Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




РОЖДЕСТВЕНСКИЕ  ИСТОРИИ



– ОСКОЛКИ –

Рождественская сказка


- Я здесь самая главная, - сказала Хозяйка Медной горы. - Вот и имя у меня такое - Хозяйка! К тому же я старше всех, ведь я была еще на самой первой Девочкиной елке! Девочке было тогда только несколько месяцев от роду, и у нее еще были Папа и Мама. Чудесная дружная семья и совершенно прелестный ребенок! Она так смешно таращила свои огромные глаза и трогала игрушки крохотной лапкой. Нежно и осторожно! А меня сняли и даже дали ей подержать. Ох, я, помнится, была безумно, безумно испугана, но она поцеловала меня, представляете?! Ах, она уже тогда всё понимала! Она всегда была умницей! Но как мы все веселились в ту Рождественскую ночь! Как замечательно пел Девочкин Папа! И какая прекрасная была елка! Ведь кого на ней только не было - и Золотая Рыбка, и пес Мастино с ружьем, Царевна Лебедь и Гадкий Утенок, пузатые снеговички и цыплята с поролоновыми крылышками, Избушка на курьих ножках! Сейчас с той елки никого уже не осталось, я - единственная...

- Неправда! Неправда! - Задребезжали старческие голоса откуда-то снизу.

- Кто это еще? - Удивилась Хозяйка и покосилась на нижние ветки, стараясь при этом не вертеть головой, так как прятала в тени ствола правую щеку, на которой облупилась краска.

- Да это мы, зайцы! Мы тоже были на первой елке у Девочки!

- Не вижу никаких зайцев! - Брюзгливо проворчала Хозяйка, с сомнением вглядываясь в темноту.- К тому же зайцы столько не живут, даже стеклянные.

- Ну, вот же мы, вот! - Зайцы неуклюже подпрыгивали на месте и дергали нитки выцветших бус, пытаясь привлечь к себе внимание.

- Батюшки святы! Ну, и парочка! - Наконец заметила их Хозяйка. - Какие ж вы зайцы?! Я решительно была уверена, что вы сосульки! Вот уж несколько лет думаю, откуда вы взялись?..

Зайцы действительно давно не были похожи на себя. Краска на них полностью стерлась, и теперь прозрачные, с какой-то потустороннею дымкой внутри, они больше напоминали осколки грязного февральского льда.

- Видно, не очень-то Девочка вами дорожит, коли вы до такого дожили! И уж все вы точно могли заметить, как она бережет меня, как тщательно оборачивает в вату каждый раз, когда убирает елку. Тут и гадать нечего - я для нее самая дорогая игрушка. Да я и самая красивая среди вас! Вы только посмотрите на мой наряд!

Она расправила складки зеленого платья в красных и золотых узорах и хотела было покружиться, да вовремя вспомнила о правой щеке.

- Красивая-некрасивая, первая или нет - всё это мишура! - Прогудел чей-то уверенный бас. - На любой Рождественской елке главная фигура Дед Мороз! Ваши притязания, сударыня, в моем присутствии просто смешны. А почтенный возраст, простите, не позволяет Вам даже сыграть роль Снегурочки! - Большому Деду Морозу всегда отводилось самое видное место, и он уже давно привык не стесняться ни уродливой металлической скрепки, на которой висел, ни обшарпанного носа, ни пятен на белой шубе.

- Да какой Вы Мороз, какой Вы Мороз?! - Завопил Маленький Дед Морозик, лихо примостившийся верхом на толстой ветке. - Вы же пустой внутри! Вы же совершенно бессодержательны! Признайтесь же, наконец, что в Вашем мешке с подарками первозданный вакуум!

- Прекратите, Вы, скандалист! - Цыкнула на него Хозяйка. - Вы даже не елочная игрушка! Вы попали сюда случайно, из коробки с конфетами! У Вас нет ни малейшего права участвовать в нашем споре!

- И вообще, - продолжил Большой Мороз, прокашлявшись в грязную рукавицу. - Я - память. Меня подарил Девочке человек, которого она любила больше всего на свете. Он умер, а у нее нет даже его фотографии. Когда она наряжала елку и взяла меня в руки, у нее в глазах стояли слезы, а лицо было грустное-грустное.

