опоздавший
покури, человек.
со звездой не дано повстречаться.
ты не знаешь пока, месяц-колокол плачет по ком...
опоздать на "пикник" – в этой жизни огромное счастье.
несравнимо важней, чем запрыгнуть в последний вагон.
выдыхает артист, журавлиную песню не спевший.
голосит городок, захлебнувшийся морем цветов.
и вагоны стучат, отвозя безуспешно успевших
прислониться навечно к обители дальней святой.
видно, им суждено.
видно, время не может иначе.
оставайся же здесь верить в то, что глаголет тиви.
опоздать на теракт – в этой жизни большая удача.
покури, человек.
покури
и ещё поживи.
_^_
клюнутые осенью
Позолотило липы вдоль дороги.
Снуют под ними галки да сороки,
хвостами ловят листья на лету –
последние разменные монетки.
В кафтане красно-палевой расцветки
гуляет осень – жареный петух.
Вот у лесной опушки клёны рдеют.
Их вождь кленовый метит в чародеи:
руками разгоняет облака.
И облака – послушные овечки –
бредут по небу, кланяются речке
и тут же улыбаются слегка
полям, домам, оврагам и деревьям.
А мы с тобой по маленькой деревне,
поклёванные осенью, идём.
Слова навылет и тоска навылет.
Здесь во дворе собака баскервилит,
терзая души муторным вытьём...
А может песней?
Да, осенней песней!
Пускай поёт, с ней даже интересней.
И мы /поскольку клюнуты вдвоём/
присядем тут же, с краю у домишка,
нальём по кружке красного винишка
и в унисон с собакой запоём.
_^_
октя-бренное
Всё меньше звона в шорохах лесных.
Туманный мусс ложится на болота.
Листает ветер листья, как листы
журналов журавлиного отлёта.
Всё меньше промежутки между туч,
а сырость с неба – длительней и чаще.
Всё реже проползает солнца луч
в лесную чащу,
где день в глазах осиново рябит,
где каждый клён беспомощно вчерашен.
И только кисти тоненьких рябин –
красней и краше.
Иди, ногами грусть свою греби –
лес хоть уныл, но всё-таки прекрасен.
А у тропинки встретятся грибы –
не отрекайся,
насобирай весёленьких опят
и хрупких разноцветных сыроежек.
Когда ты попадёшь сюда опять?
Из дома выбираешься всё реже...
Но зелень мха твою смягчает грусть.
И думаешь: а всё не так сурово.
Глядишь, и попадётся чёрный груздь,
как пуговка кафтана мохового.
Но здесь, на расстоянии руки,
дух осени напомнит непременно,
насколько в этом мире мы хрупки
и октя-бренны.
_^_
старая фотка
Время чистит память, стирает лица.
Счётчик лет нельзя отмотать назад.
И тебе настолько уже за тридцать,
что немного даже за пятьдесят.
А у дома детства всё те же клёны,
тополя молчат, до небес достав.
Там когда-то бегал совсем зелёным.
В смысле, весь в зелёнке от вечных вав.
После школы, спрятав дневник на полку,
чтобы мать не видела трояков,
убегал на станцию втихомолку,
посчитать вагоны товарняков.
Молодой сурепки наевшись вволю,
нашвырявшись битого кирпича,
торопился встретить девчушку Олю,
ту, которой лучше и не встречал...
Иногда всё это ночами снится.
Жаль, что прав реальности нет у сна.
Где та Оля?
Время стирает лица.
Потому, увидел бы – не узнал...
И легко ли с прошлым своим встречаться,
если путь закрыт, сожжены мосты?
Ты и сам себя узнаёшь не часто
в том мальчишке с фотки.
Но это ты.
Вот стоишь взъерошенный, запылённый.
Из какого лета, не помнишь сам,
тополя глядят. И руками клёны
клеят звёзды-листья на небеса.
_^_
досрочное
"Я умер в семь утра. Надо же с чего-то начинать день."
Франко Арминио
Когда ты встанешь спозаранку,
прошит тоской до волоска,
держи себя в оконных рамках
и никуда не выпускай.
На улице темно и сыро,
в разливе осени река.
Лимонный чай да бутер с сыром –
предел мечтаний старика.
Натужный хрип из горла выжат,
трамваи звякают вдали.
Текут часы и с ними иже –
как на картине у Дали.
Лысеет времени резина.
Из дома выйти – тяжек путь.
И "деушка" из магазина
уже не сможет улыбнуть...
И ни один из лейтмотивов
тебя за душу не берёт.
Ну, разве что бутылка пива
и тот же самый бутерброд.
В глазах – бескрайняя усталость,
плетьми конечности висят.
С началом дня острее старость...
И только умереть осталось...
