 |
|
ЛИБИДО
Санкт-Петербург-1996 г.
Части: 1 2 3 4
- Не понимаю, чем она тебе нравилась?..
- И никогда не поймешь.Из случайного разговора "Ни у кого нет свободы выбора". О. Шпенглер "Закат Европы" "Писателю все позволено, если только он сумеет заставить читателя поверить ему". Маркес, Габриель Гарсиа
1. 1996-й (осень)
Макс сидел за компьютером и с удивлением ребенка наблюдал, как из-под его грубых пальцев, бегающих по клавиатуре, на экране возникают черные буковки и, точно солдатики, шустро выстраиваются в стройные шеренги и колонны.
Творческий метод Макса - писать кусками, кусочками и даже отдельными фразами. Был уверен - из стоящих фрагментов всегда можно смонтировать нечто целое, законченное и любопытное. Причем искусство заключается как в том, чтобы написать куски и кусочки, так и в том, чтобы их смонтировать.
- "...Его кабинет напоминал интерьер убогой сельской библиотеки. Тусклый ночник под живописным портретом хозяина напоминал лампадку перед образом. Широкая деревянная кровать напоминала телегу, скрипящую на ухабах...
- Короче, они занимались любовью.
- Со стороны это выглядело даже забавно. Он, крепкотелый с аккуратными ягодицами блондин, в возрасте, когда мужчина еще продолжает на что-то надеяться, но уже и сам не понимает, на что. И она - миловидная натуральная шатенка с тонкой атласной кожей в возрасте, когда женщина еще не боится зеркал, но уже и не смотрится в них при каждом удобном случае.
- Теперь оба лежали на боку. Французы называют эту позу 69.
- Он при этом напоминал медведя, прильнувшего к бочке с медом...
- Она при этом напоминала музыкантшу, вдохновенно солирующую на флейте...
- Даша (так зовут шатенку) кончила первой. Это были короткие судороги под аккомпанемент свистящих охов и ахов. У него такой тип женского оргазма ассоциировался с трогающимся с места паровозом.
- Отпыхтевшись, Даша вытянула стройные и загорелые ноги. И откинулась на спину.
- И он тоже откинулся. Затем приподнялся на локтях и спросил:
- - Ну и как?
- - Точно в облаках полетала!.."
Теперь Макс сидел в гостиной. Развалясь на диване, он смотрел перед собой уставшими от напряжения глазами и чему-то улыбался.
- ...Старина, решительно отказываюсь тебя понимать!
- Разве я настаиваю?
- Только не прикидывайся. Умоляю! Тебе уже сорок семь. Сорок семь! Как? Я тебя спрашиваю - как?!.
- Что "как"?
- Как ты можешь писать об этом?..
- Обыкновенно. Словами. Складываю из них предложения. И вперед. Очень напоминает детство. Игру в кубики.
- Ты серьезно?
- А ты?
- Тогда представь, что все это попадает на глаза твоей внучке...
- Запросто. Внучке только два годика.
- А когда вырастет?
- Не будет дурой - поймет.
- А если не поймет?
- Ее проблема. Хотя это так просто. Ведь я пишу то, что нравится. И никого не принуждаю читать.
Из записной книжки Макса:
"Долго не мог врубиться: отчего это настоящие мужчины бреются два раза в день - утром и вечером?"
1990-й (осень)
Макс тогда прилетел из Ташкента, где проиграл в финале, хотя мог и должен был выиграть.
Дочь была в школе. Выкладывал из дорожной сумки кишмиш и радовался непонятно чему. Тут в комнату заглянула Лена и вежливо:
- Передай своей суке, чтобы не молчала, когда звонит.
Макс не ответил, продолжая чему-то улыбаться. Лена тоже улыбнулась. Поправила под халатом бюстгальтер с выпирающими сочными грудями, хотела сказать еще что-то отрепетированное, но, видимо, подзабыла.
В тот же вечер Макс примчался к Верочке на такси. Взбежал на четвертый этаж, точно подросток. Нажал кнопку звонка. Встал на колени. Так, на коленях, и вошел, размахивая в одной руке цветами, в другой - бутылкой шампанского.
Потом ужинали. Неспешно лакомились цыпленком, запеченным в духовке. В конце концов Верочка заметила, прикрывая ладошкой рот:
- Жаль, конечно, но это наша последняя встреча...