- Нашли, чем удивить, - скептически усмехнулся Одинокий Павлин. - Когда она развешивала фонарики и шары, у нее тоже были глаза на мокром месте. И это большой вопрос, кого больше всего любила Девочка. Папу, которого не было уже на второй ее елке, Бабушку, которая подарила фонарики, или Маму, которая каждый год исправно покупала игрушки. Вы заметили, сколько лет среди нас не появляются новенькие? Мы с моей Павой были последние...

Общество разволновалось и расшумелось, все припоминали, кто в каком году и кем был куплен, каждому хотелось доказать, что события, произошедшие в жизни Девочки в год их появления на елке, были самыми памятными и важными, а люди, бывшие рядом с Девочкой в этом году, были самыми любимыми ею и принесли ей больше радости. Мелкие перепалки тут и там переходили в ожесточенные словесные баталии, даже луковицы, шишки и огурцы уже не могли удержаться от участия в общем споре, и только Белый Щенок с выцарапанным на груди крестом испуганно молчал и виновато смотрел на Девочку. Она спала. С задней стороны елки ему не было видно ее лица. Он видел лишь часть вязаной серой шали, прикрывающей колени, тонкую маленькую руку, лежащую на груди, портьеру в изголовье и горящую на журнальном столе свечу.

Да и чем он, Щенок, мог похвастать перед тем же Большим Морозом? Мальчику, что когда-то давно выцарапал булавкой крест на груди Щенка, Девочка предпочла того, другого, который умер. Разве могло быть иначе? Ведь Мальчик так часто заставлял ее злиться и плакать...

Двух Белых Щенков купили в год, когда Девочка собиралась замуж. Мальчик любил ее, но не больше всего на свете. Бога он точно любил сильней. Какой он был тогда юный, смешной, красивый, этот Мальчик! Он пометил Щенка крестом и сказал: "Это буду я!" Щенок без креста разбился почти сразу, а этот... Он совсем ничего не знал о Боге и слишком мало понимал в хитросплетениях отношений Девочки и Мальчика. Ничего не вышло у них хорошего, совсем ничего. Много долгих лет каждый раз, когда они ссорились или мирились, Щенок, обернутый рваным целлофановым пакетом, лежа на полке в ящике, прислушивался и переживал. Это было удивительно, но он невольно чувствовал себя причастным ко всем проступкам, которые совершил Мальчик. Хотя теперь он скучал без него.

Дешевая парафиновая свеча изогнулась, и язычок пламени принялся лизать шелковую портьеру.



Далеко-далеко в задавленной снегом глухой деревне перед иконами маленькой церкви седой человек с испитым лицом молился и клал земные поклоны. На какой-то момент он отвлекся от службы и задумался о своем. Он вспомнил, как там, совсем в другой уже жизни вместе с Девочкой наряжал новогоднюю елку и справлял Рождество. И отчего-то на сердце его стало тревожно. Он произнес шепотом: "Спаси и помилуй!" и быстро перекрестился.



Белый Щенок скользнул по еловой ветке, ударился о пол и разбился.



Девочка проснулась, включила свет, задула свечу и затушила тлеющую портьеру.






– СНЕГУРОЧКА –


Если б не вздорный Светкин характер, может, хозяйка еще и подождала бы, хотя чего уж тут ждать - три месяца не платили за квартиру. Рудник, где работали отцы обеих девчонок, закрыли за нерентабельностью и родители денег давно не присылали. Несколько раз с оказией отправляли продукты, но существовать приходилось в основном на стипендию, а на нее не зажируешь. Даже домой на каникулы нынче ехать было не на что. И все-таки, если бы не Светка, хозяйка бы, наверное, разжалобилась и они, по крайней мере, не оказались бы на улице в самый канун Нового года. Наташка всегда побаивалась Светки и немного завидовала ей. Та со школьной скамьи была взбалмошной и дерзкой, открытой и деловой, своего добивалась чаще нахрапом, а чуть что - могла вспылить и наговорить столько, что мало не покажется. Вот и в этот раз пока Наташка оправдывалась и извинялась, Светка, оскорбившись пренебрежительным тоном хозяйки, припомнила той и обшарпанный потолок, и трещину на раковине в кухне, и неисправный холодильник. Предложение сесть на пороге в любимом ширпотребовском платье и, как мастер Тыква, караулить свою гнилую халупу, предварительно подавившись буржуйскими накоплениями, стало для хозяйки последней каплей, и через полчаса, потраченные на лихорадочные сборы, девчонки с пятью чемоданами стояли на автобусной остановке и решали, как и, самое главное, где жить дальше. Выруливать из ситуации решила, как всегда, Светка, тем более, что она чувствовала все же за собой какую-никакую вину. Вломившись в переполненную маршрутку с последними двадцатью рублями в кармане, она рванула на другой конец города к своему бывшему парню, с которым поссорилась еще в начале семестра опять же из-за своего длинного языка. Наташке она клятвенно пообещала минут через двадцать приехать на такси, велела караулить чемоданы, ждать и надеяться, что не перевелись еще на земле добрые и отзывчивые люди, роли которых на данный момент предстояло сыграть бывшему Светкиному парню и его родителям.

