ЗИМНЯЯ ПРИТЧА

Это было время, когда советская мерзлота еще не переплавилась в гной и казалась вечной. На тихой улочке против кирпичного, тюремной наружности комбината существовал маленький стадион. Его называли Синим за цвет забора. И даже Синеньким - за размер. Ранними зимними вечерами там играли в хоккей. Ярко горели белые фонари, в их свете кружила манна, и тяжелые коньки с шероховатым свистом взрезали лед. То и дело звучали щелчки, глухие удары, перемежавшиеся отрывистыми возгласами. Шагов за пятьдесят все это возбуждало щемящее ощущение непоправимого детства и навсегда оседало в злой памяти.

Среди любителей-хоккеистов выделялся один профессионал с незатейливым прозвищем Шайба. Мастер спорта, он выходил на дворовый лед якобы размяться, но все подозревали, что - пофорсить. Шайба это понимал и старался не давать повода к неудовольствию, тем более что думали правильно. Он умышленно играл ниже плинтуса, оставаясь при этом на голову выше всех. А по воротам вообще бил редко. Но если это случалось, то всегда - неожиданно, в самом финале, в последний миг. Среди овец вдруг объявлялся молодец. Шайба небрежно, без малейших затруднений и напряжения сил забивал гол и с напускным равнодушием уезжал с площадки совсем, домой, не дожидаясь оваций. Их и не бывало. Случалось, он становился на ворота сам, и тут уже спесь брала верх неизменно: не забивал никто.

Шайба не улавливал растущего раздражения игроков и достукался. В один пушистый зимний вечер, под кашель голодных ворон, ему сделали темную, благо было темно. Расправа состоялась у двери его дома, на обледенелом крыльце. Били молча, быстро, клюшками и коньками; у кого-то нашелся шлем, кто-то управился рукой и ногой. За полминуты Шайба заработал несколько сотрясений мозга и трещину черепа как завершающий аккорд. Она образовалась после удара о ступеньку. На закуску Шайбу пнули и оставили лежать. Шайба лежал, не слыша лая далеких собак и снежного скрипа. Немногочисленные прохожие принимали его за пьяного, пока кого-то не насторожило хоккейное облачение.

В больнице он оклемался, но развились головные боли, с которыми не было никакого сладу. Шайба сделался завсегдатаем нейрохирургии. Он появлялся в отделении едва ли не с тем же постоянством, что на Синеньком стадионе: ложился, как там выражались, на поддувку. В голове у него образовались какие-то спайки, которые приходилось разрывать воздушной струей. Шайбу кололи в спину и нагнетали воздух в позвоночный канал. Он привык и, по его признанию, почти не страдал. Поддувки стали делом обыденным, похожим на санацию рта. Шайба продолжал выходить на дворовый лед и держался так, будто не произошло ничего особенного. Любители тоже помалкивали. Поведение Шайбы нисколько не изменилось, он по-прежнему досаждал товарищам художественными бросками и покидал поле боя с гордо поднятой, хотя и дрожащей слегка головой. А когда начались смутные времена, ему припомнили спортивное прошлое - на сей раз в положительном смысле. Черт его знает, как вышло, но Шайба прошел в местный совет.

Первой и последней реформой, которую он протолкнул, была ликвидация Синенького стадиона.

- Району нужна баня, - заявил Шайба. - Помыться-то негде!

Инициативу одобрили. Для бани, разумеется, не нашлось площадки удобнее хоккейного пятачка. Синий забор исчез. Под бестолковый галдеж перелетных птиц из весенней собачьей грязи выросло трехэтажное здание навозного цвета с круглыми, как иллюминаторы, окнами. В скором времени к нему зачастили дорогие, не виданные при старой власти автомобили. На высоком крыльце появились надменные барышни в облезлых шубках, курившие длинные сигареты. Допускались и простолюдины. По ситуации. До поры.

С возведением бани общественно-политический потенциал Шайбы исчерпался, поддувки тоже не способствовали законотворчеству, и в следующий совет он не попал. Наступила очередная зима, без фонарей и победных возгласов. Дворы томились на нулевой температуре, а круглосуточно гудевший комбинат замолчал навсегда. Стало очень тихо. Временами что-то звенело в воздухе, но еле слышно, как медная паутинка под напряжением. Дома оплывали сырыми потеками, похожие на черствеющий хлеб. Черные клены топырились неподвижно.

Шайба уже нигде не играл. Однажды он решил сходить в баню.

Купил веник, упаковал белье, взял кошелек. Натянул вязаную шапочку.

На этаже сидели банщики, двое, не первой молодости. Мытьем они не занимались и были контролерами, да иногда еще оказывали мелкие услуги: продавали пиво, когда появлялось, да звонили блядям. Шайбе показалось, что они же его и били, но он не подал вида. Еще ему показалось, что его узнали.

