К нам часто приходила высокая бледная старушка
Люба, которая знала мать почти что с пеленок, и всегда любила ее. Жизнь
Любы была странной, призрачной какой-то. Она не была замужем, и всю жизнь
служила компаньонкой у богатых дам, ездила с ними по всему свету, никогда
не нуждалась, но и добра своего не имела. Теперь она жила с одной женщиной,
Марией, бывшей богачкой и красавицей, а сейчас - огромной распухшей старухой,
умиравшей от диабета. Когда-то они вместе ездили в Париж и Монте-Карло,а
после войны Мария лишилась всего, заболела и жила в нищете. Люба жила на
то, что присылал ей двоюродный брат, бывший моряк, который еще до войны
поселился в Канаде. Это было немного, но она не голодала, а кое-какая одежда
у нее сохранилась, и была комната в старом деревянном домике около вокзала.
Люба взяла Марию к себе и заботилась о ней. У Марии от старой жизни осталось
несколько золотых монет и большая фарфоровая ваза с ангелочками, которую
я любил. Я бывал у них в гостях, в большой сумрачной комнате с круглым
столом. Я сидел под столом, а мать разговаривала со старухами. Мать жила
в новом времени, у нее были еще силы, чтобы понять, что с довоенной жизнью
все кончено, а эти старухи жили в прошлом, и матери было приятно, что они
знают и помнят о ней, о ее молодости в той спокойной маленькой республике,
в которой они все жили до войны... Несколько раз я видел, как Мария брала
шприц, который давала ей Люба, другой рукой хватала и вытягивала огромную
складку желтого жира на животе... и я под столом смотрел с ужасом на это
и чувствовал боль, которой не было...
Потом Мария умерла, и Люба чаще стала приходить
к нам. Она всегда что-нибудь приносила, какую-нибудь мелочь - красивую
пуговицу, оловянного солдатика, или леденцов. Она гладила меня длинными
костлявыми пальцами, как будто ощупывала, и никогда не целовала, а мать
укоряла ее - "Ты, Люба, ласкаешь его как кошку..." Люба только виновато
улыбалась, а мы просили рассказать сказку. Иногда она рассказывала сразу,
а иногда смешно пела: "Вы хочете песен - их нет у меня..." - а потом все
же рассказывала. Я любил приходить домой и видеть, что Люба здесь, они
сидят в сумерках, мать вяжет, а Люба тихо что-то рассказывает. Она объездила
всю Европу, но ничего не помнила о тех городах и странах, в которых жила.
Подумаешь - барон такой-то, баронесса такая-то... и как они влюблялись,
и какие письма писали - кому это интересно... Про себя Люба не говорила,
как будто и не было ее на свете...
Однажды у нас долго не было денег, и мы
ели кое-как. Тут пришла Люба и сказала матери: "Возьми, пригодится..."
Я увидел небольшой желтоватый кружок - ну, что на него можно купить...
а мать охнула и сказала: "Люба, как же, у тебя их всего три..." Эта монетка
стоила тогда тысячу рублей, и она спасла нас. Потом, уже не помню как,
и другая монетка перекочевала к нам... Люба становилась с годами все легче,
она ходила и качалась, и смеялась над собой. Однажды она шла к нам и заблудилась
на дороге, которую знала с детства. Тогда она сказала, что уходит в дом
инвалидов. Мать уговаривала ее переехать к нам, но Люба не захотела. Мы
ездили к ней, она жила в домике, таком же, в каком жила с Марией, только
теперь с ней жили две женщины, и она ухаживала за ними. "Не вези ничего,
у меня все есть" - она говорила. Потом она перестала узнавать нас и через
полгода умерла. Ее похоронили в хорошем месте, среди сосен, в сухой песчаной
почве. После смерти Любы мать вызвали куда-то, она вернулась домой, села,
не раздеваясь, и положила на стол третью золотую монетку. Вот и все. Мать
написала в Канаду, и мы получили ответ. В письме была фотокарточка. На
ней высокий мужчина с тремя светловолосыми девочками, за ними двухэтажный
дом. Он писал, что ремонтирует дом каждый год, и живут они хорошо, слава
Богу, не болеют и не тратят деньги на лечение.