Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность


Словесность: Поэзия: Дмитрий Сирик

      ВЫСШАЯ НЕРВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

      *Чужого пира чуждый имплантант...  *Кузнечика звук, как сигналы точного времени... 
      *Я живу, обернувшись к тебе...  *Вновь каштан пятерню просунул... 
      *Движение холодного катка...  *Летопись шляпок, моргнувших век... 
      *Мы проиграли с Вавилоном спор...  *Был один из воскресных дней... 
      *Под светом электрическим и четким...  *Путай след, заметай хвостом... 


        * * *

        Чужого пира чуждый имплантант,
        под Новый Год (языческий и яркий,
        как Рождеству – бенгальский внук лампад)
        чтобы найти под елочкой подарки,
        ты накануне следуешь в ломбард.

        Тогда, пригревшись в крохотном тепле,
        венецианских приведений стая
        играет в фанты, ластится к тебе,
        и карнавала чувственность густая
        подмигивает маскою в толпе.

        Нарушив расстояния закон
        духами, приближающими "возле",
        сплетают серпантина сети, он
        так часто перечеркивает воздух,
        что продолжает вальс Лаокоон.

        Стыд полумаски, и наоборот,
        расчетливо проигрывая в прятки,
        как яркая блесна мелькает рот,
        пока воображению на пятки
        ты наступаешь, двигаясь вперед.

        И все они, исполненные сил,
        отсутствуют. Две капли ини-яни
        напомнили слезу. Я наг и сир.
        Дворец когда и полн, то полн зияний,
        как будто дорогой швейцарский сыр.

        _^_



        * * *

        Я живу, обернувшись к тебе. Беглецу
        больше нечем владеть ревниво.
        Потянувшись всей кровью, прилившей к лицу
        по закону земных приливов.

        Безошибочно, через бетон и стекло,
        расстояний вуаль и веер,
        как собака на свист, как змея на тепло,
        как лосось наизусть на север.

        Как подсолнух на солнце, как волк на луну,
        или как, нараспев, в тумане,
        наугад на восток, в христианском плену,
        молится мусульманин.

        _^_



        * * *

        Движение холодного катка
        в ласкающей ладони замечая,
        из кожи выжми скулы, как тогда,
        когда капкан дает обет молчанья.

        И только руки с хрустом заломи,
        как складывают ружья, заряжая.
        Стал позвонок на шее золотым
        не от загара – время урожая.

        Боль режущихся двух серпов косых
        ручной волчонок носит, как прощенье.
        Нет раны глубже ножен: для осы
        финал шпагоглотателя – рожденье.

        _^_



        * * *

        Мы проиграли с Вавилоном спор:
        я – телезритель, ты – игрок на бирже.
        Мы забываем вкус запретных пиршеств
        Давай представим, будто до сих пор...

        Мы – рудокопы ночи и горы,
        зимовщики запечного пространства,
        толкуем в закутке, чтоб не расстаться.
        Сокровищем червонный чай горит.

        Учитель, обернувшийся к тебе,
        дает остатки хлеба и совета.
        Предметы обживают конус света,
        и бледный алкоголь цветет в тепле.

        Кухонный пар запутывает след,
        ход потайной из пятницы в субботу.
        Сквозь водочную хищную зевоту
        мы щуримся от дыма и бесед.

        А патрули заметили одно:
        всю ночь освещена коробка сцены,
        янтарным сыром полудрагоценным
        запотевает желтое окно.

        _^_



        * * *

        Под светом электрическим и четким,
        как осы в меде, прожили мы год.
        Часы перебирают тихо четки,
        кофейник по-кошачьи спину гнет.

        И только плеск, который слышен ларам.
        То – половодье Леты, из долин
        поднявшейся в стволы по капиллярам,
        как заполняет вены формалин.

        Снега лежат подушкою на ухе,
        мы – семена людей, наш пульс другой.
        Звук отогревшейся над батареей мухи
        покажется архангельской трубой.

        _^_



        * * *

        Кузнечика звук, как сигналы точного времени.
        Шарканье загостившихся: меньше, остаток, часть.
        Слишком уж ночь нежна, самка на страже бремени,
        если полудню - время, ей - комендантский час.

        Только в деревьях движутся мысли их - насекомые,
        в трубочках с пульсом мамонта - из глубины глотки.
        Люди лежат на плоскости, вписаны в койку, скомканы,
        в позах, напоминающих сжатые кулаки.

        Если еще не канули в ряску, щекой согретую,
        значит они студенты, или умом больны.
        Время допетушинное я кормлю сигаретами,
        мне оно предлагает морфий из-под полы.

        _^_



        * * *

        Вновь каштан пятерню просунул,
        как рукав, надевая ветку.
        И волынщик, играя смуту,
        сжал меха альвеолы ветхой.

        Бронхи, вечно черпая воздух,
        ложкой – море, дошли до ила:
        запах мирры тебе, как оспу,
        Палестина в плечо привила.

        Кратковременные стрекозы,
        лето красное мы пропляшем.
        Длится Песня песней. Колоссы –
        лишь курортный роман на пляже.

        Где прибоем барханы гонит,
        сплющил сифилис профиль сфинкса,
        шагом в штиль чернозема входит
        вес дородной мадонны скифской.

        _^_



        * * *

        Летопись шляпок, моргнувших век,
        дагерротипы драпа.
        Год каблучков, Серебристый век
        от рождества Арапа.

        И не одна из его примет
        не пропадает даром:
        некий в карманах мужчин предмет,
        звавшийся портсигаром,

        автомобили, трамвай, завод,
        ложи, бинокль, веер -
        все механизмы свои завел
        святочный Дроссельмеер.

        Дар безделушек, расчет шутих,
        крестный-чудак, верните
        год перламутровых пуговиц, их
        смородиновые нити.

        Стучат о плац сапоги славян,
        в лавках - дары Минервы.
        Поэт Мандельштам говорит слова.
        Вздор. И смеется первым.

        _^_



        * * *

        Был один из воскресных дней,
        вспышка магния, а за ней -
        спиритизм пожелтевших фото,
        безымянное братство "кто-то"
        для парадных, анфас, теней.

        Двухоболовый их паром
        мы пинцетом руки берем:
        на картонном дне оборота -
        знак боярской древности рода -
        ять не срублена топором.

        Видим третий, недолгий, Рим,
        где в сияньи уездных прим
        тает контур лица, столь мягкий,
        что, как сахар на дне бумаги,
        даже воздухом растворим.

        Постигая мундир и чин
        напряженных, как гвоздь, мужчин,
        соревнуемся взгляд со взглядом,
        как скрестив с визави заклятым
        две руки на манер пружин.

        Ибо подданным немоты,
        откликающимся на "ты"
        и на чувство спиной приклада,
        на картинке-загадке надо
        пять различий простых найти.

        _^_



        * * *

        Путай след, заметай хвостом,
        зная прикуп, молчи о том.
        Улыбаясь владельцам лавки,
        как портняжка свои булавки,
        стисни членораздельность ртом.

        Прячь за сдержанный антураж
        коронарных сосудов блажь.
        В чешуе своей коченея,
        теплокровную смерть кощея
        сдай в сундук, а сундук в багаж.

        В Трое ночь. Обживай коня.
        Грей дыханием, без огня,
        цитадель на юру, мотели,
        под эоловый джаз метели
        в шепелявой щели окна.

        _^_



        © Дмитрий Сирик, 1999-2024.
        © Сетевая Словесность, 2000-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность