Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ДВАЖДЫ  В  ВИФАНИИ


Машина времени выглядела анекдотически: чисто, но бедно. Сюрпризом она не стала, туристы пролистали буклеты и понимали, куда пришли, но денег заплатили достаточно, чтобы слегка приуныть.

- Как в парикмахерской, - поджала губы юная великанша.

Светлые ледяные глаза строго взирали на кожаные кресла под отведенными колпаками. Она была под стать своему спутнику, благополучному исполину в расцвете лет, как будто сложенному из многих квадратов разного достоинства.

- Прошу присаживаться, - пригласил Топтырь. - Но убедительная просьба не трогать шлемы. Забудьте о них вообще.

Модель оказалась единственной женщиной в группе из пяти душ. Кавалер уверенно повел ее в середину, где та, улегшись, придирчиво заерзала; остальные разделились и устроились по бокам. Когда все легли, Топтырь встал перед ними, сцепил руки и коротко просиял, показывая, что обмана нет и он приснопамятный гид из рекламы с тарифицированной ослепительной улыбкой.

- Господа, - обратился Топтырь к туристам. - Я ни секунды не сомневаюсь в вашей осведомленности, но протокол требует короткого инструктажа. Для вашего комфорта я повторю хорошо известные вам вещи.

Мысленно он проименовал каждого: Квадрат, Каланча, Комар, Жом Жомыч и Соловей. Все они были, в отличие от него самого, королями жизни, и Топтырю нравилось шокировать эту публику общностью корня. Комар был костляв и молод, шмотки болтались на нем; огромные ступни и руки, косое и кривое лицо прохвоста. Презрительная улыбочка; носище, наводивший на мысли об осетре; неуемный насморк - кокаинист. Жом Жомыч был пружинистый мячик-живчик с губами, сложенными в курью гузку; избыток золота, жесткая шерсть, обманчиво добродушная бодрость. Соловей сделался соловьем по причине осоловелости - рыхлым, с глазами сахарными и сонными.

Сам Топтырь был одет в рубаху до пят и некое подобие драной жилетки. На голову он навертел нечто вроде тюрбана. Надобности в этом маскараде не было никакой, но стиль навязывался спецификой погружения.

- Итак, господа, - заговорил Топтырь, - вы не хуже меня понимаете, что телесные путешествия во времени невозможны. Физически там, куда мы отправимся, вас не будет, однако вы станете свидетелями абсолютно реальных событий. Наша технология позволяет погрузиться в глубину душевных перевоплощений и добраться до нашего общего первоисточника - Иисуса Христа. На самом деле это единственное возможное хронопутешествие, ибо все мы душевно растем из одного корня. Я запущу своего рода лифт, который доставит нас к богочеловеку, от коего мы ответвляемся подобно побегам лозы. При этом мы минуем прочие этажи с нашими личными воплощениями в других временах.

Каланча смотрела напряженно.

- А почему нельзя задержаться на этаже? - осведомился Соловей. - Веке в пятом или пятнадцатом? Я бы хотел посмотреть на себя тамошнего.

- Лифт обслуживает всего два этажа, - ответил гид. - Нынешний и тот, на котором Иисус. Причина неизвестна. Кроме того, встреча с самим собой в человеческой ипостаси приводит к мгновенной гибели. Она возможна только в божественной.

Топтырь обвел собравшихся взглядом и мстительно констатировал:

- Мы с вами суть одно. Вы это я, и все мы - Иисус.

- Вот радость-то, - сказала Каланча.

- Ничего не попишешь, - развел руками Топтырь.

Поднял руку Жом Жомыч:

- А что за телега про согласие на риск? Я подмахнул, но хочется ясности.

- Риск в том, - объяснил Топтырь, - что вы, перенесшись душою в годы земных скитаний Христа, все же имеете шанс натолкнуться на себя в образе кого-то из современников. Какого-нибудь тогдашнего иудея или римлянина. Вы могли отпочковаться позднее в качестве самостоятельной ветви и пребывать во времена Христа в составе, если можно так выразиться ствола. В проекте, замысле, в еще не развернувшейся премудрости. Это не страшно. Но вы могли уже стать и отдельным побегом. Чем опасна такая встреча, я уже объяснил. Прецеденты имеются.

