Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ПИОНЕРСКАЯ ЗОРЬКА


Однажды директор сделал в палате младшего отряда объявление:

– Ребята! Отныне с вами в одной палате будет ночевать один дядя. Вы его не пугайтесь, спите спокойно. Это сторож. Он будет охранять вас от местных хулиганов. Только вы с ним не разговаривайте, он глухонемой.

– А где он будет спать? – спросил один мальчик.

– Вон там, – директор указал на мемориальную кровать, где ночевала память о пионере-герое, навечно зачисленном в отряд.

Главные озорники, Щук и Хек, приуныли. Теперь не пошалишь. Уж больше не намажешь Павлика зубной пастой, не наложишь кучу Марату в постель.

Но до отбоя было далеко, и новость быстро забылась.

Весь день ребята провели в забавах и хлопотах. Играли в "Зарницу", выслеживали шпионов, разучивали бодрую песню, подсматривали за девочками. Вечером – уставшие, загорелые, в ссадинах сплошь – они вымыли ноги, подчиняясь свирепой врачихе, и разбежались по койкам. Обменялись свежими новостями о Красной Простыне, которая целыми семьями похищает спящих граждан, и вскоре уснули.

Ночью Хека разбудил шорох: дядя. Хек приоткрыл глаза и различил в темноте кряжистый силуэт. Дядя сидел на кровати, не спал. Он был космат, с огромной бородой, в вязаной шапке и темных, несмотря на ночное время, очках. Сторож взирал на мальчиков и шевелил руками, что-то там делая у себя.

Хек зажмурился и погрузился обратно в сон.

Утром, когда проиграл горн, глухонемого дяди уже не было. На священной постели осталась вмятина, но больше ничто не напоминало о его визите.

Следующей ночью все повторилось, только на сей раз проснулся Щук. Сторож сидел неподвижной глыбой. Щуку сделалось неспокойно от его присутствия, хотя полагалось наоборот. Вдруг дядя бесшумно встал и крадучись приблизился к кровати сопящего Павлика. Склонился и вроде как подоткнул одеяло. Не очень удачно, пришлось повторить. И еще. Одеяло оказалось на редкость непослушным, и сторож, согбенный, надолго застыл над спящим. Локоть медленно двинулся вверх, потом вниз. Снова вверх. Щук повернулся на бок и приказал себе спать. Павлик же спит – значит, ничего страшного.

Третья ночь прошла спокойно, все почивали беспробудно. Правда, утром Щук и Хек обнаружили на своих одеялах и простынях странные влажные пятна.

А дальше наступил родительский день, и оба поделились недоумением с родителями.

Папа Щук и Папа Хек дружили домами, приехали вместе. Без жен, чтобы веселее доехать. Перед самым лагерем папу Хека едва не высадили из автобуса, но обошлось.

Уже в лагере, на поляне, они расстелили, как положено по-людски, скатерку и принялись потчевать оголодавших отроков домашними пирогами. Сами не ели, добродушно отмахивались и хлебали из картонных пакетов не совсем сок. Когда сомлели, Щук и Хек рассказали им о ночных глухонемых бдениях.

Сок моментально выветрился из отцовских голов, оба родителя встрепенулись.

– А ну-ка, поподробнее с этого места...

Выслушав немногочисленные детали, папа Хек и папа Щук отослали сынов резвиться, а сами остались сидеть в мрачном молчании. Наконец, папа Хек очнулся.

– Сделаем так, – сказал он.

Отцы решили задержаться. На закате, когда родителей начали со всей строгостью выпроваживать, они послушно выкатились за ворота, свернули в ближайшую рощу и там затаились. Вздремнули там, чего таить, часок-другой, проснулись злые, похмельные. Невозмутимо светила луна, и слабо тянуло дымом от далекого цыганского костра. Вернулись к лагерю, выломали в заборе доску. Протиснулись, подкрались к спальному корпусу и притаились за дождевой бочкой под пожарным щитом с конусом ведра и топором на длинной ручке.

Дядя не заставил себя ждать. Шумно дыша, он поднялся на веранду, по-хозяйски отпер дверь и скрылся внутри. Папа Щук и папа Хек последовали за ним, то и дело замирая и прислушиваясь. Достигнув двери в палату, они слегка приотворили ее, заглянули. Сторож был поглощен делом. Он стоял к ним спиной, нависая над Хеком, который свернулся под одеялом клубком. Отцы не стали ему мешать. Они позволили дяде закончить начатое, отступили, дали сторожу выйти и настигли уже на лужайке, шагах в двадцати.

– Постой, куда ты разогнался...

