. Шайба небрежно, без малейших затруднений и напряжения сил забивал гол и с напускным равнодушием уезжал с площадки совсем, домой, не дожидаясь оваций. Их и не бывало. Случалось, он становился на ворота сам, и тут уже спесь брала верх неизменно: не забивал никто.
Шайба не улавливал растущего раздражения игроков и достукался. В один пушистый зимний вечер, под кашель голодных ворон, ему сделали темную, благо было темно. Расправа состоялась у двери его дома, на обледенелом крыльце. Били молча, быстро, клюшками и коньками; у кого-то нашелся шлем, кто-то управился рукой и ногой. За полминуты Шайба заработал несколько сотрясений мозга и трещину черепа как завершающий аккорд. Она образовалась после удара о ступеньку. На закуску Шайбу пнули и оставили лежать. Шайба лежал, не слыша лая далеких собак и снежного скрипа. Немногочисленные прохожие принимали его за пьяного, пока кого-то не насторожило хоккейное облачение.
В больнице он оклемался, но развились головные боли, с которыми не было никакого сладу. Шайба сделался завсегдатаем нейрохирургии. Он появлялся в отделении едва ли не с тем же постоянством, что на Синеньком стадионе: ложился, как там выражались, на поддувку. В голове у него образовались какие-то спайки, которые приходилось разрывать воздушной струей. Шайбу кололи в спину и нагнетали воздух в позвоночный канал. Он привык и, по его признанию, почти не страдал. Поддувки стали делом обыденным, похожим на санацию рта. Шайба продолжал выходить на дворовый лед и держался так, будто не произошло ничего особенного. Любители тоже помалкивали. Поведение Шайбы нисколько не изменилось, он по-прежнему досаждал товарищам художественными бросками и покидал поле боя с гордо поднятой, хотя и дрожащей слегка головой. А когда начались смутные времена, ему припомнили спортивное прошлое - на сей раз в положительном смысле. Черт его знает, как вышло, но Шайба прошел в местный совет.
Первой и последней реформой, которую он протолкнул, была ликвидация Синенького стадиона.
- Району нужна баня, - заявил Шайба. - Помыться-то негде!
Инициативу одобрили. Для бани, разумеется, не нашлось площадки удобнее хоккейного пятачка. Синий забор исчез. Под бестолковый галдеж перелетных птиц из весенней собачьей грязи выросло трехэтажное здание навозного цвета с круглыми, как иллюминаторы, окнами. В скором времени к нему зачастили дорогие, не виданные при старой власти автомобили. На высоком крыльце появились надменные барышни в облезлых шубках, курившие длинные сигареты. Допускались и простолюдины. По ситуации. До поры.
С возведением бани общественно-политический потенциал Шайбы исчерпался, поддувки тоже не способствовали законотворчеству, и в следующий совет он не попал. Наступила очередная зима, без фонарей и победных возгласов. Дворы томились на нулевой температуре, а круглосуточно гудевший комбинат замолчал навсегда. Стало очень тихо. Временами что-то звенело в воздухе, но еле слышно, как медная паутинка под напряжением. Дома оплывали сырыми потеками, похожие на черствеющий хлеб. Черные клены топырились неподвижно.
Шайба уже нигде не играл. Однажды он решил сходить в баню.
Купил веник, упаковал белье, взял кошелек. Натянул вязаную шапочку.
На этаже сидели банщики, двое, не первой молодости. Мытьем они не занимались и были контролерами, да иногда еще оказывали мелкие услуги: продавали пиво, когда появлялось, да звонили блядям. Шайбе показалось, что они же его и били, но он не подал вида. Еще ему показалось, что его узнали.
Баня стоила рубль.
- А с тебя, батя, пятьдесят копеек, - снисходительно вздохнул банщик.
Шайба стал постоянным клиентом, и постепенно вышло так, что его начали впускать вообще бесплатно. Прошло года три. Огни погасли уже везде. Мамы и папы, чудовищные бесформенные призраки с каланчу ростом, дорассказали нетрезвым детям новогодние сказки. Паутинка истаяла, и еле слышное дрожание прекратилось. Навалился тяжелый, непрекращающийся сон. Шайба спал на тахте беспокойно и бессмысленно, временами хватаясь за голову.