- А как же те, кто жил еще до Христа?

- Дерево ветвится во все стороны, - пожал плечами Топтырь. - Будь такая машина у фараонов, они подъезжали бы с другой стороны. Но к фараонам нам не попасть. Эпоха Христа выступает барьером, и мы не можем проследить за собой до каменного века. Точно так же фараоны не сумели бы заглянуть в будущее...

- Короче, вопрос, - перебил Квадрат. - Мы типа станем богами, если все когда-то были Христом?

- Не были, а остаемся. Этого не произойдет, - возразил гид. - Мы не сможем смотреть глазами Иисуса. Нам придется наблюдать со стороны. Иначе мы бы и вправду обожествились, а это пока, насколько я понимаю, не предусмотрено ходом истории.

- Рылом не вышли, - подхватил Жом Жомыч.

- В метафизическом смысле можно сказать и так.

- Погодите, - Каланча села прямо. - Я могу сдохнуть?

- Точно, - ответил за Топтыря Жом Жомыч. - Если уже бродили в ихнем стаде.

- Мы же будем типа Христом, - хлюпнул Комар.

- Да, в этом парадокс, - согласился Топтырь. - Вы еще можете отказаться. Но если нет, я надеваю колпаки.

Группа записалась на тур в Вифанию, один из самых востребованных. Желающих наблюдать чудеса было намного больше тех, кто хотел проследить за скорбями в Гефсиманском саду. Оживление Лазаря считалось чудом эконом-класса, но оставалось, конечно, не по карману обычным смертным. Чудо о пяти хлебах смотрелось намного эффектнее, а потому и экскурсия стоила дороже раз в десять. Женщины часто записывались на Магдалину, будучи недовольны первоисточником и подозревая некие красноречивые переглядывания. Разумеется, постоянно интересовались, нельзя ли поприсутствовать при распятии, но этой оплошности Бюро больше не допускало. Никто не выживал. Из-под колпаков вынимали обескровленные трупы. Не удавалось и вмешаться по ходу дела, так как период пребывания в прошлом всегда составлял ровно двенадцать часов. Это мистическое число тоже было выведено посредством проб и ценой многих потерь сначала животных, потом людей. Строго заданное время приходилось высиживать от звонка до звонка, без еды и питья. Бюро порывалось наладить сначала зондовые, потом внутривенные ланчи, но это нередко заканчивалось трагически для неподвижных испытателей. Их попросту рвало, и они погибали, захлебнувшись если не жидким питанием, то желудочным соком.

- Итак, мы находимся на юго-восточном склоне Елеонской горы, - заговорил Топтырь, и в то же мгновение скончался Соловей.

Группа очнулась под свирепым солнцем и глотнула раскаленного воздуха. Земля была землей, а небо - небом, тысячекратно более настоящими, чем через многие столетия. Эффект присутствия был полный. Каланча, последней репликой которой перед отправкой стал вопрос об ожогах, нервно взглянула на голый локоть, хотя Топтырь заверил ее в невозможности реального физического воздействия. Он напомнил Каланче, что речь идет о сокровенном воспоминании и солнечные лучи совершенно для нее безобидны. Хотя про себя он не исключал пузырей, ибо слышал, как те образовывались под гипнозом.

Соловей рухнул, чуть постояв. Он растянулся навзничь, раскинув ноги и руки. Дрогнуло брюхо, закрылись бильярдные глаза, пальцы сгребли ржавый песок. Жом Жомыч растерянно оглянулся и поднял руку.

- Эй! - Он махнул каким-то людям, толпившимся в отдалении, но те не обратили на него внимания.

- Нас не видно, - заметил Топтырь и опустился возле Соловья на колени.

Струйка слюны у того моментально высохла, оставив чуть различимый след. В небесах описала круг птица, похожая на черное полотенце. Гид чертыхнулся, отлично понимая, какое это мучение - провести двенадцать часов в обществе покойника и отвлекать уважаемых людей историко-религиозными комментариями. Соловей был непоправимо мертв. Топтырь выпрямился.