Сначала Наташка ходила и приплясывала вокруг чемоданов, то и дело поглядывая на дорогу, где, как ей казалось, вот-вот должна была появиться в спасительной машине Светка, но та как в воду канула. Потом, в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых, она всматривалась в лица прохожих, только знакомых у нее в городе было мало, а попросить о помощи кого-то из этих торопливых чужих людей она не решалась. Всем им точно было не до нее, ведь до Нового года оставалось всего ничего. Да и о чем она могла их попросить? Забрать ее к себе вместе с чемоданами? Позвонить? Но она даже не помнила номер Светкиного сотового, а ее собственный давно разрядился.

Часа через два Наташка не то, что замерзла, а попросту начала коченеть. Ноги уже ничего не чувствовали и силы для ходьбы вокруг чемоданов иссякли окончательно. Бросить их было нельзя хотя бы потому, что в них лежала куча библиотечных книг, сдвинуть с места в одиночку - невозможно, идти - некуда, Светка все не ехала, солнце давно зашло. Наташка села на чемодан и приготовилась умирать. Умирать, тем более в Новогоднюю ночь, совершенно не хотелось. Ей стало ужасно себя жалко и она, наконец, разревелась в коленки.

- Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, красная?

Наташка подняла совершенно безумные заплаканные глаза. Перед нею, склонившись, стоял высокий незнакомый человек в костюме Деда Мороза. Красная бархатная шуба в бисерных узорах, что называется, с иголочки, обшитая по краям не ватой, а белым мехом, огромные валенки, седая длинная борода, здорово смахивавшая на натуральную, - всё честь по чести, настоящий Дед Мороз.

- Вы от Светы? - Прошептала Наташка, старательно отметая мысль о злодеях-богатеях, похищающих с улиц бедных девушек для жестоких развлечений и людоедства.

- Нет, я не от Светы. Я сам по себе. Света не приедет, она помирилась со своим молодым человеком и сейчас вся семья празднует их помолвку.

- Откуда Вы это знаете?!

Человек усмехнулся в усы и взялся за чемоданы. За его спиной стоял небольшой серенький фургончик, с грубо намалеванными по бокам снежинками и зайцами.

- Я все про всех знаю. Мне положено. Дед Мороз все-таки. Вставай, садись в кабину. Замерзнешь тут. Поторапливайся давай, у нас еще дел полно и все срочные.

Наташка встала и пошла, скорее, за чемоданами, к которым чувствовала себя как бы привязанной, Дед Мороз этот самый уж слишком споро их в фургончик загрузил, и ничего не оставалось, как садиться с ним в машину, ведь, неровен час, уедет вместе с чемоданами неведомо куда, что тогда Светке и библиотекарше говорить?

В освещенной кабине стало видно, что человек в костюме Деда Мороза совсем не молод, лицо у него было доброе, серьезное, все в морщинах, только глаза зеленые, юные, и Наташка немного успокоилась. Старик достал откуда-то из-под ног видавший виды китайский термос, большую зеленую чашку, налил горячего чая и протянул ей.

- На-ка вот, пей, не бойся. С сахаром и лимоном. Только тебе сейчас чего-то покрепче надо. Погоди, сейчас коньяку плесну маленько. Ты пей, согревайся. У нас еще полчаса в запасе есть.

Наташка пила чай меленькими глоточками и приходила в себя.

- Тут дело вот какое. Я бы тебя, конечно, мог и к Светке увезти, только это далеко, а я, понимаешь, на работе. Самая работа у меня сегодня. Да и не до тебя им сейчас. А мне позарез помощница нужна. Снегурочка у меня заболела, мороженого переела и простудилась. Согласишься Снегурочкой поработать? А утром я тебя пристрою куда-нибудь.

