КАРАВАЙ

Врачи скорой помощи называют такие квартиры гоблинариями. В точности так же именуют эти места соседи, милиция, пожарные и прочие обитатели фэнтэзи.

В доме на втором этаже, среди многих домов, этажей, улиц и городов, давным-давно сошлись и стали не безусловно естественно жить гражданами она и она: Глотовы, причем он все чаще достраивался приставкой "про", а она - "за".

Все у них было справно и складно - попеременно вытянутая общая майка, и вроде бы не виднелось нигде никаких деток. Пахло прелыми овощами, а в серванте с выбоиной в добрую щепу стояли рюмки вперемежку с восточными временами года.

В ванной мокло, а в телевизоре над этим хохотало, а случалось и наоборот; оно же все подксисало и, облепленное волосинками, заинтриговывало мокриц.

И, наконец, бывало у них множество одних и тех же гостей. И все норовили воспользоваться удобствами, которые какие же удобства - нехитрые, как и сам человек незатейлив. Гости, назначенные Глотовым судьбой, все попадались какие-то тучные, а были и те, кто щуплые, злые и яростные, и чем они там особенным пользовались в местах пользования, предоставленные сами себе - как знать? скакали, ломались, подпрыгивали, умышленно нечто откручивали или совсем исчезали злыми духами, носились над водами, не в силах отделаться от демиурга и отдать творческое зерно.

Короче говоря, однажды под весом ли явившегося к столу тела, от козней ли мелких и недобрых карликов - стульчак неслышно разломился надвое, наподобие мучного коржа. Сначала он только треснул, и события не заметили. Но сиденье разваливалось все вернее, и вот настал момент, когда - по совпадению с петропавловским салютом - озадаченный хозяин вышел из помещения для удобств с глупой улыбкой на лице и с двумя полукольцами в каждой руке. Полукольца казались хлебными, с непропеченной картонной начинкой.

Поначалу, конечно, приспособились к неудобствам среди удобств. Выравнивали по округлому краю; садились не в махе, но - вдумчиво; вставали аккуратно, да отдельные фрагменты, примкнувши, все норовили следом, в эмпиреи. Да и вообще случались острые соударения. Гости и хозяева много ели и пили, они часто падали на колени перед коржом, уложенном то словом salve, то vale, а чаще - мандалой, и та продолжала терпеть в себе ущерб, как терпят ее мандала всего и самость людская, загнанная в коллективное подсознание.

Ее хватали руками, стискивали, ломали кусками, увлажняли.

Все это привело к тому, что седалище-каравай разломилось далее начетверо, а потом и на восемь частей, все разной степени безобразности. Единый распался на потешные фрагменты и унижался в продолжение, ибо истрепывался картоном, марался и регулярно подвергался хуле.

Дошло до того, что кому-то из обитателей жилища пришла фантазия прямо в голову: да не получит дозволения никто справить нужду, не сложив из отломков более или менее приличную мозаику. А там уже и крошки образовывались, и все собирали в пакетик для лото. Мозаика у всякого выходила своя по количеству лбов; после застолий устраивали викторины, шарады и фанты.

Пока не сложилось Тайное Слово. Глотов, который диалектически раскачивался-застывал над мозаикой, над рожками и щечками сиденья, мгновенно увидел, глядя ниже себя, что из мозаики случайно сложилось Тайное Слово Обо Всем.

Он уже разинул было рот, чтобы крикнуть на помощь, так как всем от того тут должно было выйти удовольствие, да как назло перегорела лампочка. Сквернословя, хозяин полез ее вывинтить, взгромоздился на мозаику и все сломал, она развалилась, а Глотов упал с лампочкой во рту, которую выкусил вместе с патроном.

Об этом случае он никому не рассказывал. Конечно, Глотов еще часто пытался построить рисунок правильно, но что есть наша жизнь - игра, и мозаика - из того же разряда. Да и слово, да и все затеи.

А потом жильцы купили новый пластиковый каравай и учинили пир. И гости все кружили, призывая Каравай: кого хочешь - выбирай!

Он и выбирал помаленьку, хотя об этом никто не догадывался. Глотовы подавились и задохнулись, а потом ими задохнулись собаки близ местного судебно-медицинского отделения. Да и все вокруг постепенно рассосались, и выбирать стало не из кого.

январь 2007

© Алексей Смирнов, 2007-2020.
© Сетевая Словесность, 2008-2020.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Михаил Метс: 1939 [И - кто знает, читатель? Кто знает? / Быть может, в какой-нибудь параллельной вселенной именно так все у них и сложилось?..] Владимир Алейников: Париж и СМОГ [...На то и Париж есть на свете, чтобы в нём обязательно встретить, хоть раз оказавшись там, знакомого человека. И даже не одного, а многих знакомых. Со...] Юлия Пикалова: ОФОРТЫ. Стихи [Я стою перед солнечным озером, / Что равно небесам глубиной - / И ныряю, пронзая насквозь его, / И выныриваю в мир иной...] Алексей Смирнов: Три рассказа [Иван Иванович, эйджист и лукист, прославился скандальными статьями в адрес всевозможных уродов. Статьи эти были разоблачительными, клеветническими и высокомерными...] Макс Неволошин: Фобии [Как бывший психолог, я, разумеется, знаю, что такое фобии. Но об их причинах лженаука толком не договорилась. Самая известная, она же единственная, гипотеза...] Владимир Алисов: Время молчания [может быть / строчки стихов / это окаменевшие молнии /] Читайте также: Ольга Андреева: Город лишних подробностей | Сергей Антонов: Мама мыла раму | Анна Арканина: Стихотворения | Максим Жуков: У коровы есть гнездо | Ирина Жураковская: Стена: и Восхождение | Александр М. Кобринский: Подвеска на ниточке | Макс Неволошин: Средство от тревог | Владимир Спектор: Три рецензии | Владимир Гоголев (1948-1989): Зов утопающей жизни | Анатолий Добрович: Загадки Бориса Клетинича | Елена Добрякова. "Ни денег, ни товаров у пиита..." | Юлия Долгановских: Стихотворения | Андрей Иркутский. Вечер памяти Виктории Андреевой у академика Лихачёва | Ростислав Клубков: Петрушка: и Анна Эммерих | Полина Орынянская: Стихотворения