- Прошу сохранять спокойствие, - обратился он к остальным. - Это еще не финал. В данный момент наши специалисты проводят реанимационные мероприятия. Ни в коем случае не прикасайтесь к нему и не мешайте бригаде работать.

- Ну, спасибо тебе, - процедила Каланча и наградила Квадрата убийственным взглядом.

- Лапонька, кто же знал? - прогудел тот.

- Больше никто не пострадает, - бодро сообщил Топтырь. - Такие вещи если случаются, то сразу. Пусть наш несчастный спутник лежит, а мы помолимся о его спасении и настроимся на благостную волну. Итак, мы видим Елеонскую гору. В наше время это место представляет собой поселение под названием Аль-Азария - место Лазаря - и является пригородом Иерусалима на западном берегу Иордана...

Комар не слушал. Прищурясь на небо, он обвел взглядом окрестности. Зелень была сухая и потемневшая от ярости, деревья давно ожесточились от солнца. Убогие строения сливались с выжженной почвой. Во всем улавливалось привычное безумие, за древностью утомившееся искать выход в обыденность и претворившееся в безмолвное внутреннее бормотание. Оно угадывалось даже в пропеченных рыжих камнях. Толпились и о чем-то галдели люди в длинных пыльных одеждах. Двигались кадыки, горели глаза, топорщились бороды. Все были не то что грязны, а вроде как вылеплены из глины и песка, и даже дородные казались высохшими, а кровь, отвори ее кто, явилась бы черной и медленной, как мазут. Ничто не угрожало Комару, никто не видел его. Он присел над Соловьем, как делал недавно гид.

- Сказано же - не трогать! - укоризненно произнес Топтырь, отвлекшись от рассказа о Марии и Марфе. - На вас же спишут, если не удастся откачать!

- Герой, - сообщил Комар, изломчиво распрямляясь.

- Не надо глумиться, - сделала ему замечание Каланча.

- Я в смысле, что он героинщик. Интересно, с кем он тут пересекся.

- Ценю ваши познания и опыт, - вмешался Топтырь, - но сейчас они бесполезны. Прошу не отвлекаться, скоро появимся мы с вами - то есть Иисус.

- Слушайте, - осенило Квадрата. - А если найти двойника и забрать в будущее, раз тамошний помер? Человек-то один и тот же!

- Не человек, а душа, - терпеливо возразил Топтырь. - Люди - разные.

- Ну и когда же Иисус-то будет? - заныла Каланча. - Мне жарко уже тут, я устала стоять!

- Вам не может быть жарко, - мягко напомнил гид. - И вы не стоите. Вы лежите в кресле под колпаком.

- А я говорю, что жарко!

- Лапонька, потерпи, - бросил Квадрат.

- Почему я должна терпеть? Я не знала, что тут такая тоска...

- Внимание! Иисус, - объявил Топтырь, и Каланча нахмурилась, заранее недовольная.

Вдалеке показалась толпа. Она двигалась споро, изрядно пылила и больше напоминала быстрое охристое облако. Но дымка рассеивалась, становились слышны голоса. Люди выглядели единым лицом, отражавшим многие чувства сразу - прокаленное, с общей лисьего цвета бородой, бешеными глазами, галдящими ртами. По дороге надвигался будто бы червь с мелко дробленым головным концом. Две женщины спешили впереди, поминутно оборачиваясь и воздевая руки. Нечего и говорить, что все были довольно грязны - во всяком случае, с точки зрения Каланчи. Женщины обращались к невысокому, заросшему буйным волосом мужчине, который кивал им сочувственно и в то же время отрешенно.

- Мы наблюдаем Марфу и Марию, - сказал гид. - Обратите внимание на траурные наряды этой эпохи...

- Это, что ли, Иисус? - недоверчиво перебил его Жом Жомыч.

Комар вдруг украдкой стиснул нательный крестик и опасливо оглянулся по сторонам. Квадрат приобнял Каланчу сзади и утвердился челюстью на ее плече.

- Видишь колодец? - подсказал он. - Можно бросить монетку.