в твои неполных пятьдесят.
_^_
яга
В краю лесном в бревенчатой халупе, где нет людей – кругом одна тайга, она жила, топтала воду в ступе, как самая отпетая яга. Постель из мха да хвойного настила была ей мягче лучшей из перин. Грибы сушила, окуней удила. Здесь летом ягод – леший побери! Соседи сверху – мошки с комарами, соседи снизу – печка да зола. Чаёк из трав гоняла вечерами и ничего от жизни не ждала.
И не мечтала стать кому-то парой – когда-то насмотрелась пьяных рож. Была она не то, чтоб очень старой, но девушкой уже не назовёшь. Чем жить с пропойцей, лучше без такого. Насытившись безумством прошлых дней, ушла сюда от жизни бестолковой, слилась с тайгой и растворилась в ней.
А дни идут, идут...и жизнь проходит и, год за годом, тает, как свеча.
Однажды заблудившийся охотник забрёл сюда и в двери постучал. Впустила...
Показалось ей, короче – прекраснее нет в мире никого. Он был не стар, не слишком разговорчив. Пробыл два дня...И дров ей наколол.
Разбередил заблудшую душонку. Легко с ягой. И рубится с плеча. Ушёл, оставив сало и тушёнку, небесный взгляд и долгую печаль...
Она давно не запирает двери, что ждёт теперь – не ведает сама. Кому секреты женские доверить, когда подружки – сойка да сова? Днём смотрит в чащу, ночью часто бредит. Ей кажется, что – вот он, здесь, родной! Мерещится ...
Но волки и медведи – и те ягу обходят стороной.
Так и живёт. Дрова кидает в печку и думает: забыл, такой-сякой...
А скрипнет дверь – заёкает сердечко: вдруг он вернулся?
Трудно быть ягой.
|
_^_
липовое
рябым-ряба осенняя дорога.
а у дороги липа-недотрога:
чуть ветер тронет, сыплются листки.
она нам шепчет строчки между строчек,
и каждый сверху сброшенный листочек
надеется, что станем мы близки,
так проще греться: сказками о лете,
о доме бредя и о тёплом пледе.
иной любви от осени не жди.
но нет грустнее времени у Бога.
а мы с тобой кудесники немного:
вдохнёшь тепло, а выдохнешь дожди...
и липа смотрит вслед по-человечьи.
бродяга-ветер наши души лечит,
пожар вчерашний остужая в шлак.
дорога коротка.
такая штука –
вдохнёшь любовь, а выдохнешь разлуку –
и жизнь прошла.
_^_
январская сказка
Диана поморщилась: надо же, как исковеркали! Глаза, волосёнки... и нос, на котором повеситься... Она ненавидит своё отражение в зеркале семнадцать чудовищных лет и в довесок три месяца. Ещё один Новый настал. Но какая ей разница? Ещё один год – и закончится детство. И что потом? Девчонки гуляют с парнями. А ей не до праздника. Обида звенит в голове, пропади она пропадом.
Она отвернулась к окну. За окном катавасия: кот Васька соседский охоту ведёт за синицами. А те, как всегда, выражают своё несогласие. И кто виноват, что на ветках опять не сидится им? Диана прищурилась: слишком уж яркое солнышко. Снежинки, срываясь с деревьев, спадают салютами.
По телеку снова враньё: неприметная Золушка становится дивной принцессой... Враньё абсолютное. Когда по утрам вечно ссорятся мамка-уборщица и папка – небритый бездельник, к тому же и пьяница, всего и делов-то – у зеркала серого морщиться: рождённый никем непременно никем и останется.
А солнце совсем не сдаётся и светит настойчиво, о зеркало бьётся и зайцами в стены бросается. Диана дивится, глядит в отражение: ой, чего!.. Там, в зеркале, девушка... чудо – какая красавица! С улыбкой чистейшего ангела, нежной и ласковой. Не серая мышка Диана в рубашке поношенной – блондинка в сиреневом платье, с небесными глазками. И всё-таки это Диана. Но только – хорошая...
Кот Васька синиц посчитал, как прилежная птичница. И те начирикали песню про счастье котиное. И папка для мамки с улыбкой поджарил яичницу, чтоб мамка его никогда не ругала скотиною...
Январским нечаянным ветром навеяна сказка вам.
Внезапная сказка. В ней всё, что желалось – исполнится.
Невзрачное станет красивым, колючее – ласковым.
Все станут добрей в этом мире.
Хотя бы до полночи.
|
_^_
этюд из ничего
Ну, посмотри, какая благодать!
Узоры фраз, которых не видать,
из слов, по умолчанию условных.
В парче берёзы, ёлки в кружевах...
Тебе бы обо всём переживать
и доверять прогнозам голословным.
