КАРАВАЙ

Врачи скорой помощи называют такие квартиры гоблинариями. В точности так же именуют эти места соседи, милиция, пожарные и прочие обитатели фэнтэзи.

В доме на втором этаже, среди многих домов, этажей, улиц и городов, давным-давно сошлись и стали не безусловно естественно жить гражданами она и она: Глотовы, причем он все чаще достраивался приставкой "про", а она - "за".

Все у них было справно и складно - попеременно вытянутая общая майка, и вроде бы не виднелось нигде никаких деток. Пахло прелыми овощами, а в серванте с выбоиной в добрую щепу стояли рюмки вперемежку с восточными временами года.

В ванной мокло, а в телевизоре над этим хохотало, а случалось и наоборот; оно же все подксисало и, облепленное волосинками, заинтриговывало мокриц.

И, наконец, бывало у них множество одних и тех же гостей. И все норовили воспользоваться удобствами, которые какие же удобства - нехитрые, как и сам человек незатейлив. Гости, назначенные Глотовым судьбой, все попадались какие-то тучные, а были и те, кто щуплые, злые и яростные, и чем они там особенным пользовались в местах пользования, предоставленные сами себе - как знать? скакали, ломались, подпрыгивали, умышленно нечто откручивали или совсем исчезали злыми духами, носились над водами, не в силах отделаться от демиурга и отдать творческое зерно.

Короче говоря, однажды под весом ли явившегося к столу тела, от козней ли мелких и недобрых карликов - стульчак неслышно разломился надвое, наподобие мучного коржа. Сначала он только треснул, и события не заметили. Но сиденье разваливалось все вернее, и вот настал момент, когда - по совпадению с петропавловским салютом - озадаченный хозяин вышел из помещения для удобств с глупой улыбкой на лице и с двумя полукольцами в каждой руке. Полукольца казались хлебными, с непропеченной картонной начинкой.

Поначалу, конечно, приспособились к неудобствам среди удобств. Выравнивали по округлому краю; садились не в махе, но - вдумчиво; вставали аккуратно, да отдельные фрагменты, примкнувши, все норовили следом, в эмпиреи. Да и вообще случались острые соударения. Гости и хозяева много ели и пили, они часто падали на колени перед коржом, уложенном то словом salve, то vale, а чаще - мандалой, и та продолжала терпеть в себе ущерб, как терпят ее мандала всего и самость людская, загнанная в коллективное подсознание.

Ее хватали руками, стискивали, ломали кусками, увлажняли.

Все это привело к тому, что седалище-каравай разломилось далее начетверо, а потом и на восемь частей, все разной степени безобразности. Единый распался на потешные фрагменты и унижался в продолжение, ибо истрепывался картоном, марался и регулярно подвергался хуле.

Дошло до того, что кому-то из обитателей жилища пришла фантазия прямо в голову: да не получит дозволения никто справить нужду, не сложив из отломков более или менее приличную мозаику. А там уже и крошки образовывались, и все собирали в пакетик для лото. Мозаика у всякого выходила своя по количеству лбов; после застолий устраивали викторины, шарады и фанты.

Пока не сложилось Тайное Слово. Глотов, который диалектически раскачивался-застывал над мозаикой, над рожками и щечками сиденья, мгновенно увидел, глядя ниже себя, что из мозаики случайно сложилось Тайное Слово Обо Всем.

Он уже разинул было рот, чтобы крикнуть на помощь, так как всем от того тут должно было выйти удовольствие, да как назло перегорела лампочка. Сквернословя, хозяин полез ее вывинтить, взгромоздился на мозаику и все сломал, она развалилась, а Глотов упал с лампочкой во рту, которую выкусил вместе с патроном.

Об этом случае он никому не рассказывал. Конечно, Глотов еще часто пытался построить рисунок правильно, но что есть наша жизнь - игра, и мозаика - из того же разряда. Да и слово, да и все затеи.

А потом жильцы купили новый пластиковый каравай и учинили пир. И гости все кружили, призывая Каравай: кого хочешь - выбирай!

Он и выбирал помаленьку, хотя об этом никто не догадывался. Глотовы подавились и задохнулись, а потом ими задохнулись собаки близ местного судебно-медицинского отделения. Да и все вокруг постепенно рассосались, и выбирать стало не из кого.

январь 2007

© Алексей Смирнов, 2007-2020.
© Сетевая Словесность, 2008-2020.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Ирина Жураковская: Три рассказа [Земляне гибли и исчезали сотнями, а средства массовой информации рассказывали о новых приобретениях самых богатых людей, фото пестрели голыми девицами...] Владимир Алейников: Путешествия памяти Рембо [Нет не видеть зари никого не любить говоря / это ночью бела золотая сирень сентября / и как будто во сне одиночество легче вдвоём / и как будто...] Аркадий Шнайдер: Russian Literature [господин подполковник, господин уголовник, / стало жить невозможно нам в столице огромной: / где извозчик за рубль? - лишь такси за червонец, / ...] Андрей Бикетов: Век футуризма в итальянской поэзии [Стихи итальянских поэтов-футуристов: Фольгоре Лучано, Арденго Соффичи, Маринетти Филиппо Томазо, Альдо Палаццески.] Виктория Кольцевая: Благовещенье от Якова [...Спи, я говорю с тобой. / Я есть. / Что такое женственность и честь / против одиночества и воли. / Нам теперь укромно до зимы. / А когда отдашь...] Владимир Коркин: Часики тикают [Осенний Бог, я говорю с тобой / В пустом лесу нагих озябших веток, / Где сон предзимний до предсмертья крепок, / Где до зимы почти подать рукой...] Читайте также: Андрей Баранов: В поисках свободы и покоя | Андрей Бикетов: "Сумеречная" итальянская поэзия | Дмитрий Гаранин: Оптическая песнь | Ростислав Клубков: Утренняя заря | Михаил Ковсан: Туманный Сизиф | Алексей Ланцов: Шаблон разрыва | Максим Матковский: Спасибо за блинчики, сестра | Дмитрий Ратников: Прилив | Вероника Сенькина: Стихотворения | Алексей Смирнов: Бутман и Гробин: и Эхстрим | Белла Верникова: Композитор-авангардист Артур Лурье | Питер Джаггс: Три рассказа из книги "От бомжа до бабочки" | Сергей Петров: Эпидемия | Сергей Сутулов-Катеринич: Попытка number 3, или Верстальщица судьбы | Михаил Фельдман (1952 – 1988): Дерево тёмного лика