- Нельзя, - уронил Топтырь вскользь. - Господа, прошу тишины. Сейчас мы станем очевидцами чуда, которое и составляет предмет нашего путешествия.

- Как? - неприятно поразилась капризная, несносная Каланча. - Уже сейчас? А дальше что? Мы только приехали!

- Двенадцать часов, - бесстрастно напомнил Топтырь. - Оживление Лазаря состоялось утром.

Иисус прибавил шагу: иудеи напирали. Ученики не пытались их осадить. Комар шагнул, чтобы взглянуть поближе, и споткнулся о бездыханного Соловья. Жом Жомыч навел на толпу фотоаппарат, но тут же чертыхнулся. Топтырь предупреждал, что снимать бесполезно, ничего не получится. Собственно говоря, фотографировать было и нечем. Камера лежала на животе у Жом Жомыча за двадцать веков отсюда, а здесь превращалась в убедительную иллюзию. Как и крестик, не без злорадства подумал он, приметив внезапно богобоязненное поведение Комара.

Процессия остановилась перед большим плоским камнем, преграждавшим доступ в пещеру. Иисус обернулся к людям и пожал плечами, сделав это в точности так же, как получилось бы у Комара или Жом Жомыча. Казалось, что он позабавлен чужой бестолковостью, но в самую меру. Кивнув на камень, Иисус произнес несколько слов. Женщина взмахнула руками и отозвалась истеричной тирадой. Тот не замедлил ответить, и тоже на повышенных тонах. Народ прибывал, задние наседали, полукольцо вокруг Иисуса сжималось.

- По Писанию, Иисус требует отнять камень, - объяснил Топтырь. - Ему отвечает Марфа: "Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе". Иисус упрекает ее: "Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?"

- Это по Писанию, - кивнул Жом Жомыч. - А о чем на самом деле говорят?

- Эксперты расходятся во мнениях. Точно никто не знает. Это какой-то древний жаргон, и он уже много столетий как мертв. Внимание, господа! Сейчас мы с вами пройдем в пещеру, где возлежит многострадальный Лазарь.

- Затопчут, - опасливо поежилась Каланча.

- Не бойтесь, этого не случится. Мы просто как бы уже окажемся там.

Двое дюжих молодцев, подпоясанных вервием, взялись за львиного цвета глыбу и напряглись. Жилы вздулись у них на лбах, костяшки побелели. Камень дрогнул, и человек, стоявший слева, поспешно попятился, принимая груз на себя; второй же старался сдавать понемногу, однако громадина рвалась из его рук, и двое подскочили на помощь.

- Фома и Петр, - откомментировал Топтырь.

- Который Фома? - встрепенулся Комар.

- Длинный, рябой. Идемте ближе.

Камень отпал со стуком, будто ударили по мешку. Иисус немедля скрылся в пещере, толпа повалила за ним. Топтырь нетерпеливо махнул рукой, и четверо тоже снялись с позиции. Каланча пошла неохотно, местное население казалось ей отталкивающим. Но гид не соврал: пекло сменилось смрадной и жаркой сыростью; они как будто ступали по камешкам, как будто соприкасались плечами и локтями с окружающими. Ощущения сохранялись, однако были бледнее натуральных. Мгновение - и снова стало по слову Топтыря, они уже стояли при усопшем, замотанном в тряпье на манер древней мумии. Вонял он страшно, и оставалось вообразить, каково приходилось аборигенам.

- Ну, спасибо тебе, - почти беззвучно шепнула Каланча, и Квадрат окончательно осознал свою ошибку.

Он начал переминаться, высматривая, куда бы деться.

- Это быстро, - прошелестел он, не найдя выхода. - Сейчас все кончится.

- Тихо вы, - процедил Жом Жомыч с неожиданным ожесточением.

Комар зачем-то встал навытяжку и сам того, похоже, не осознавал. У него даже перестало течь из носа.