Уже январь, четвёртое число.
А у тебя простуда, как назло,
и в горле ком, не снежный, но колючий.
Пропал совсем и сон, и аппетит.
Лишь чай не успеваешь кипятить.
Такой вот лёгкий грипп –
тяжёлый случай...
Звонит подруга, манит на лыжню.
А у тебя на столике в меню
десерт из терафлю да аспирина...
Огни гирлянд мигают там и тут.
Минуты вереницами идут,
и каждая из них неповторима.
Зима в тебе, дыши и не дыши.
Вот кисти, краски и карандаши –
бери, рисуй, как выведет кривая,
свой фирменный "этюд из ничего".
Но долетает строчка от него
и согревает...
_^_
апрельский день
Апрельский день, несолоно хлебай
из рек внезапно вышедшую воду!
Художник Солнце вновь ушёл бай-бай,
зелёным сбрызнув серую природу.
Сиротски холодеют небеса.
Плюс девять, и нескоро потеплеет.
Художник Солнце в чате написал:
"Приду позднее. Грейте батареи.
Пусть день стоит, сермяжен и безлик.
Сложу цвета в грядущие цветы и
посплю, пока ещё не подвезли
мне для картины краски золотые..."
Апрельский день сегодня не узнать.
Он как-то сник и потемнел до срока.
О том, что в нашем городе весна,
мне настучали дыры на дорогах.
_^_
не последний штрих
мой связанный из ниточек плейбой,
я так давно от счастья не робела.
есть повод быть услышанной тобой
на полпути к последнему пробелу,
на полуслове к ватной тишине,
в которую положат нас обоих.
ты, может быть, узнаешь обо мне,
изучишь, как ромашку на обоях
той комнаты, где лепятся миры.
внеси поправку в правила игры...
/зачёркнуто/
а впрочем, будь собой,
мой сотканный из нежности плейбой.
_^_
оптимистическое
а дальше...
дальше будет тишина
густая, словно каша из пшена,
которую мы вместе заварили.
добавить в кашу чуточку ванили
и влить немного солнечного масла...
щепотку мУки (или же мукИ?),
и эта каша будет не напрасна,
коль скоро испекутся колобки,
покатятся к нам в руки колобки –
озорники, воздушны и легки.
согреют нам ладони,
помолчат...
и превратятся в солнечных зайчат.
_^_
форель
и на черта мне жирная черта?
нет в этом жесте проку ни черта.
и вообще, в чём прок какой-то есть?
решительные жесты – просто жесть...
я – радужная рыбина.
форель.
вот разведу цветную акварель
и нарисую радугу-дугу.
и радость...
если всё-таки смогу.
_^_
запах августа
август...
мы с тобой счастливые.
наше счастье, сладко-мелкое,
пахнет травами и сливами,
и несбытыми хотелками:
непочатыми италиями,
не дождавшимися критами...
пахнет былями и далями,
нами так и не открытыми.
океанами и странами
души облачные тешим мы.
но живём такими странными,
далеко не улетевшими.
а куда лететь из родины
с узелками небогатыми?
пахнет родина смородиной,
огурцами и томатами.
здесь колдуем над тарелками,
над картофелем и крупами.
счастье сладкое, но мелкое,
горе луковое – крупное.
где-то ноты, где-то санкции,
а у нас крыжовник рвут с куста.
что нам турции да франции?
были б мы.
и запах августа.
_^_
прошлые листья
Ничего нет теперь сильнее,
чем бессилие прошлых листьев.
Небо синее осенеет.
Распростёрли рябины кисти,
загребают остывший воздух
и холодные струйки света.
Клёны чаще роняют звёзды –
след сгоревшего лета с веток.
Покажи мне, где счастье бродит,
растерявшее нас отныне.
Мы с тобой не чужие вроде,
а уже не совсем родные.
Но тепло не рассталось с нами,
где-то спряталось между строчек.
Мы о нас слишком мало знали.
Сохрани лишь один листочек
в лабиринте озябших веток.
Напиши на нём всё, что было.
Сбереги наш кусочек лета,
чтобы прошлое не остыло.
Вспомни, как, от любви пьянея,
мы на листьях писали письма.
Ничего нет теперь сильнее,
чем бессилие прошлых листьев.
_^_
в моём бурьянске
в моём бурьянске вызрело тепло.
упрямо муха бьётся о стекло,
жужжит нахально, просится на ужин.
сосед егор спешит ко мне во двор
/он не женат ни разу до сих пор/
на разговор.
но мне никто не нужен.
завариваю чай: вишнёвый лист,
мелиссу, мяту.
вечерок душист.
готовлю бутерброды-сумасброды:
хлеб,
сыр,
мечта,
рифмованная чушь...