Наташка беспомощно пожала плечами и, давясь, чаем, замотала головой. Она всегда смущалась в присутствии публики и даже на праздниках в детском саду не могла толком рассказать ни одного положенного стихотворения.

- Да не переживай ты! - Дед Мороз засмеялся. - Всё получится! Там и не требуется ничего особенного. Тут у меня костюм есть. Сейчас переоденешься и поедем.

Костюм оказался удивительно хорош и сидел на Наташке, как будто по ней шили. Шапочка из голубой норки и ярко-голубая бархатная шубка с такой же оторочкой, сплошь расшитая маками и колокольчиками из стразов и шелка. Даже сапоги точь-в-точь подошли, белые, меховые на шпильках, тоже в стразах и такие теплые, что Наташкины ноги, наконец, окончательно согрелись. Мороз удовлетворенно осмотрел ее, и они поехали.

Это была самая счастливая и сумасшедшая ночь в Наташкиной жизни. Перед ней открывались любые двери, дети бежали ей навстречу и держали за руки. Гостеприимные хозяева старались получше угостить, а красивые молодые люди - поцеловать в щечку. И тут и там звучали тосты, поднимались бокалы с шампанским, а после снова мчались мимо заснеженные фонари, окна, освещенные изнутри гирляндами и свечами, мерцающие рекламные огни, снова мелькали перед ней новые лица, восторженные и счастливые - детские, женские, мужские. От выпитого шампанского кружилась голова, Наташкина обычная стеснительность чудесным образом улетучилась, неожиданно для себя она вспомнила все новогодние песенки и стишки, которые когда-либо слышала, и лихо отплясывала в кругу восхищенных зрителей, пела и декламировала, нисколько не смущаясь незнакомых людей. А Дед Мороз - о, это был самый настоящий Дед Мороз! - он сыпал прибаутками и хохотал, запрокинув голову, подбрасывая на руках ребятишек, в одном доме он бренчал на гитаре, в другом - играл на пианино, в третьем - гудел на губной гармошке, и повсюду - повсюду! - он дарил подарки. Словно фокусник, он извлекал из огромного серебристого мешка разряженных в пух и прах говорящих кукол, клетки с поющими канарейками, аквариумы с сонными черепахами и хомячками, деревянных лошадок и плюшевых мишек, машинки и даже игрушечную железную дорогу, чудесные толстые книжки с картинками, каждая из которых наверняка стоила полкоролевства. Да что там! Он раздавал телевизоры и выигрышные билеты, горшки с цветущими розами и цикламенами, лекарства, которые обязательно должны были вылечить самых тяжелых больных, счастливые платья, в которых всегда должно было везти, кошельки, в которых не должны были переводиться деньги, а в одном доме из мешка выпрыгнула большая грязная лохматая дворняга, которая, оказывается, потерялась полгода назад. И всё семейство с дикими воплями бросилось ее обнимать!

И где бы они ни были, мчались ли в машине, поднимались ли по бесконечным лестницам, плясали ль среди ребятни, Наташка чувствовала рядом руку Деда Мороза, чувствовала его поддержку, надежность и доброту. Никогда в жизни у нее не было такого. Даже когда она маленькая гуляла с отцом в парке, она всегда боялась, что сделает что-то не то и отец рассердится или ему не понравятся кто-то из людей вокруг, и его настроение испортится. Но Дед! Это было что-то! Он просто не мог рассердиться и чего-то не понять. Ему даже не надо было ничего говорить - ни о тревогах, ни о том, как она, Наташка, была ему благодарна. Она просто чувствовала, что он - знает.

Перед рассветом их машина остановилась у небольшого трехэтажного дома сталинской постройки. Дед Мороз перенес Наташкины чемоданы на площадку второго этажа в третьем подъезде и сказал ей: "Звони!" Она автоматически нажала на кнопку звонка, ведь за эту ночь она делала это десятки раз, и обернулась. Рядом никого не было. И на ней, на Наташке, не было уже голубой бархатной шубки, а была ее потертая искусственная дубленка. Не успела она разочароваться и расстроиться, как дверь открылась и на пороге появилась маленькая седенькая старушка с высокой прической. Она сказала: "Ой! Снегурочка! Ну, заходи, заходи! Давай чемоданчик-то! Комната для тебя уже готова!"