Было дело, пришел он ранним вечером, когда сумерки загустевали в ночь. Как обычно, кивнул банщикам. Тут вышли два мускулистых клиента, бритых налысо, обернутых простынями на чреслах У одного по спине тянулись алые прочерки, оставленные ногтями.
- А чего это тут? - нахмурился первый и кивнул банщику номер два: - Звони блядям. - Переключился снова на другого: - Почему он здесь?
- Да это свой, - ответил банщик с добродушной небрежностью: мол, пустяк. Но голос его дрогнул.
- Я не понимаю, - протянул молодой человек. - Мы с друзьями пришли отдохнуть, расслабиться. А он...
- Наш это, - жалобно нахмурился банщик и вильнул ниже пояса. - Мастер спорта!
Молодой человек обернулся к товарищу.
- А мы не любим мастеров спорта, - сказал он веско. - За это вот все.
- Звони давай, - буркнул второй банщику, и тот нехотя взялся за трубку.
Прозвучал риторический вопрос:
- За что нам не нравятся мастера спорта? Да просто!
Шайба получил в глаз. Потом в соседний. Дальше его начали бить.
Потом выволокли на выход и вытолкнули.
Там добавили. Шайба ударился головой о ступеньку.
декабрь 2020
© Алексей Смирнов, 2020-2021.
© Сетевая Словесность, публикация, 2020-2021.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Сергей Слепухин: "Как ты там, Санёк?" [Памяти трёх Александров: Павлова, Петрушкина, Брятова. / Имя "Александр" вызывает ощущение чего-то красивого, величественного, мужественного...] Владимир Кречетов: Откуда ноги растут [...Вот так какие-то, на первый взгляд, незначительные события, даже, может быть, вполне дурацкие, способны повлиять на нашу судьбу.] Виктор Хатеновский: В прифронтовых изгибах [Прокарантинив жизнь в Электростали, / С больной душой рассорившись, давно / Вы обо мне - и думать перестали... / Вы, дверь закрыв, захлопнули окно...] Сергей Кривонос: И тихо светит мамино окошко... [Я в мысли погружался, как в трясину, / Я возвращал былые озаренья. / Мои печали все отголосили, / Воскресли все мои стихотворенья...] Бат Ноах: Бескрылое точка ком [Я всё шепчу: "сойду-ка я с ума"; / Об Небо бьётся, стать тревожась ближе, / Себя предчувствуя - ты посмотри! - наша зима / Красными лапками по мокрой...] Алексей Смирнов: Внутренние резервы: и Зимняя притча: Два рассказа [Стекло изрядно замерзло, и бородатая рожа обозначилась фрагментарно. Она качалась, заключенная то ли в бороду, то ли в маску. Дед Мороз махал рукавицами...] Катерина Груздева-Трамич: Слово ветерану труда, дочери "вольного доктора" [Пора написать хоть что-нибудь, что знаю о предках, а то не будет меня, и след совсем затеряется. И знаю-то я очень мало...] Андрей Бикетов: О своем, о женщинах, о судьбах [Тебя нежно трогает под лампой ночной неон, / И ветер стальной, неспешный несет спасенье, / Не выходи после двенадцати на балкон - / Там тени!] Леонид Яковлев: Бог не подвинется [жизнь на этой планете смертельно опасна / впрочем неудивительно / ведь создана тем кто вражду положил / и прахом питаться рекомендовал] Марк Шехтман: Адам и Ева в Аду [Душа как первый снег, как недотрога, / Как девушка, пришедшая во тьму, - / Такая, что захочется быть богом / И рядом засветиться самому...] Читайте также: Владимир Алейников: Силуэты и тени | Надежда Жандр: Даже если не... | Борис Кутенков: Важен идеал, ради которого ты готов терпеть несвободу | Юлия Пикалова: Песни ветра | Елена Севрюгина: L - файлы | Хелена Томассон: По осенним киевским улицам | Татьяна Чеброва: Мчастье | Александр Чернов: Ирония, граничащая с цинизмом | Любовь Артюгина: На бесконечном сквозняке | Слави Арутюнян: Стихотворения | Максим Жуков: А страна цветет, расширилась... | Сергей Казьмин: Стихотворения | Людмила Табакова: Сиреневый блюз | Александр Чернов: И Леннон такой молодой, и рядом Крупнов как живой | Игорь Андреев: Горка во дворе
|