Макс продолжал двигать челюстями, но уже механически.
- Ты что, не понял?
Перестал жевать. Неспешно допил шампанское. Промокнул губы салфеткой. Откинулся на стуле. Попробовал улыбаться.
- Если думала огорчить, то напрасно.
После этой фразы так захотелось водки. Верочка достала из буфета пузатый графин со спиртом, настоянным на лимонных корках. Макс наполнил стакан. Опрокинул. Потом еще. И еще. Затем остатки. Кончилось тем, чем и должно - вырубился и, убей бог, если помнит, как это случилось.
Пришел в себя ранним утром. В прихожей. Лежал в обнимку с женским сапогом, источавшим приторный запах крема и пота. Осознав, кто он и где, перевернулся на живот, встал на карачки и пополз в туалет. Там судорожно обхватил унитаз руками и вывернул наизнанку желудок...
Полегчало. Слегка. Шатаясь, перешел в ванную комнату. Отвернул кран, пропустил воду и сунул голову. Держал под холодной струей, пока туман в мозгу не рассеялся. Затем отправился в кухню. Минут десять простоял у окна, разглядывая сереющее над домами пространство.
Пока не ощутил, что его буквально распирает жалость. К домам. Серому небу. Городу. Стране. Всему человечеству...
Но больше всего - к самому себе.
Тут на пороге кухни появилась Верочка. Удивительным образом напомнила Лену. Те же холодные глаза. И усмешка. И руки в боки. И ножка, выставленная вперед.
- Хочешь сказать, что драма не в мужчине, а потерянном времени? - спросил Макс.
- Нет, - ответила Верочка, улыбаясь, как улыбается ребенок, отрывающий крылья у бабочки или стрекозы. - Все, что я хотела сказать, я сказала вчера.
Она продолжала улыбаться, и Макс заметил, тоже с улыбкой:
- Если похороны состоялись, то почему бы нам не устроить поминки?
- С удовольствием, - ответила она с удовольствием. Окинула чуть потеплевшими глазами стол и добавила: - Не вижу ничего, крепче "Полюстровской"...
- А в морозилке?
- Это мамина.
- Продай.
Верочка пожала остренькими плечами. Макс сходил за бумажником. Вытянул два червонца.
- Хватит?
- Положи на буфет.
Верочка отказывалась от водки, точно он предлагал выпить яду. Пришлось одному. Спустя пару рюмок в кухне возник Димка, младший брат Верочки, все достоинства которого смазывал один-единственный недостаток - возникал, как правило, в самый неподходящий момент.
Пригласил Димку к столу. Тот с энтузиазмом откликнулся. Это тоже было, как правило. Подняли рюмки. Чокнулись.
- Димка, не пей с ним!.. - срывающимся голосом.
- Это еще почему? - удивился младший брат.
Верочка глянула на Макса так, будто он совершил нечто из ряда вон. К примеру, ограбил нищего. Или высморкался в государственный флаг. Или пытался совратить грудного ребенка.
Вера слегка запрокинула голову и произнесла, точно со сцены:
- Представляешь, он полночи звонил жене и кричал, что любит ее!..
Из записной книжки Макса:
"Никто никому ничего не должен. Кроме Бога, который должен всем."
1962-й (лето)
Вся страна была завешана лозунгом "Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!". И мало кто сомневался, что это будет именно так.
Максимка тоже верил в недалекое светлое будущее. Но при этом постоянно донимал отца вопросами.
- Всего будет навалом, да? - спрашивал Максимка.
- Не исключено, - отвечал отец.
- В магазинах будут не продавать, а давать так, да?
- Это с точки зрения обыденного сознания.
- А не обыденного?
- Будет действовать великий коммунистический принцип - "от каждого по способностям, каждому по потребностям".
На словах Максимке все было понятно. О потребностях взрослых он мало задумывался, но почему-то был уверен, что с их удовлетворением особых проблем не возникнет.
Взять хотя бы отца. Все его помыслы - написать монографию, успешно защитить докторскую и в конце концов стать профессором. Для этого, казалось Максимке, и коммунизм не нужен. Вполне достаточно социализма.