Топтырь же рассказывал, негромко и быстро:

- У иудеев существовало поверье, согласно которому капля желчи на острие меча у ангела смерти действует не сразу. Яд начинает сказываться к исходу третьего дня, а на четвертый набирает полную силу. Иудеи считали, что первые трое суток душа умершего обитает неподалеку от тела и теоретически может вернуться. Однако по их истечении, до рассвета четвертого дня она уже точно отправляется к прочим духам, и воскресение становится невозможным. Очевидно, поэтому и медлил с приходом Иисус, чтобы чудо явилось чудом наверняка.

Иисус же тем временем стоял с воздетыми руками и что-то торжественно произносил.

- Это перевели, - скороговоркой прокомментировал гид. - Он благодарит Отца Небесного за миссию. Говорит, что всегда в это верил и обращается сейчас исключительно для народа - пусть видят, кем он направлен. Дело в том, что недоброжелатели приписывали его силу бесам - дескать, их волей он оперирует...

Иисус возгласил:

- Лазарь! иди вон.

Это почему-то поняли все.

- Чудо, - пожал плечами Топтырь и спохватился, изобразил блаженную улыбку. Он наблюдал сие событие много раз.

Труп сел.

Каланча машинально взяла Квадрата за руку. Комар перекрестился, уже не таясь.

- Так! - похвалил Жом Жомыч.

И в то же мгновение снаружи донесся крик:

- Cука! Ах, сука!...

Никто из поселян и ухом не повел. Лазарь шел к выходу. Его шатало и чуть не швыряло; тряпки поползли с него, как луковичная шелуха. Началось с особенно длинного лоскута, похожего на бинт: он размотался и потащился по полу. Кто-то на него наступил - не то Мария, не то Марфа, и воскресший чуть не упал. Иисус не трогался с места и провожал его улыбкой. Из-под ткани послышались глухие взрыкивания. Лазарь тянул руки, нащупывая путь, и все спешили убраться с дороги, так что хватал он пустоту. Его невнятные возгласы раздавались в мертвой тишине, пока ему не начали вторить извне - "Сука! Ох ты ж, блядь!"

- Это же наш, - озабоченно крякнул Жом Жомыч.

Лазарь вышел на Божий свет, и вот иудеи потянулись за ним, позабыв об Иисусе. Все до единого - даже ученики, даже сестры - сосредоточились на ожившем. Иисус что-то крикнул им вслед.

- Развяжите его, пусть идет, - автоматически перевел Топтырь.

- Сука! Вот сука! Твою-то мать!

Иисус провел пальцем по лазаревому ложу, понюхал, хмыкнул. Пятерка туристов глазела на него, прикованная к своему пятачку. Снаружи летели вопли, становившиеся все громче и возбужденнее. Иисус вдруг посмотрел прямо на Комара.

- Экскурсия по Библейским Местам, - сказал он по-русски и усмехнулся.

Потом повернулся и пошел прочь.

Группу немедленно разморозило, Квадрат неуверенно шагнул и оглянулся на Каланчу. Та облегченно вздохнула.

- Он иногда разговаривает, - растерянно пояснил Топтырь. - Но шутит впервые.

- Видит нас, - удовлетворенно кивнул Жом Жомыч.

- Знает нас, - строго поправил его Комар, религиозная страсть которого начинала переходить границы приличий.

- Бля! Бля! Бля! Бля!

Соловей перешел на залповую стрельбу. Сквернословил он незатейливо, будто после удара, когда от речи остается одинокий матюк. Группа вышла на солнце и узрела его катающимся в пыли и колотящим кулаком по колючей земле.

Тем временем Лазарь распутался и уже торопился куда-то в чем мать родила, обезумев вконец и не понимая, кто рядом. Его фигурка стремительно удалялась. Кто-то бежал за ним, другие стояли на коленях в молитвенном обращении к небесам, но некоторые простирали руки к Иисусу. На того наседали ученики, отчаянно жестикулировавшие: похоже, они требовали объяснений. Иисус лишь качал головой, отдувался и поглаживал бороду. Марфа плелась по дороге, тщетно взывая к Лазарю; Мария привалилась к камню белая, как мел.

- Лазарь, - удивленно пробормотал Топтырь, глядя на взбесившегося Соловья.

Тот встал на четвереньки и дико уставился на недавних спутников. Сверля их немигающим взором, Соловей залаял. Затем опять перешел на брань.