Очки слетели от первого же удара, борода осталась у папы Хека в руке – и перед недовольными родственниками предстал директор лагеря. Он упал на колени и принялся сбивчиво объяснять, что сам не понимает, что на него такое находит – это началось давным-давно, когда он впервые услышал позывные "Пионерской зорьки". С тех пор он не в состоянии с собой совладать и вынужден нести этот крест...

Пожарный топор, которым папа Щук завладел еще в начале этой исповеди, опустился ему на череп. Мозговые полушария разошлись аккуратно, как цивилизованные супруги, а из ствола выпорхнула ошарашенная душа директора. Не веря в случившееся – произошедшее, по ее мнению, преждевременно, – она понеслась в стратосферу и пронзила небесную твердь.

Немного позднее, уже позабыв о существовании Щука, Хека, их родителей и не заботясь об их дальнейшей судьбе – весьма, конечно, плачевной, душа угодила в Чистилище, имея в себе единственный вопрос к высшим силам: зачем и за что? Почему "Пионерская зорька"?

– Проследуйте на собеседование к нашей Утренней Звезде, – сказали ему. – О, как он пал!

– Кто это – Утренняя Звезда? – спросил директор.

– Для вас – Пионерская Зорька.

Директор очутился в приемной, где перед ним развалился в кресле вылитый черт.

– Итак? – осведомился Утренняя Звезда, он же Зорька.

Директор открыл было рот, но тут его внимание приковало диковинное существо, куда-то просеменившее мимо. Продолговатая, как дыня, голова с серьезным лицом и без туловища, на двух коротеньких ножках – тоже не полных, ступнях.

– Во какой, – потрясенно выдохнул директор, мгновенно забыв о своем вопросе.

Он двинулся на цыпочках за головой по пятам, весь вскинулся, скрюченные руки воздел, колени стал поднимать высоко.

А черт тоже на что-то отвлекся, встал и куда-то ушел, директор вылетел у него из головы.


март 2021




© Алексей Смирнов, 2021-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2022-2025.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Так возвышает родина, поверь... [Стихи лакских поэтов Руслана Башаева, Миясат Шурпаевой, Патимат Рамазановой, Мирзы Давыдова и Патимат Штанчаевой в переводах на русский язык.] Виктория Орлова. "Увидеть Париж" и другие рассказы [Ох, как же дружно жили они! Небогато, даже на море никогда не были, всех сокровищ – библиотека, хрущёвка двухкомнатная да дача-сарайчик на шести сотках...] Александр Карпенко. "И, взявшись за руки, шли двое..." (О романе Бориса Гриненко "Признание в любви") [Эта книга стала для автора смыслом жизни. Написать и издать её – подвиг. Это книга-долг – живого перед ушедшей...] Наталья Захарцева. Улица Троллейбусных Скворцов [Ведь всё, что воздаётся, всё – добро. Мы лучшие конструкторы миров. Вы просто не пытайтесь их разрушить...] Владислав Китик. Я весны моей всё ещё пленный [Пробуждённую ночь я приму, / Помогая атлантам, на плечи. / У неё я на память возьму / Трудный дар человеческой речи...] Ольга Гурилёва. Всё то, что случилось с нами [Так тут и было веками, / Как в самом начале всего: / Только любовь и бог – / Всё то, что случилось с нами.] Михаил Ковсан. Гроб некому вынести, или Улыбка Гагарина [Улыбка Гагарина стала не такой широкой и белозубой, как раньше. Поговаривали, что его и вовсе одноцветно закрасят, только деньги найдут. Но пока деньги...] Ольга Самарина. Внучка Ава [Ава, крошечная, но настоящая Ава, уже умудрилась захватить нас в свой плен. Навсегда. Она не путалась в ролях и оказалась самым адекватным человеком в...] Николай Хрипков. Любовь с первого слова [Ну, мир! И что мир? Что же, интересно, о нем наразмышлять можно? Мир – он и есть мир. А Бог? А что Бог? Бог – он и есть Бог. А человек? Две руки, две...] Юлия Великанова. Будь его Солнцем, или Мы просто об этом не думаем (О романе Андрея Кошелева "Валери") [Наше бытие во многом рассчитано на глаза и зрение, на зрительное восприятие. Процентов 70 информации мы получаем и воспринимаем глазами. Зачем задумываться...] Дом вынимает пламя (О книге Веры Полозковой* "Lost and found") [Новая книга Веры Полозковой – собрание стихов, короткой прозы и фотографий – сильный эстетический опыт противостояния смерти...] Владимир Ив. Максимов. Ничего не требуя взамен... [Любой календарь – не без вычета, / Но тёплая осень – особенна: / Она, словно гречка, рассыпчата, / И солнечным маслицем сдобрена...]
Словесность