Или мать. Что ее по-настоящему беспокоит? Да ничего особенного. Чтобы все были здоровы и сыты. Чтобы мужу работалось. Чтобы старший сын благополучно вернулся из армии. Чтобы средний сын научился не только просиживать с утра до ночи над любимыми формулами, но и отдыхать. Чтобы Максимка, наоборот, побольше времени уделял учебе и поменьше увлекался игрой в теннис.
C потребностями сверстников было сложнее. Один мечтал при коммунизме питаться исключительно шоколадом. Другой - каждое лето иметь новый мопед. Соседка по парте отличница Лида Резник мечтала о советском обществе без антисемитов.
О своей мечте, которая должна сбыться при коммунизме, Максимка предпочитал как можно меньше болтать и как можно больше тренироваться.
Большой дом с круглыми балконами, где Максимка жил вместе с родителями, стоял по одну сторону парка, а теннисные корты - по другую.
...Максимка возвращался после финала первенства города. Чудом вырвал победу у заклятого соперника Вадика Корецкого. Проигрывал в третьем сете 2/5. Но не отчаялся.
А наоборот, рискнул.
И получилось.
Еще рискнул.
Соперник явно не ожидал.
И попался.
Это расслабиться легко, а вот собраться... В конце концов соперник даже расплакался. От обиды. Зато Максимку потрепал по щеке сам Чемпион. Когда вручал диплом и новенькую ракетку "Эстония" в придачу.
Максимка шел через парк. Было пасмурно. Накрапывало. Гуляющие попадались реже, чем белки. Обычно Максимка не сворачивал с главной аллеи. А тут решил срезать. У пруда напоролся на четверых пацанов - сидели на скамейке под высокой ольхой. Максимка запросто мог повернуть назад. Но не повернул. Только шаги замедлил.
Один пацан был постарше, на вид лет шестнадцать. Сидел в надвинутой на глаза кепочке-шестиклинке. Ссутулившись над гитарой. Довольно ловко перебирал струны и выводил шепелявым голосом: "...У тебя на ресницах серебрились снежинки, взгляд усталый, но нежный говорил о любви-и..."
Навстречу Максимке вышел самый плюгавый. Сплюнул под ноги и сказал:
- Приветик.
Максимка не ответил.
- Чо, совсем оборзел?
Все равно не ответил. Бесполезно. Плюгавый - кукла на ниточках.
- Читать умеешь? - Плюгавый кивнул на газон. Там стоял колышек с надписью "Не ходить! Штраф 5 руб." - Короче, ты, фраер, гони пятеру! - с визгом.
- У меня нет таких денег, - спокойно ответил Максимка.
Плюгавый оглянулся на скамейку. Надвинутая Кепочка перестал бренчать. Переглянулся с дружками - справа был курносый с преданными, как у собаки, глазами, слева - рыжий и толстогубый. Затем обнял их и подтолкнул вперед. Те молча поднялись. Когда подошли к Максимке, Рыжий показал грязным пальцем на диплом:
- Это чо? - спросил с ехидной улыбочкой. Не дожидаясь ответа, вырвал диплом из рук Макса. - Чемпион! Ха-ха... Рыжий передал диплом Плюгавому, а тот в свою очередь - Надвинутой Кепочке.
Тут открыл рот Курносый:
- Карманы сам вывернешь? Или помочь? - нарочито ласковым голосом.
- Помочь, - с вызовом ответил Максимка.
Рыжий и Курносый держали за руки, а Плюгавый обыскивал. Максимке так хотелось пнуть ему между ног, что едва удержался. Плюгавый нашарил складной ножичек с обломанным лезвием, расческу, носовой платок и три двадцатикопеечные монеты.
Добыча явно разочаровала. Максимке завернули руки за спину и подвели к скамейке.
Надвинутая Кепочка продолжал оставаться на скамейке, только в руках теперь была не гитара, а чемпионский диплом.
- Встань на колени, дурак. И кайся! - посоветовал Курносый. - А то хуже будет.
Максимка не послушался. Тогда Курносый и Рыжий поставили его на колени силой. Это было легко, потому что Максимка берег ушибленный на корте локоть.
- Слушаем тебя очень внимательно. - Курносый давнул на больную руку. - Ну!..
Максимка помотал головой. Тогда Надвинутая Кепочка молча разорвал диплом на кусочки. Сложил их на ладонь. Поднес ко рту. И сдунул. После чего кивнул на чехол с ракетками, валявшийся подле лужи. К чехлу наклонился Плюгавый, расстегнул молнию и достал новенькую ракетку.