- Сука! Ох, бля! Ох, не могу!..

- Это он? - Жом Жомыч деловито переводил взгляд с далекого Лазаря на Соловья и обратно. - Средь шумного бала случайно?

- Вряд ли, - опомнился Топтырь и попытался взять ситуацию в свои руки. - Это, господа, заслуга наших медиков. Но случай поразительный, согласен. Я полагаю, что в эту самую секунду проводятся реанимационные мероприятия. Они, как ни странно, возымели успех!

- Да ладно, - рассердился Комар. - Сами сказали, что Лазарь!

- А вы, если мне память не изменяет, обвинили героин, - парировал гид. - Спокойнее, уважаемый! - обратился он к неистовому Соловью. - Не надо так волноваться! Теперь все будет хорошо, мы искренне рады за вас!

- Сука, - шепнул ему доверительно Соловей, делая большие глаза.

- Он что-то увидел, - не унимался Комар. - За гробом. Слышишь, земляк? Что там такое, чего ты испугался?

- Ой бля, ой бля, - запричитал тот и сел, обхватив голову руками.

- Заткните его, пожалуйста! - потребовала Каланча. - Уши вянут!

- Хорош уже, понял? - подхватил Квадрат.

Пока они спорили, улица почти опустела. Вифанийцам не терпелось расспросить Лазаря; Иисус же остался и теперь сидел в тени, окруженный учениками. Мария устроилась чуть в стороне под смоквой.

- Который час? - спросила Каланча.

Топтырь буквально раскусил ее уксусное недовольство. Чудес не осталось, а времени впереди было немерено.

- Господа, позвольте продолжить. Итак, дальнейшие события разворачивались предсказуемо. Первосвященникам и фарисеям не понравилось дело Иисусовых рук. Не сомневаюсь, что вам знакомо имя Каиафы, который заявил...

- Жарко, - Каланча принялась за старое.

- Сука, сука, сука, - бормотал Соловей.

- Терпение, господа! - повысил голос гид. - Нам все равно никуда не деться отсюда! Иисус пробудет здесь до заката, после чего выступит в направлении Ефраима, к пустыне, ибо жизнь его с этого момента окажется в опасности...

- Блядство! - взревел Соловей.

- Хреново там было, - уверенно сказал Комар.

Тот пополз к Иисусу, и Топтырь дернулся было его придержать, но передумал.

- Это что же, лекция будет до ночи? - У Каланчи полезли на лоб глаза.

- Тихо, лапонька, - Квадрат положил ей на губы палец. - Ты же видишь, кто это! Надо же понимать. Хочешь, сядь! Сиди и смотри.

- Ну и что? Он все равно там сидит и не делает ничего! А что говорит, того ни слова не понять!

- Сударыня, это все-таки Иисус, - деликатно кашлянул гид.

- Ну и что? - возразила Каланча. - Нам нечего стыдиться. Вы сказали, что мы это он. Ничего страшного! Он нас не трогает и не слышит...

- Мы не знаем, может и слышать, - урезонивал ее Квадрат.

Он так умасливал ее и вился вокруг ужом, что остальным было ясно: Квадрат старается предупредить худшее, будучи хорошо осведомлен в ее буйстве.

- Сука, - каркнул Соловей, уже вернувшийся от Иисуса, которого безуспешно дергал и теребил за хламиду.

- Заткните его! - взмолилась Каланча, и ее кавалер подбежал, и дал Соловью отменного пинка, но тот лишь качнулся, благо известная умозрительность происходящего смягчила удар.

- Ничего ему здесь не сделается, - заметил Топтырь. - Мы лежим под колпаком.

- А следы? Почему мы оставляем следы?

- Иисуса спросите, - твердо ответил гид.

- Давайте его вязать, - вмешался Жом Жомыч, берясь за ремень. - И вафельник забьем. Вон тряпка валяется, дайте ее кто-нибудь.

Комар, немного перед ним робевший, принес клочок древнего бинта, оставшегося от Лазаря, и Жом Жомыч принялся запихивать его в рот Соловью, однако комок вываливался, не лез, будто наталкивался на невидимый барьер. Коротко выругавшись, Жом Жомыч сунул руки воскресшего в ременную петлю, и кожа прошла сквозь кожу, как если бы Соловей превратился в голограмму.

