Ты ходишь по городу с лыжными палками, Скульская.
Безумствует пух тополиный и в нос забивается,
Надежды, зимой заржавевшие, вроде сбываются,
И раннее лето уже наступило и буйствует.
Забудь эти палки. Снега безвозвратно растаяли,
А пух тополиный - не снег, это только пародия,
И птицы щебечут, они возвратились на родину.
Стрижи-интроверты и те собираются стаями.
Здесь туя не спит, замышляя свои шишкоягоды.
Они будут цвета небесного, нежно-пахучие.
А я по бульвару иду и надеюсь на лучшее.
Мне хочется верить, что снова окажемся рядом мы,
Что годы уймутся, что лысина вновь разлохматится,
Ты палки отбросишь, их летом таскать не положено,
И мы рассмеёмся, носы перепачкав мороженым,
И сладкий пломбир потечёт на зелёное платьице.
Победную песню пою, и бренчу на гитаре я,
Своей флаг водружаю над миром, подобно Кантарии.
Есть только любовь, а всё прочее лишь комментарии.
Засыпал снег окрестные дороги.
Темно. Неандерталец Анатолий
Сидит один зимой на чьей-то даче,
Пьёт спирт и у камина греет ноги.
Он слушает на ветхой радиоле
Одну пластинку Штрауса и плачет.
Нет ничего, ни родичей, ни дома.
Огромен мир, но люди в нём чужие,
Опасные и хитрые, как звери.
И даже пахнут люди по-иному.
Он прячется от хитрости и лжи их
На старой даче за железной дверью.
Он в этом мире ничего не значит.
Он ничего не знает, не умеет,
За свой кусок не в силах он бороться.
И только сторожить чужие дачи,
И слушать бесконечно "Саломею",
И безнадёжно плакать остаётся.
Он вспоминает годы в интернате.
Там одевали, там кормили сытно,
Но лет с восьми в саду за туалетом
Воспитывал его завхоз Игнатий.
И было больно и ужасно стыдно,
Но не умел он рассказать об этом.
Ещё не сможет он забыть до гроба,
Учительницу добрую. Однако
Напрасно билась Ксения Петровна
И плакала. За восемь лет учёбы
Освоил букву ю и твердый знак он.
Успехи не большие, безусловно.
Неандерталец дремлет у камина
И чувствует тепло родной пещеры.
Вокруг костра с ним папа, братья, сёстры,
Вылавливает вшей сестрёнка Нина
В роскошной шевелюре дяди Геры,
И мама чистит шкуру камнем острым.
Он засыпает. Утром встанет солнце,
И выйдет с ним играть зайчишка серый
Но факелы и крики будят спящих -
Врываются в пещеру кроманьонцы
И убивают папу с дядей Герой,
И на плече сестрёнку Нину тащат.
Он должен отомстить врагам за это,
И головню хватая из камина,
Размахивает ею вхолостую
За дядю, за позор у туалета,
За страх, за папу, за сестренку Нину.
За букву ю, за жизнь свою пустую.
Он бегает по даче и хохочет,
Мизинец обожжённый оттопырив.
Ему смешно - болит какой-то палец,
А он ведь вовсе больше жить не хочет
В чужом жестоком кроманьонском мире,
В котором он один неандерталец.
Всё ярче свет его последней ночи.
Огонь трещит, по занавескам скачет,
Мир исчезает, радость всё сильнее.
Из радиолы музыка грохочет,
И мечутся по кроманьонской даче
Семь покрывал безумной Саломеи.
У моржа собирались по пятницам, и всегда приходил крокодил.
Он сидел за столом со всеми, но его никто не любил.
Крокодил садился с краю, молчал и смотрел в окно.
Звери спорили, громко смеялись, но ему было все равно.
Крокодил курил и не мог понять, для чего он здесь,
Иногда трогал вилкой салат, но ему не хотелось есть.
В доме моржа собирались звери и пили томатный сок.
Время крутилось, прыгало, дребезжало, и уходило, будто вода в песок.
Флиртовали мартышки, смеялись, иногда танцевали твист.
Крокодила никто не любил, говорили, что он эгоист.
Но каждую пятницу крокодил приходил сюда всё равно,
Хотя мог, наверно, заняться спортом или пойти в кино.
Уходила жизнь за минутой минута, за веком век.
Он молчал и смотрел в окно, а на улице падал снег.
Алексей Смирнов: Концерт на карантине[Вот разные рыбы, - благожелательно отмечал господин Лю, шествуя через рынок. - Вот разные крабы. Вот разные гады, благоухание которых пленяет... / ...]Татьяна Грауз. Прекрасны памяти ростки[Татьяна Грауз о самых ярких авторах второго тома антологии "Уйти. Остаться. Жить", вышедшего в 2019 году и охватившего поэтов, умерших в 70-е и 80-е...]Татьяна Парсанова: Пожизненно. Без права переписки[Всё чаще плачем, искренне, как дети... / Всё чаще в кофе льём слезу и виски... / Да кто же знал, что нам с тобою светит - / Пожизненно. Без права...]Ирина Ремизова: За птицей[когда - в который раз - твой краткий век / украдкой позовёт развоплотиться, / тебя крылом заденет человек, / как птица...]Алексей Борычев: Обречённость[Бесполезная пустота. / Кто-то... Что-то... А, может, нечто... / И весна, как всегда, не та. / Беспричинно бесчеловечна...]Братья Бри: Живой манекен[Прежде я никогда не испытывал тяги к игре, суть которой - заманить чей-то разум, чьи-то чувства в сети, сплетённые из слов. Я фотохудожник, и моё пространство...]Наталья Патроева, Юрий Орлицкий. Настоящий филолог, умеющий писать стихи[В "Стихотворном бегемоте" выступила петербургский ученый и поэт Людмила Зубова.]Сергей Слепухин: Блаженство как рана (О книге Александра Куликова "Двенадцать звуков разной высоты")[Для художника на Дальнем Востоке нет светотени. Здесь отсутствие светотени и есть свет...]Александр Куликов: Стихотворения[В попутчики брал я и солнце, и ветер, и тучи. / Вопросами я и луну, и созвездия мучил. / Ответы на травах, каменьях и листьях прочел, / и кто-то...]Максим Жуков: Она была ничё такая[На Пешков-стрит (теперь Тверская), / Где я к москвичкам приставал: / "А знаешь, ты ничё такая!" - / Москва, Москва - мой идеал...]