Надвинутая Кепочка занес ракетку над головой Максимки, будто топор.
- Скажи: я - козел. Извините меня, пожалуйста, - вновь посоветовал Курносый.
Максимка шмыгнул носом и медленно проговорил:
- Ты - козел. Извините его, пожалуйста.
Плюгавый захихикал. Рыжий рассмеялся. Курносый выругался матом. Надвинутая Кепочка поднял свободную руку и сказал:
- Ша, мальчики. Щас этот залупай будет у нас сосать.
Максимка понял, что это не шутка, когда Надвинутая Кепочка суетливо расстегнул ширинку, достал член и начал его поддрачивать.
Обычно в критических ситуациях Максимка испытывал страх до, а когда опасность становилась неотвратимой, успокаивался. И даже смелел.
- Откушу, - спокойно предупредил он. - Вот увидишь.
Тут, словно в кино, из-за кустов акации возникли крупные ребята с нарукавными повязками "ЮДМ" - юный друг милиции...
Как-то Максимка поделился этой историей с отцом.
Тот задумался, потом спросил:
- И что, откусил бы?
Максимка шмыгнул носом и ответил с улыбочкой:
- Не знаю. Но сосать бы точно не стал.
Из записной книжки Макса:
"Всякий человек сложнее нашего представления о нем..."
1990-й (осень)
После Верочки Макс чувствовал себя ребенком, у которого отняли любимую игрушку. Хотелось упасть навзничь. И биться в истерике. Пока не вернут.
Ждал. Как наркоман ждет гонца с дозой.
Но Верочка так и не позвонила.
Пришлось самому.
- Ты хоть врубаешься, что я не могу? Не могу!.. - кричал Макс, как кричат "караул" или что-нибудь в этом роде.
- Нет, мой хороший, - спокойно отвечала Верочка. - Можешь. Но не хочешь. А мне тридцать четыре. Как всякой нормальной дуре, мне нужно то, что нужно всякой нормальной дуре.
- Но ты, - перебивая, - так часто говорила, что любишь меня...
- А я всегда говорю мужчинам, с которыми сплю, то, что им нравится. Впрочем, ничего другого они не слышат. И слышать не хотят.
Все равно продолжал цепляться. Хотя чувствовал себя щенком, которого тычут в дерьмо.
- Я же ни с какой другой... Даже в мыслях...
- Успокойся. Это инерция. Скоро пройдет. Были женщины до, будут и после. А желания тебе не занимать.
- Но ты была лучшей. Из лучших.
- Ты был тоже неплох. К сожалению, отношения мужчины и женщины не ограничиваются постелью.
Разговор мог продолжаться без конца, если бы Верочка не сказала:
- Все. Точка. Я и так потеряла слишком много времени.
И бросила трубку.
Ночью Максу так хотелось заснуть, что был готов умереть.
Не заснул.
И не умер.
Из записной книжки Макса:
"Роскошь, которую действительно могут позволить себе немногие - это быть самим собой двадцать четыре часа в сутки."
1990-й (осень)
Утром позвонил сосед. Почти друг. Почти единственный. Дружили семьями. Делились последним червонцем. Знали друг о друге... Сосед помолчал. Затем проговорил, точно о ком-то постороннем:
- Макс, ты даже не подозреваешь, какая я сволочь...
Тут бы соседу заткнуться той самой трубкой, в которую говорил. Не заткнулся. "Впрочем, я сам виноват", - подумал Макс и сказал:
- Поздравляю, - с иронией. - И не могу не заметить, что твои дурацкие шуточки, как всегда, вовремя.
- Это не "шуточки", Макс. Это серьезно. Очень серьезно, - настаивал сосед. Похоже, страстное желание раскаяться лишило его здравомыслия. - Скажи, только прямо - ты догадывался, что мне нравится Лена?
- Нет, не догадывался, - почти искренне. - Разве ты не знаешь, что я слепоглухонемой.
Не иначе как сосед решил, что если Макса не покинуло чувство юмора, то можно и дальше.
- В последнее время мне стало казаться, что и Лена...
Тут сердце Макса с привычной рысцы перешло на галоп.
- Ну-ка, ну-ка, - начал подбадривать он. - Выходит, пока я в Ташкенте...