Они занесли Наташкины чемоданы в скромную, но очень уютную и чистую комнатку, цена за житье в которой оказалась смехотворно маленькой. Потом они знакомились и пили чай с творожным печеньем. Старушку звали Татьяна Семеновна, она была одинокой учительницей на пенсии и давно мечтала поселить у себя какую-нибудь милую девочку-студентку. Когда Наташкины глаза сами собой стали закрываться, Татьяна Семеновна отправила ее спать.

Часов в шесть в дверь позвонили, и Наташка пошла открывать. На пороге стоял симпатичный молодой человек с букетом роз и большим подарочным пакетом. Наташка предложила ему войти.

- Я - Сергей! - Представился он и как-то очень знакомо улыбнулся. - Я учился у Татьяны Семеновны. А Вы, наверное, Наташа? Меня просили Вам кое-что передать.

Он протянул ей небольшой конверт. В конверте лежала серебряная брошка в виде снежинки и записка. "Внучка моя Снегурочка! Ты самая замечательная помощница, какую я только мог пожелать! За труды вот и тебе мой подарок - брошка эта непростая, а волшебная. Когда тебе встретится человек, с которым тебе захотелось бы провести рядом всю жизнь, приколи ее на платье. Вас минуют все печали и разлуки, а ваша любовь - никогда не потускнеет. Твой Дед Мороз"

В большой комнате Татьяна Семеновна накрывала на стол. Розы уже стояли в голубой фарфоровой вазе, а Сергей выкладывал подарки - шампанское, торт "Полет", апельсины, яблоки и какие-то лекарства, которые привез из заграницы. Они снова все вместе отмечали наступление Нового года, пили шампанское и ели торт. Сергей пригласил Наташку в кино на вечерний сеанс, она пристально посмотрела ему в глаза и согласилась. Глаза у него были зеленые. Собираясь в кино, она приколола на платье серебряную снежинку.






* * *


Ничтожный гнилой уют, но в сытости и тепле
Парадик банальных блюд, огарчишко на столе.
Хотелось тебе, прости, несчастное существо,
По-божески провести Последнее Рождество.

В сиянье бледных шаров, сосновой клейкой смолы,
Скупых прощальных даров, в преддверии вечной мглы,
В пылу наивных речей напутствия и любви,
Простить своих палачей, не чуять холод в крови,
Не думая ни о чем, довериться торжеству,
Прижаться к плечу плечом к родимому существу.

Чтоб было все, как всегда, и пир на пару персон,
Бокалов тонких слюда, шампанское и Кобзон,
Плоды заморских олив, в бюджете свежая брешь,
И шелест поздних молитв, и рой безумных надежд.

Не лютый рок провести, а только-то и всего,
По-божески провести Последнее Рождество!!

Огарок гаснет, коптя. Увы, тебе, существу!
Единственное дитя рвануло на рандеву.
Он младше ее на треть, уветлив, да не глазаст.
На воск не надо смотреть - он тоже ее продаст.
Легко упорхнула прочь, безмозглое существо!
Такая долгая ночь, короткое волшебство.

А если что вспоминать, тогда уж сразу - концы.
Осталось что - уминать салаты и голубцы.
И правда - не все ль одно? Расходится пьяный люд.
Пойти посмотреть в окно. Давно отпылал салют.

Метель заметает рвы, раскачивает стволы,
Стоят на коленях львы, олени, кони, волы,
Вплывает в снежный ручей из тьмы, зеленой, как мох,
На струнах лунных лучей в серебряной зыбке Бог.

Он плачет - агу, агу! - не глядя на мир голгоф,
Где движутся на снегу седые тени волхвов,
Где пьют до утра вино, счастливо впадая в грех,
Где, в общем-то, скудно, но уж смирны хватит на всех.

И что ему до того, что три часа как померк
В Последнее Рождество на площади фейерверк,
Что пятый балбес подряд свалился в тот же сугроб,
Что вот - на тебе наряд, в котором положат в гроб...

Не то, чтобы все одно, не то, чтобы все одни,
Но, верно, все сочтено, обиды, ночи и дни,
Без гнева и баловства для каждого существа,
Недолгого, как трава от Пасхи до Покрова.



© Виктория Измайлова, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




От Лучших гидов: рождественские экскурсии в Петербурге - сказки и чудеса!
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность