 |
|
МАННА
- Жри, - приказал человек.
Его сын, подросток лет четырнадцати, молчал и упирался, но отец крепко удерживал его за меховой воротник.
- Жри, дома пусто, - настойчиво повторил отец. Перчаток на нем не было, и пальцы побагровели от холода.
Манна выпала ночью. По виду она ничем не отличалась от снега, и все горожане были рады ему после теплой, дождливой зимы, давно не редкостной в исконно северных краях. На кухнях исступленно и безграмотно шептали про Гольфстрим.
Но манна жгла, словно лава, побелевшая от ярости зимней обманчивой белизной. Ударил мороз, но она не давала тепла.
Стоило поднести к ней ладони, она не грела.
- Ешь, - отец толкнул сына-подростка, и тот едва не упал на колени - его шаровары, случись такое, сейчас бы обуглились.
Оба теснились на тротуаре, на крышке люка, откуда валил пар, перед которым были бессильны и снег, и то, что его заменило. Добирались скачками, по доскам и битому кирпичу. Крыши домов дымились, но дома стоял волчий холод. Царила дикая стужа, и плавились полозья кем-то брошенных санок, пылала горка, а неосторожные, забытые варежки разгорались беспомощными факелами.
Казалось, что жгли на потеху, как некогда поджигали пингвинов их первые открыватели. Периодически шел редкий дождь из жаб, которые мгновенно замерзали хоть и в шекспировских объятиях, зато в арабских сексуальных позах.
Отец нагнулся, достал из сумки черпак и термос, украшенный китайскими поднебесными павлинами. Павлины сидели молча и равнодушно рассматривали друг друга. Он принялся, орудуя черпаком и черенком попеременно, набивать термос неподатливой манной.
- Мамуля голодная, - приговаривал он, сдувая с черенка крупицы манны. - И на саночках не свезешь хоронить - кремируется... Где мамуля, где саночки - шут его разберет...
В окнах маячили редкие перепуганные лица, но отцу было все равно.
Он старался не смотреть на обугленных птиц, собак и кошек, еще дотлевавших на детской площадке. С помойки тянуло смрадом.
- Богом тебя заклинаю - ешь! - взмолился отец. - Смотри - я же ем.
Он пригубил из черпака.
- Прямо с земли? - спросил его сын, чуть успокоенный.
- Да, прямо с земли.
Подросток, не отрываясь, взирал на догорающие автомобили и железные качели, раскаленные добела. Деревянные сиденья превратились в уголья. На месте игрушечных пластмассовых ведер, накануне забытых по странной коллективной забывчивости, образовались разноцветные пятна, издававшие резкий химический запах.
Небо было чистое и солнечное. Высоко-высоко петляла хвостатая искорка-звездочка - реактивный самолет.
Свирепствовала сирена, гудела сотня гудков.
- Ешь, - рассвирепел отец, отказываясь от домашнего, наполовину бранного, наполовину шутливого "жри", и сын сообразил, что еще немного - и тот толкнет его лицом в искрящийся снег, отражающий жадное зимнее солнце.
Он принял черпак и начал есть.
- Сладко, - заметил он мрачно и недоверчиво. У него был переходный возраст, и он всегда ходил мрачный, покрытый прыщами. И постоянно перечил, имея особое мнение по каждому поводу.
- Нормально, - не удержался он от похвалы. - Но соли маловато. На манную кашу похоже.
Отец завинчивал термос. Он подбросил его в руке, испытывая на вес.
- Обувь береги, когда тронемся. Она горит, не напасешься, - предупредил он сына, скашивая глаза на собственные, слегка оплавленные ботинки.
...Через четыре же ночи случилась пурга, предрассветная.
февраль 2005
© Алексей Смирнов, 2005-2019.
© Сетевая Словесность, 2005-2019.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Семён Каминский: Судьба барабанщицы [...Маленькая упрямая барабанщица поднимает голову, смотрит на него и говорит, серьёзно и непонятно: / - Я никогда не буду есть суп из моего друга.] Литературно-критический проект "Полёт разборов", 24 февраля 2019: Рецензии [24 февраля 2019 в Культурном Центре имени Крупской состоялась 40-я, юбилейная серия литературно-критического проекта "Полёт разборов".] Елизавета Трофимова: Обнять этот ужас [со страстью всей, с которою способны / ценить безвестность больше, чем себя, / мы в спор вещей - сплошной, одноутробный - / привносим по монетке...] Богдан Агрис: Всей мыслящей листвой [На световых ветрах смеются зеркала. / Стоит ночная речь на обмороках совьих. / Полночная полынь пересекает кровли / Домов, бесцветных догола...] Ростислав Клубков: Дерево чужбины [Представь себе дерево, на котором, словно на Венере, растут синие листья, и человек сорвал с него лист и покатился вдаль, словно сам как лист, а потом...] Кондрат Кузнецов: Между романом-путешествием и поэтическим слэмом [Авторы литературного клуба "Стихотворный бегемот" выступили в Туле.] Любовь Левитина: Гербарий неисполненных желаний [А завтра вновь, со страстью наркомана / сложив грехи в заплечную суму, / прочтёт главу печального романа, / не нужного, по сути, никому.] Владимир Алейников: Клавир [...Поскольку зряч, - и слух распахнут вновь / Пространству, что со временем не в ссоре, - / И со слезой горючею во взоре / Верна тебе вселенская...] Читайте также: Владимир Алейников: СМОГ и снег. Памяти Андрея Битова | Максим Жуков: Бедные люди | Андрей Земсков: Забытая речь | Михаил Ковсан: Уловление бабочек в окрестностях Козеболотного переулка | Мария Косовская: Один день из жизни младшего рекрутера | Василий Костырко: О романе Бориса Клетинича "Мое частное бессмертие" | Александр Крупинин: Городские стихи | Миясат Муслимова: "Про черствый хлеб и про вишневый сад..." | Поэты Нью-Йоркской школы | Виктор Хатеновский: Молчаньем твоим обесточен | Владимир Васильев. Диалоги о сокровенном и наболевшем | Дмитрий Гаричев: Стихотворения | Луис Камоэнс: Лирика | Алена Каримова: Стихотворения | Литературно-критический проект "Полёт разборов", 27 января 2019: Рецензии
|