Сосед, точно набрал в легкие побольше воздуха:
- Волнуют подробности? - спросил.
- Теперь - да.
Подробности оказались банальными. Позвонил, выяснил, что дочь в гостях у одноклассницы. И нагрянул. Как водится, с цветами, конфетами и бутылкой.
- Я сказал Лене, что без ума и готов на все.
От этой фразы Макса едва не стошнило. Точнее, наверняка стошнило бы, если бы сосед не умолк.
И все же профессиональное любопытство оказалось сильнее.
- Дальше, - сказал Макс.
- Что "дальше"?
- Это я спрашиваю - что?
Сосед пробормотал в трубку что-то невнятное.
- Скажи прямо - дала?
- Макс, разве это так важно? - философски.
- Разумеется, не так важно, - почти с издевкой. - Но по старой-то дружбе, а?
- Даже не знаю, как ответить.
- Как есть.
- Понимаешь, Макс, - осевшим голосом, - я... я не смог.
- Как это "не смог"? - глупо, конечно, но вырвалось.
- Обыкновенно. С тобой что, не бывало?..
Макс посчитал, что отвечать на этот вопрос - будет слишком. Аккуратно положил трубку на рычажки.
И подумал.
И улыбнулся.
И поискал глазами что-нибудь деревянное.
И постучал костяшками левой руки по столешнице.
Из записной книжки Макса:
"В природе буквально все - подтверждение божественно начала. Пожалуй, лишь один Человек вызывает искренние сомнения."
1971-й (лето)
Макс благополучно окончил спортивный факультет. Направление получил в глушь. Тренером. Кому-то из местных партийных боссов захотелось дать собственным чадам благородное воспитание. Кроме всего прочего, решили создать в райцентровской ДЮСШ отделение большого тенниса, хотя в радиусе пятисот километров не было ни одного корта. "Ничего страшного, - успокаивал Макса декан. - Ты у нас парень шустрый, с головой, и руки растут откуда положено. Вперед и действуй."
В поезде какой-то балагуристый лысоватый отставник предложил Максу составить компанию. Когда выпили запасы отставника, Макс сбегал в ресторанный буфет за добавкой. После еще раз. И еще.
Утром проводница, моложавая тетя с широкими плечами и узким задом, остановила Макса в проходе.
- Ну ты, студент, и даешь! - качая головой и чуть ли не басом.
- Не понял, - сказал Макс.
- В рубашке, говорю, родился. Выхожу ночью в тамбур - батюшки, двери распахнуты, поезд на полном ходу, а ты... Опоздай я чуток, и наверняка костей не собрать.
С поезда Макс сошел рано утром. В залитом мочой вокзальном туалете к нему подошел тип в мятой фетровой шляпе, несвежей белой рубашке и галстуке с небрежно завязанным узлом.
- Михаил Радецкий, - жеманно представился тип. - Бывший солист кордебалета Мариинки.
Макс усмехнулся и, глядя на протянутую для пожатия руку, заметил:
- Сам нуждаюсь.
- И я об этом, - тип оживился. - Хотите заработать? - И уточнил, поправляя волосы, как это делают манерные женщины: - Червончик!
- Догадываюсь, каким образом. - Макс сплюнул под ноги и разъяснил: - Я, конечно, могу трахнуть мужчину, но только по голове.
Местная гостиница, невзрачная трехэтажная коробка из серых бетонных панелей, располагалась напротив вокзала. Макс устроился в одноместном "люксе" с удобствами в конце длинного коридора. Толкнул под кровать дорожный баул. Спустился в гостиничный ресторанчик. Туда наудачу завезли свежее пиво. С удовольствием опустошил пару бутылок "Жигулевского" и вышел прогуляться.
Было пасмурно, но тепло. Городок сразу понравился - небольшой, уютный, старинный. В краеведческом музее тощая безгрудая дамочка с напудренным личиком и крамольными настроениями погрузила одинокого посетителя в тайны давней и новейшей истории городка. Мол, когда-то, его посетила сама Государыня-Императрица! И народ встретил Государыню со слезами радости и сердечным ликованием! И местные дворяне в ее честь устроили торжественный обед. И потчевали стерляжьей ухой, о которой Государыня обмолвилась, что слаще этой ухи ничего в жизни не пробовала. И пообещала дать денег на восстановление крепости, разрушенной некогда тевтонами. И в правду дала. И простояла красавица-крепость аж до самой последней войны.