а где-то непременный мой немуж
живёт в особняке своей свободы.
удит в небесном озере плотву –
там с облаками лебеди плывут,
и мир под ними кажется бездонным.
а вечером зажжёт на кухне свет
и мысленно рифмует мне в ответ.
хоть обо мне, конечно же, не помнит...
калиткой хлопнув, чуточку пьяна,
домой пришла соседка кузьмина,
которая живёт через дорогу.
егор, презрев молчание моё,
побрёл стрельнуть надежды у неё.
и слава Богу.
___________________________
в моём бурьянске тихо и тепло.
наверно, лето всё-таки пришло.
_^_
подождевое
Осенний сон...
Больная Кострома.
Пестрят дворы не убранными урнами.
Намокли напрочь старые дома,
виднее стали плеши штукатурные.
Молчит бульвар, как будто в забытьи,
листвой усыпан – прыщиками рыжими.
Под крышами надулись воробьи,
на непогоду долгую обижены.
Набеги струй гвоздаты и остры,
и в каждом клёне чудится распятие.
А костромские медные костры
затухли и покрылись сизой патиной.
Небритый парк сегодня не из тех,
играющихся белками да птичками.
И не спасает множество аптек,
которыми все улочки напичканы.
И кто-то, может быть, создаст роман
о том, как размокает под подошвами
забытая властями Кострома,
но всё-таки живущая.
Подольше бы...
И город дышит.
Город не упал
багряным духом осени. И вроде бы
красив и горд, как маленький опал
на Золотом Кольце ручищи родины.
Я по дождю шагаю, по дождю.
С больного неба сыплются мгновения.
Я подожду, ей-богу, подожду
выздоровления.
_^_
Василькова
Разгонять свои печали и тоску,
от колхоза, огорода и кота,
Василькова "понаехала" в Москву,
и теперь она – крутая лимита.
ЖЭК столичный сразу принял на ура
и решил жилищный каверзный вопрос:
у неё теперь в подвале конура.
И метла из тонких веточек берёз.
Никаких тебе лишений и утрат.
Что утрачивать, когда всего лишён?
Машет, машет Василькова по утрам,
собирает осень рыжую в мешок.
А ночами Васильковой снится дом,
батя, кот и злая батина жена.
И берёзовая роща за окном,
по которой колобродит тишина...
Встанет в полночь – конура её светла.
Шар луны в окне висит –
хоть волком вой.
Глянет в угол, ну а там – её метла
распускается берёзовой листвой.
Василькова русу косу расплетёт,
на метлу усевшись, вылетит в окно.
До чего ж хорош ночной её полёт –
как в зачитанном романе и в кино!
И притягивает небо, как магнит,
дышит искрами в Москве-реке вода,
и подмигивают звёзды и огни,
и подыгрывает ночь на проводах.
Разворашивая всполохи волос,
обнимают шаловливые ветра.
Эх, слетать бы ей домой, в родной колхоз!
Только знает: не успеет до утра...
Утром зябко...
Неохота, но – пора.
Выпьет с блёклыми ромашками чайку
и пойдёт с метлой-растрёпой по дворам
разметать свои печали и тоску.
_^_
на блюдечке луны
какой же звук у этой тишины...
а мы лежим на блюдечке луны,
красивые, как сахарные зайцы.
прошу тебя, коснись меня...
касайся
губами,
взглядом,
кончиками пальцев.
луна нежна.
и сами мы нежны.
но только сердце голое не тронь...
смотри, звезда упала мне в ладонь
и пробралась куда-то в подреберье.
разлука-злюка прячется за дверью.
мы тактами дыханий время мерим –
самим себе служители и трон.
всё то, что нажелали мы, сбылось.
я таю вся, до кончиков волос
от глубины твоих прикосновений.
вкус ночи разливается по венам.
звезда внутри взрывается мгновенно
на сотни звёзд...
но явь меняет звуки и цвета.
светает...
и луна уже не та.
твой телефон ругается в прихожей.
смолкает тишина.
мороз по коже...
и ты уходишь.
навсегда, быть может...
и в комнату вползает пустота.
_^_
берегинино
Поклониться большому лугу, сосне великой,
затеряться в стогу иголкой, в траве былинкой,
насладиться едой попроще, водой почище,
скрыться с глаз от чумной работы – пускай поищет!
Побродить босиком у речки, поймать свободу,
подобрать философский камень да бросить в воду,
смыть частицы душевной боли, дорожной пыли,
разузнать, золотые рыбы куда уплыли.
Расспросить, удалые птицы куда летали,
рассмотреть голубой простор, вековые дали,
в белой роще обнять берёзу, набраться силы,
чтоб потом наконец вернуться.
К тебе, мой милый.
_^_
|