- Без толку, - удивился Жом Жомыч и оглянулся на Иисуса, едва ли не призывая помочь, но тот расположился, где сидел, основательно, и держал какую-то речь. - Я же трогаю, вот! Мягковат, но... - Жом Жомыч дождался: Иисус все-таки посмотрел и вдруг улыбнулся - рассеянно, бегло, однако у того пропало всякое желание разобраться в явлении не столь уж важном.

Топтырь вздохнул и посмотрел на небо. Солнце маячило белее себя. Временами вокруг пощелкивало - лопалось что-то мелкое, а может быть, шуршали змеи и ящерицы.

- Я пойду в тень, - решительно заявила Каланча.

Она вырвала руку столь резко, что Квадрат отпрянул, и зашагала под смокву. Там она прилегла по соседству с Иисусом и какое-то время прислушивалась, но вот отвернулась, смежила веки. Кто-то, однако, немедля принялся ей докучать, какое-то насекомое, и Каланча снова села в великом раздражении.

Соловей начал биться лбом.

- Сука. Сука. Сука. Сука. Взглянуть бы вам, право слово! - воскликнул он неожиданно связно и высокопарно, после чего вернулся к своему занятию.

- Мы можем присесть, - предложил Топтырь.

Жом Жомыч так и сделал - на корточки. Комар неуклюже сел по-турецки; Квадрат остался стоять и смотреть на гноившуюся злобой Каланчу, не зная, как искупить вину.

- Сколько еще? - спросил он у Топтыря. - Пораньше нельзя?

Гид помотал головой:

- Невозможно. Позвольте мне продолжить. Заняться нам все равно больше нечем.

- Неужели ничего больше не будет?

- Люди вернутся, - вздохнул тот. - Иисус будет сидеть, где сидит. Нет, прошу прощения - он встанет напиться. Советую вам все-таки присмотреться, пока вы с ним.

- Мы смотрим, - уныло отозвался Квадрат.

Каланче надоело сражаться с мухами и она вторглась в круг. Похоже было, что она смирилась, но до поры, и Квадрат безнадежно ждал расплаты за круиз.

- А Лазарь вернется? - спросил Комар.

Он тоже успокоился и даже шмыгнул носом, вновь увлажнившимся.

- Сегодня уже нет. Опыт, который он пережил, невыносим для рассудка. Он проскитается всю ночь и более или менее придет в чувство только к утру.

- Сука, - тоскливо проговорил Соловей.

- Заглохни, тварь, - бросил ему Квадрат.

- Заклинило его, - сказала Каланча, не обращаясь ни к кому в отдельности. - Я на такое не подписывалась. Я рехнусь, если он и дальше будет бубнить.

- Сука, - с готовностью повторил Соловей.

- Ну хватит уже! - гаркнул Жом Жомыч.

- Давайте и вправду смотреть на Иисуса, - миролюбиво пригласил Комар, но на него не обратили внимания. - Смотрите, он что-то жует!

Жом Жомыч оглянулся через плечо.

- Ну да. Ишь ты, - заметил он покровительственно.

Топтырь приготовил для них пространную лекцию и терпеливо ждал, когда воцарятся мир и согласие. Путешествие, по его мнению, сложилось удачно. Клиент остался жив, а к прочему он привык. Сегодня, по крайней мере, ему еще никто не посулил чертей. Бывало, что с этого начинали по прибытии.

- Так-то лучше, - улыбнулся гид и на всякий случай похвалил Каланчу: - Вы уловили самую суть. Мы дома!

...По возвращении Квадрат было сунулся к Соловью, которого вынимали из-под колпака, ибо тот совершенно извел Каланчу своими отзывами о потустороннем мире. Квадрат собрался съездить ему по роже, но Соловья, кричавшего про сук и блядей, успели вывести, а Топтырь выразил надежду, что утро вечера мудренее и вскорости к Соловью вернется рассудок.



август 2013




© Алексей Смирнов, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Словесность