В хлеву, под хрюканье свиней,
Искусству предался Орфей.
Играй, Орфей! Играй! Не надо
Грустить-переживать о том,
Что публика - всего лишь стадо.
Не хлев, а старая эстрада,
Не гром корыт - небесный гром.
(Эстрада на берегу моря.
О, как горизонт лазурен!
Пой, пене морской вторя,
О мире без войн и тюрем.
Пой песню чуднó и грустно
О том, как смешно искусство.)
Ты слышишь плеск и шум прибоя?
Ты слышишь хрюканье свиней?
Тебя приветствуют, Орфей!
Господь с тобою!
(...Не хлев, но оперный театр,
где зрители у гардероба
сдают уборы из ондатр
и чижик-пыжиков. Европа!
Тебе импресарио снял
Огромный барочный зал
В амурных причудах лепнин
И в декольте спин.)
Оперный зал затих
Ты будешь играть для них -
Для эльфов, и нимф, и фей.
Играй! Не молчи, Орфей!
Играй! Вот кто-то, съев конфету,
Тихонько хрюкнул в темноте
И вспоминает путь к буфету...
Что значит: зрители не те?
Играй! Живее и честней
И виртуозней, и смелей.
Пускай их сделала Цирцея
Любого борова свинее -
А ты их превратишь в людей.
Забытый полустанок. Чад кочевья.
Летят колеса, лязгают вагоны.
Летят колеса, щурятся вагоны.
здесь в гари аварийные деревья
молчат всю жизнь и чахнут полусонно.
молчат всю жизнь и мчатся полусонно.
А мимо мчат со стуком беспечальным
цистерны, широки и чернобоки, -
к земли дальнейшим странам
- очень дальним! -
к Калининграду и Владивостоку.
И стрелочница в желтой кацавейке
Руками корневатыми своими
флажок зажав, застыла у скамейки
и всуе повторяет Божье имя.
2.
Вон гуси раскричались при луне.
Всегда в пути - гонцы гиперборея!
Стоят деревья по весне,
Обрезанные, как евреи.
Немея, зеленея и бледнея, -
Привязанные к рельсам в тишине.
И помнят - обещала птица-гусь:
"Я гадом буду, если не вернусь!"
3.
Платформа, путь. И встанут, замолчат
деревья, уходящие в закат.
Из шпал сработан станционный дом.
Мышкует ветер с высохшим бельём.
...Стояли надо мной, не торопя,
деревья, уходящие в себя.
1
Никого. Лишь патруль в перчатках.
Ветер воет на детских площадках.
2
Ветер спрашивает, слабея:
это Троя или Помпея?
3
Ровный гул тепловых подстанций:
"Здесь никто не сумел остаться".
4
В водоеме водоканала
трупик куклы кружится вяло.
5
Дерзость наша, мы с небом квиты!
Полубоги из Атлантиды...
6
"Уходите скорей, уйдите ж!"-
призывает последний Китеж,
7
Погружаясь в песок времён,
Там, где новый намыт район.
У меня - случайный дар пророчества.
Загадаю - "Снег!" - и сразу снег.
Друга вспомню ночью одиночества -
входит друг и стряхивает снег.
Холодею; даже и не верится,
что в догадке - истина и власть.
Будто космос для того лишь вертится,
чтоб с невнятной думою совпасть.
И боюсь неосторожно сжечь его -
вспыхнет мысль, все встречное губя!
...Усомнился: "Разве любит женщина?"-
и она уходит от тебя.
Осенний сквер - бюро находок:
О, сколько тут перчаток женских
На клёнах! Север, ветер, сквер.
Цеплянье рук... И нелегко так
Осознавать в багряных жестах
Моленья замшевых химер.
В бюро потерь ворвётся вьюга,
И пальцы листьев по брусчатке
Остекленит зима. Да-да,
Иди сюда! Постой, подруга.
Я сам - декабрь. Сними перчатки,
Оставь их в сквере навсегда.
Непривычная к борьбе,
Расположена к уюту,
Замурована в себе…
Выйдет в люди на минуту -
И нырнёт в себя опять,
В лабиринт своих фантазий:
Восторгаться, вспоминать
И ползти из грязи в князи.
Видишь влажную лыжню?
Для неё движенье - пытка.
Лишь парижское меню
Знает цену ей. Улитка!
Когда от вьюги стекленеют лица,
Я птице в клетку накрошу хлебца.
Ну, чем нехороша твоя темница
Когда метель на улице, синица,
И ночь как вакса - не узнать отца?
И я б не прочь
над пригородом взвиться!
Но надо изживать в себе юнца.
Крошу краюху. Хлеб тебе, водица.
Пожалуйста! И братский свет лица.
Там за фрамугой
- веришь? - заграница
Нечаевщина снега, темень длится...
А клетка - да! - железнее дворца.
И всё-таки: зачем тебе стремиться
К неясности? Ведь я и сам, синица,
Завёл тебя, когда мечтал - скворца.
Военный весел мой медпункт,
Где шприц-баян и есть морфин.
И не пугает страшный суд,
И гул сражения и гуд...
Пускай мне раненых несут:
Обрывки рук, осколки спин...
Я буду тихо созерцать,
Как молча погибает рать.
И, взрывом к Богу возносясь,
летят хрящи, и кровь, и грязь.
Член человека и коня
равно не трогают меня.
И, обколовшись задарма,
Я, как с холма, сойду с ума.
Ветер. Вспыхнет сигарета -
и погасла. Мучай спички!
Вечер вечен. Ни привета,
ни луча от электрички,
ни звучанья в мёрзлом рельсе.
Рейсов нет. Канонов, правил.
Как топтанием ни грейся
(Donner Wetter, чёрт и дьявол!)
темень, полночь без пощады.
Хлорный, лунный холод мира.
Лишь белеет куб дощатый
Станционного сортира,
лишь, краснея, тают хлопья
снега
О наши жёлтые газеты!
Вас выбросят, не сожалея -
Скандалы, ужасы, секреты
шпиона и Полишинеля.
И политические дрязги,
Где правого бодает левый,
И фрак в павлиньих пятнах краски,
И топ-модель в подвязках Евы,
И анекдотец нецензурный,
Как дацзыбао в туалете…
Под вечер, бурный и бравурный,
Горит газета в недрах урны…