Фотография жизни - безумие, фотокопия свадьбы - две мумии.
Сказать, что он ничего не знал о матери - не знаю, будет ли это верно. Сказать, что ничего не хотел о ней знать, - несправедливо. А с другой стороны - что о ней, пропавшей без вести (села на фуникулер в Карловых Варах - и все, адье, душа моя Мадлена, лишь белый сломанный зонтик остался на деревянной скамейке да конверт с билетами на фестиваль экспериментального кино), можно было знать наверняка? Не так уж и много. Не знают даже имени-фамилии...
Ровно 26 лет назад, когда его семья (отец вскоре женился на дальней родственнице из Ломбардии) поселилась в Нью-Йорке, ему исполнилось четыре года. Значит сейчас ему 30. Он встречается с Мартой Лоссь, у них скоро помолвка. Марта - менеджер среднего звена в Citibank'е, короткая стрижка, в левой ноздре едва заметная серьга. Работу не любит. Девушка других кровей, других корней. Узкие запястья, темные глаза, немногословная. Беременна от другого, сначала возражала против соитий, даже целовать разрешала с неохотой и не везде, только спустя три месяца щипать огромные темно-коричневые соски нерегулярно давать стала. Он привык к этому полувоздержанию, как впрочем, и к мысли о том, что другой стругал дюймовочку. Или колупал с-пальчика. Марта Лоссь против сонограмм, она верующая. Пузатые прогулки в игрушечных городках Новой Англии. Страсти-мордасти на паркинге. Так пролетела осень 95-го. Мальчику дали имя Стив. В честь отца или слепца-певца. К началу этой истории он второй день пересчитывает выглаженные рубашки на проволочных вешалках и какой-никакой нал: химчистку ограбить ограбили, но денег в кассе кися наплакала или пися накакала, белым-бело вокруг порошкообразно намело, битое стекло как помелом замело, зимушка порезался в покер резался. Вот как эта вот пуситька злоибуситька белеменька клахмаменька. Потом свою кулебяку наладил в пекло хоп-хот бес хлопот... Она нарядилась в полупанка, с кружевами и отправилась к знакомому фотографу-инвалиду, ветерану вьетнамской, кажись, войны, ну не корейской же. А нас в основном инвалиды и окружали. Стив случайно опрокинул банку с масляной краской во время съемок (ВНУТРИ -- СПАЛЬНЯ - УТРО) на пальто, краска на самом дне была, но пятно не выводилось, и запах. Она, естественно, в слезы. Этого ветерана почему-то в переводе на русский Пирожком звали, возможно из-за культи. И вот, заходят они в его мастерскую на Гроув, и этот Пирожок, представьте, сидит на высоком стуле и ест пирожок. С горохом! Она хохотать. С другом детства работали над сценарием из жизни ветеранов. Друг детства, Генри, встречался, если верить его сбивчивому рассказу по дороге на заправку (бензин тогда стоил немногим больше доллара за галлон!), с одной миловидной барышней из Окленда. Вертел ее ночами, днем обнимал прилюдно, вечерами в рестораны. Она занималась тайчи и пела в каком-то хоре, чуть ли не христианский рок. Сан-Франциско, 1984 год, шизанутая, а? А она большей частью джинсы носила, белый пояс и мужскую в клетку рубашку, навыпуск, расстегнутую. После 11 сентября даже роскошные рестораны, если помните, часто пустовали, официанты были не по-нью-йоркски предупредительны, в деталях объясняли, какую закуску брать и десерт (ни в коем случае не крем-брюле!). Наутро уезжала к себе в Верхний Манхэттен. Люблю отсыпаться после зэкца, говорила. Она "зэкцем" секс называла и находила это смешным. Как бы то ни было, из-за этой ее дурацкой рубашки их не всегда пускали в рестораны, даже полупустые. Этикет. Ресторан ведь ресторану - рознь. Есть рестораны что только свистни, даже по дороге в туалет, а есть такие, что ой-ой-ой. Легкомысленной ее тоже назвать нельзя было, Марту Лоссь. Скорее, рассудительной, неторопливой в решениях и движениях, особенно на 7-м месяце, и эта скованность, точнее, сдержанность стала мозолить глаза. Стадность какая-то, что ли. К своим необоримо тянуть стало. Бывший муж фармацевт. Калека мать. Так, через мать, на фотографа этого, на Пирожка вьетнамского они и вышли, они в одном клубе числились, его брат в Москве литературным критиком мантулил. Очень красивая. Среди калек случаются люди с неземной, ангельской красотой, до которых так называемым людям полноценным далеко как до Селены. И доброта у калек особая. Она в "Холодном борще" работала на полставки. Так вот, этот Пирожок специализировался на пейзажах и портретах, и однажды до него дошло (или вычитал где-то), что пейзажи и портреты - суть одно и тоже. А у нее пупок уже затянут был, хоть он, Пирожок, свой пирожок туда и пытался всунуть, он никого из моделей старался не упускать, она даже Стиву уже не позволяла. Он ее раком со скидкой на инвалидность ставил, она причитала, сладко-истомно, преувеличенно как актриса немого кино, но с глазом-татуировкой на ягодице, и он в этот слепой глаз свой пирожок тыркать и навострился, и самое удивительное, самое из ряда вон, что она умудрялась таким макаром кончать. Стало быть, женщина в ней полностью растворилась и перекочевала в будущую мать-кормилицу. И восседала она на стопке фотографий, чуть ретушируя их ностальгически, но уже выходит как полноправная королева места: красоты, экрана и жизни. И кто вам скажет, что время больших страстей прошло безвозвратно и не вернется более - не прав тот, смело плюйте ему в лицо, потому как покуда дом наш - п...., и п.... - на всех одна, мы пребудем калеки.
И опять закричало в соседней комнате с зеркалами, но уже новорожденным, выходит, голосом ребенка еще страдальцем одним наплодившимся на новые мучения, неразрешимые вопросы и вечные поиски впотьмах. День истину роет, два роет - зароет. День истину роет, два роет. И воет.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