А вот ныне на развалинах той самой крепости придумали строить химкомбинат. Разумеется, самый-самый не только в Европе, но и во всей вселенной. И нет бы что-нибудь путное... "Коммунисты, одним словом", - шепотом и с оглядкой.
Знакомство с достопримечательностями Макс продолжил в городском парке, раскинувшемся на пологом берегу неожиданно чистой, спокойной и живописной реки. В конце одной из старательно выметенных аллей Макс наткнулся на танцплощадку. Вокруг было на удивление густо нагажено. Тут и там валялись штакетины от забора с торчащими ржавыми гвоздями. Макс легко и весело представил, как здесь проходят танцевальные вечера молодых строителей коммунизма.
Неожиданно за спиной Макса раздался не очень вежливый девичий голос:
- Эй, ты, спичками не богат?
Макс оглянулся. На скамеечке, возле гипсовой урны и под желтеющим кленом, сидела девчонка лет пятнадцати. Выглядела она так себе, но глазища - точно две изумрудные капли. Как у котенка. И невинные. Тоже, как у котенка. Из пухлогубого рта торчала длинная "Театральная" папироска.
Макс подошел и щелкнул зажигалкой. Затем ни слова не говоря уселся рядом. Разговорились. Девчонка представилась Женей, хотя ее звали Саша. Впрочем, это выяснилось чуть позже, когда у дверей гастронома ее окликнул паренек в красном берете и с поцарапанной щекой. На что Макс сделал вид, что ему совершенно до лампочки, как зовут - Женя, Дина, Мария Магдалина хотя бы потому, что от этого глазища его новой знакомой не станут меньше, а ноги, оказавшиеся замечательно длинными и стройными, - короче.
Еще в парке Саша объяснила потухшее настроение утренней разборкой с домашними.
- Понимаешь, это не мамаша, а самая настоящая уродка. Всего-то разок напялила ее вонючее платье, так она загнала меня в ванную и только чудом не утопила.
- А где был отец? - спросил Макс.
- Как это где - в большой комнате. Спокойненько халкал водяру, да еще с песнями.
- Что, прямо с утра?
- Да какая ему разница, - равнодушно. - Главное, выжрал целую бутылку и даже не вспомнил, что куплена она была на деньги единственного ребенка.
Макс неспешно докурил сигарету, аккуратно загасил ее о подошву ботинка и отправил в урну. После чего спросил с участием:
- А ребенку что, тоже хочется?
- Что хочется?
- Водочки.
Саша глянула Максу в глаза и шмыгнула носом.
- Еще бы, - с выпяченной губой, как это делают маленькие дети. - Ребенок-то, чай, живой - не из полена выструган.
В ближайшем гастрономе их ждал выбор между "Экстрой" и дешевым портвейном.
- Я бы с удовольствием выпила беленькой, - мечтательно заметила Саша и прибавила еще мечтательней: - А запила красненьким.
Макс без лишних слов направился к кассе и выбил, кроме водки, аж две поллитровки "Солнцедара". На закуску - парочку городских саек, полкило "Докторской" колбасы и плитку шоколада "Ванильный".
Покидали гастроном. Саша предупредила, что родичей сейчас дома нет, и она, разумеется, очень рада пригласить Макса, но слишком рискованно: у папули с мамулей - собачий нюх на спиртное. Верняк, что заявятся, причем в самый неподходящий момент. И весь кайф поломают.
Макса этот вариант тем более не устраивал. Успел размечтаться. Предчувствовал - Саша может удивить. Для мужчины это важно в любом возрасте, но особенно - когда тебе двадцать один.
И хочется постоянно.
И плавки буквально по швам трещат.
От одной только мысли.
Или намека.
Не говоря уж...
А тут...
- Нет вопроса, - заметил Макс. - У меня апартаменты в "Хилтоне".
- Где-где?
- В гостинице.
Дежурная на этаже хотела возникнуть и встать грудью на защиту моральных устоев, но тут же раздумала, едва в руках Макса показалась трешка. Мало того, дала ключ от ванной комнаты, двери которой украшала табличка "Ремонт", и еще одно махровое полотенце.
