Он раскинулся у служебного входа в цветочный магазин; из его одеревеневшей руки тянулись к солнцу алые гвоздики.
Труп.
Лежал он лицом в асфальт, концы длинных волос запылились, словно у почти нового веника.
Я подошел поближе и присел на корточки, но внезапно понял, что меня могут увидеть и, резко вскочив, огляделся вокруг. Никого не заметив, я, тем не менее, спрятался так, чтобы держать в поле зрения и мертвого, и возможных прохожих. Однако никто не появлялся, и мне вдруг стало ясно, что мертвый предназначен мне. Осторожный ветер шевелил шевелюру усопшего и цветы в их абсурдной вазе; играл штанинами, как своеобразными поверженными знаменами, скорбно окрутившими свои древка. Туфли с покойника кто-то уже снял и в несвежих на вид носках он выглядел беззащитным и смотрелся на плоскости асфальта сиротливо и гнетуще-трогательно, словно покинутый напроизвол младенец, чьи пеленки испачканы подошвами торопливых прохожих.
Закат занятно осветил картину перед моими глазами, и она теперь впечатляла вдвойне: казалось, я присутствую на какой-то нелепой выставке или на аттракционе и что пройдет положенная мне минута, я выйду и мое место займет кто-то другой, заплативший деньги за зрелище; я выйду и увижу людей очереди, и их глаза, с бурлящим в них предвкушением, налипнут на меня, пытаясь высосать мои впечатления уже посвященного в.
Откуда-то издали, из окон, доносились песни, слышались визги вошедших в экстаз танцовщиц, - видно играли свадьбу. Из-за дома, с проспекта, доносились автомобильные звуки и обрывки речитатива торговца газетами. Казалось удивительным, что никто не знает о мертвом, который приник к асфальту, как-будто прислушиваясь к гулу издалека надвигавшейся конницы.
Он завораживал меня, этот закончившийся человек, подобный прочитанной и отброшенной за ненадобностью книге. Он вычитан, выпит жизнью и временем, а упаковка откинута в сторону, словно банка из-под пива, в которую ради озорства вставили пучок алых гвоздик.
Я еле сдерживал в себе желание забрать это тело, отнести в свой дом и поставить где-нибудь в углу комнаты, словно пальму; разговаривать с ним дождливыми, ветреными вечерами и надеяться, безумно надеяться, что оно вдруг заговорит или, хотя бы, вздрогнет, реагируя на бесшабашную муху.
Но более всего мне хотелось переселиться в это неизношенное еще тело. Не навсегда, конечно, а просто примерить, да посмотреть вокруг несвойственным мне взглядом, немного продефилировать и снять, словно жмущий пиджак в примерочной одежной лавки.
Где-то вдалеке уныло прогудел то ли пароход, то ли локомотив; предвечерний ветер теребил мертвеца, но его это никак не занимало. Мне вдруг захотелось подойти к нему и лечь рядом, обняв холодный труп, как брата. Уйти от бессмысленных мирских забот в таинственную неизвестность.
Но внезапно земное нахлынуло на меня, развеяв очарование смертью, и я понял, что вынужден оповестить соответствующие органы, насчет этого мертвого. Я представил, как усталые от подобных мероприятий милиционеры нехотя будут исследовать мертвого и его окружение, задавать мне вопросы из заученного служебного перечня, расхаживать то тут, то там в поисках причин смерти, а затем грузить тело в подоспевший фургон, безрезультатно пытаясь освободить из окончательных объятий полуобморочные гвоздики.
Хотел ли я этого? Нет, ибо понимал, что не смогу воспринять всю эту возню иначе, чем вмешательство в мою личную жизнь. Мертвый мой, я проникся им, а он мною и не истребить его во мне, как и приятно-сладостные детские воспоминания, о том, как попадал я на короткие промежутки времени в иной мир, о чем догадался лишь повзрослев. Вот и теперь я ощутил, что благодаря мертвому и окружающей его обстановке, я как бы очутился во вневременном оазисе, стране не то чтобы мечты или грез, а просто иной, несвойственной той, где я вынужден жить и оттого, несмотря на ее мрачность - прекрасной. Однако я знал, что не смог бы прожить в этом чужом мире всерьез и поэтому просто наслаждался кратковременным пребыванием в нем, не стремясь особо уйти в рутину повседневности.
Но все-таки следовало вернуться в привычный мир и решить, что же мне делать дальше.
Я уже довольно долго простоял в своем укрытии. Солнце ушло за дома, небо предъявило звезды.
Нет, решил я, пусть это сделает кто-то другой. Ведь все эти неизбежные формальности начисто сотрут из моей души то очарование, то неизгладимое впечатление, которое оказал на меня этот случайный мертвец. Ведь я, досель, не встречал еще трупов. Не приходилось мне видеть последствия смерти. С детства, помню, постоянно страшился увидеть мертвого и поэтому всячески избегал похорон и казней.
Но никогда я не думал, что в действительности это свидание со смертью окажется таким прекрасным, таким изумительным, словно первый поцелуй, словно свадебная ночь.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