Баня стоила рубль.

- А с тебя, батя, пятьдесят копеек, - снисходительно вздохнул банщик.

Шайба стал постоянным клиентом, и постепенно вышло так, что его начали впускать вообще бесплатно. Прошло года три. Огни погасли уже везде. Мамы и папы, чудовищные бесформенные призраки с каланчу ростом, дорассказали нетрезвым детям новогодние сказки. Паутинка истаяла, и еле слышное дрожание прекратилось. Навалился тяжелый, непрекращающийся сон. Шайба спал на тахте беспокойно и бессмысленно, временами хватаясь за голову.

Было дело, пришел он ранним вечером, когда сумерки загустевали в ночь. Как обычно, кивнул банщикам. Тут вышли два мускулистых клиента, бритых налысо, обернутых простынями на чреслах У одного по спине тянулись алые прочерки, оставленные ногтями.

- А чего это тут? - нахмурился первый и кивнул банщику номер два: - Звони блядям. - Переключился снова на другого: - Почему он здесь?

- Да это свой, - ответил банщик с добродушной небрежностью: мол, пустяк. Но голос его дрогнул.

- Я не понимаю, - протянул молодой человек. - Мы с друзьями пришли отдохнуть, расслабиться. А он...

- Наш это, - жалобно нахмурился банщик и вильнул ниже пояса. - Мастер спорта!

Молодой человек обернулся к товарищу.

- А мы не любим мастеров спорта, - сказал он веско. - За это вот все.

- Звони давай, - буркнул второй банщику, и тот нехотя взялся за трубку.

Прозвучал риторический вопрос:

- За что нам не нравятся мастера спорта? Да просто!

Шайба получил в глаз. Потом в соседний. Дальше его начали бить.

Потом выволокли на выход и вытолкнули.

Там добавили. Шайба ударился головой о ступеньку.

декабрь 2020

© Алексей Смирнов, 2020-2021.
© Сетевая Словесность, публикация, 2020-2021.
Орфография и пунктуация авторские.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Айдар Сахибзадинов: Казанская рапсодия [Кто жил на нашей улице в пору моего детства, их уже нет. Как несметная стая птиц, поднявшаяся от старых тополей, их имена-образы зависли над памятью,...] Алексей Сомов: "Грубей и небесней". Стенограмма презентации [В Культурном центре академика Д.С. Лихачёва 15 июня 2021 проект "Вселенная" в рамках цикла "Уйти. Остаться. Жить" представил сборник стихотворений и эссе...] Артём Козлов: Стансы на краю земли [Здесь земля не круглая, а плоская, / Что не поцелуй, то сцена Оскара. / Каждое молчание загадочно, / В книге мы - бумажные закладочки...] Татьяна Житлина (1952-1999): Школьная тетрадка [Мы жили с ливнем, как соседи. / Я довела его до слез. / Умчался на велосипеде, / Мелькая спицами колес...] Ростислав Клубков: Приживальщик. К образу помещика Максимова из романа "Братья Карамазовы" [Как воздействует (да и воздействует ли) на человека невидимое: неосознаваемое им, скрытое и ускользающее от его сознания - и что изменяет (да и изменяет...] Юрий Тубольцев: Абсурдософские рассказы [Создание безошибочных схем - это еще не творчество, творчество начинается именно с ошибки...] Евгений Орлов: Четыре стены [И поэтому - имеющий уши да развесит их, имеющий глаза - да развесит и их. Перед вами - "Четыре стены", дорогой мой читатель..] Катерина Ремина: Каждому, кто - без дна [острова собираются в стаи, ломая камни / о течение вод, отражающих бесконечность: / наклонилась и шью по ее васильковой ткани / письма иглами по...] Читайте также: Ксения Август: До столкновенья | Николай Архангельский: Стихотворения | Стихи Николая Архангельского рецензируют Надя Делаланд, Ирина Кадочникова, Александр Григорьев, Алексей Колесниченко | Татьяна Горохова: С болью о человеке. Встреча с Борисом Шапиро | Михаил Ковсан: Колобок - Жил и Был | Николай Милешкин: "Толпой неграмотных с иллюзией высшего образования даже легче управлять, чем просто неграмотной толпой" | Алёна Овсянникова: Хочется хэппи-энда | Андрей Першин: Стихотворения | Стихи Андрея Першина рецензируют Надя Делаланд, Александр Григорьев, Алексей Колесниченко | Андрей Прокофьев: Снимать тёлок | Елена Севрюгина: Рефрены времени | Максим Жуков: Тет-а-тет и визави | Юлия Самородова: Планета взрослых | Сергей Сущий: Надежда в сорок ватт | Александр Хан: Уравнение длиною в жизнь