Когда стол был накрыт, а водка разлита, Саша длинно посмотрела на Макса и спросила с улыбочкой:
- Ты, никак, потрахаться хочешь?
Грубые слова из женских уст всегда резали Максу ухо, но тут, словно не заметил. Прозвучало на удивление естественно и непринужденно.
- Что, очень заметно? - ответил Макс, тоже с улыбочкой.
- Да нет, не очень, - продолжая улыбаться.
Макс достал сигарету, размял старательно, затем прикурил и откинулся на спинку кровати.
- Если ты не против, то я - с большим удовольствием.
Саша оказалась не против, но с оговоркой, которая озадачила.
- Думай что хочешь, но я даю только в попу. - Хмыкнула и прибавила: - За щечку - тоже могу.
Макс сделал пару-тройку глубоких затяжек. Выпуская дым тонкой струйкой и глядя на Сашу слегка прищуренными глазами, задался вопросом: девчонка-то, случайно, не чокнутая? И тут же: а если и чокнутая, то что?
- Извини, конечно, но сразу как-то не въехать, - чисто из любопытства.
- И никогда не въедешь, - очень спокойно.
- Это почему же.
- Потому что тебе замуж не выходить и в первую брачную ночь под мужем ответа не держать.
Тема была закрыта, но у Макса вырвалось:
- Так значит?..
- Да, целочка! На все сто. - Кажется, впервые голос Саши вибрировал. Причем обе фразы были произнесены с гордостью и достоинством если не воспитанницы Смольного института, то что-нибудь очень близкое.
Макс проникся торжественностью момента и поднял граненый стакан с водкой и со словами:
- За что и выпьем!
Но Саша продолжала удивлять.
- Нет, - сухо заметила она. И пояснила: - Кувыркаться под одеялом я предпочитаю с трезвым мужчиной.
Теперь любые слова были не к месту. У Макса перехватило дыхание. Засуетился. Хотел помочь Саше раздеться, но так неуклюже рванул застежку на юбке, что вырвал с мясом. Дальше Саша освобождалась от тряпок сама. И Макс - тоже сам. Пока стягивал брюки, чуть поостыл и тут же подумал о том, о чем сразу не догадался.
- А туда и сюда можно? - поинтересовался.
- Сюда и туда, - поправила Саша.
Вечер был длинный, и они занимались любовью, пока у Саши не свело челюсти и не возникли боли в промежности, а у Макса не порвалась на члене уздечка...
Саша ласковыми руками обмотала кровившую головку свежим носовым платком и запрятала ее в плавках Макса.
И только после этого начали пить. Странно, но Саша лишь пригубляла, зато Макс - точно костер заливал. Ощущение было такое, что может выгореть. Точно дупло. Буквально физическое ощущение.
... Открыл глаза. В номере никого. За окнами - серо, будто занавешено мундирным сукном. Голова напоминала чугунок с кипящими мозгами.
Потом Макс с трудом, но все же кое-что вспомнил. Как чуть не подрался с мордастым кавказцем из соседнего номера. Ублюдок, зашел за спичками, остался, составил компанию, а в конце концов предложил сотенную и завалиться в постель втроем. Как Макс бегал к дежурной еще за одной бутылкой. Как Саша раздевала его и укладывала. Как гладила его лоб и щеки и чуть ли не колыбельную напевала. Как все под ним закачалось, и он будто выпал из лодки. И начал тонуть в густой черной жиже. И в конце концов утонул.
В окно брызнул луч солнца. Макс вылез из постели, как вылезают глубокие старики и безнадежные пьяницы. На столе, между остатками колбасы и пепельницей, лежал раскрытый бумажник и записка, выведенная старательным круглым почерком: "Только не дуйся, что сама себе заплатила. Обычно я беру больше. Раза в два. Вот и все. Пока." И ниже, еще более круглыми и старательными буквами: "Целую твой кончик нежно-нежно и очень жалею, что это наша первая и последняя встреча. Нет, правда..."
И ведь действительно не встречались.
В тот же день Макс стоял у раскрытого окна в проходе купированного вагона. Наконец поезд тронулся. Пару минут вглядывался в окно, точно глазам не верил. Затем смачно плюнул в сторону выгоревших на солнце домишек, ухоженных огородов и высоких и крепких заборов.
И никогда больше в этот городок ногой не ступал.