|
УЧИТЕЛЬ БОБ
В Союзе был у меня знакомый, которого звали Боб. Он еще не умел разговаривать, когда мы уезжали, и я боюсь, что он забудет меня, хоть и надеюсь: нет, не забудет. И знаю, что уже забыл.
А здесь не умею разговаривать я. Это очень обидно. Хотя, по-моему, американцы, не понимая меня, тоже теряют много. Я их понимаю... иногда.
"Методика обучения в нашей школе, - говорит учитель Боб, - очень простая. Очень! Вопрос - ответ. Вопрос - ответ."
Учитель Боб - невысокий, подвижный толстячок. У него почти женская походка. Вначале никто из нас не придает этому значения.
- Мы будем говорить с вами на любые темы. - говорит Боб. - Ваш язык растет, только если вы думаете на английском, пытаетесь выразить свою мысль в трудной для вас области. Вы должны отвечать на самый неприятный, шокирующий вас вопрос.
Вопрос - ответ. Вопрос - ответ.
- Сколько вы живете в этой стране?
- Я живу в США три месяца.
- У вас есть карточка "соушел секьюрити"?
- Да, у меня есть карточка "соушел секьюрити".
- Почему вы изучаете английский?
- Потому что это необходимо для моей будущей жизни.
- Почему вы уехали из Советского Союза?
Никто не отвечает.
Боб прищуривается и подмигивает.
- Живей, живей... Только не употребляйте слово "свобода".
- Почему? - спрашивает кто-то.
- Это запрещенное слово, - Боб подмигивает опять, - никто не знает, что это такое. Оставьте это слово политикам.
Мы все интересуемся политикой. Точнее, в Союзе она интересовалась нами. Сейчас в газете я читаю в основном вести с Родины, а американские кажутся ненастоящими.
Читаю вести с Родины... С Родины?
- Где вы сейчас живете?
- Сейчас я живу в Нью-Йорке.
- Нравится ли вам Нью-Йорк?
- Ну... Я думаю...
- Говорите без этих лишних слов, - учит Боб, - "я думаю", "мне кажется", я полагаю". Нравится ли вам Нью-Йорк?
- Да, мне нравится Нью-Йорк.
- Вы чувствуете Нью-Йорк своим домом?
- Ну... Я думаю...
- Отвечайте прямо и четко, - говорит Боб. - Да (большой палец Боба смотрит в потолок) - нет (палец идет вниз), - при этом Боб подмигивает. Да - нет. Да - нет. А "я думаю" оставьте политикам.
Чувствуется, что Боб не любит политиков. Но политические вопросы его очень волнуют. По советским меркам он на левом фланге. Точнее, на правом. Идею равенства легче проповедовать в Америке, где есть, что уравнивать.
- Три основные проблемы беспокоят сейчас больше всего. Это расизм, сексизм и гомофобия.
Что такое расизм - я знаю, сексизм - догадываюсь (расизм по половому признаку), а о гомофобии (страхе и ненависти к сексуальным меньшинствам) слышу от Боба впервые. Но слышу часто, на каждом уроке. Чувствуется, это его больная тема.
- Послушайте, наверное он сам...
Вопрос - ответ. Вопрос - ответ. Мы задаем Бобу вопросы тоже, он любит "личностные" вопросы. Но никто из нас не решается задать этот. Мы, конечно, расковываемся... но пока не можем. Да, но ведь это значит, что мы и есть гомофобы? А Боб провоцирует нас.
- Что вы скажете, если ваша дочка выросла и говорит вам: "У меня есть герл-френд. Я ее люблю"?
- У меня нет дочки, - выдыхаю я.
- Я ваша дочка, - говорит Боб. Он бывший актер и преображается мгновенно: его подмигивание становится кокетливым, он ходит по классу как бы на высоких каблуках. - Я ваша дочка, что вы мне ответите?
- Ну... Я бы сказал: а ты попробуй с мальчиком.
- Я уже пробовала, - отвечает непреклонный Боб. - Мне не понравилось.
- Не понравилось? - не понимаю я.
- Не понравилось, - легко и, кажется, тоже не понимая, говорит Боб, - меня тянет к моей подруге.
Я молчу. Я молчу как бы по-английски, но по-русски я молчал бы тоже.
Я молчу, когда Боб спрашивает: "Почему вы уехали из Советского Союза?".
Если бы там не осталось никого, кроме маленького Боба, и то на этот вопрос было бы трудно ответить.
- Почему вы приехали в эту страну? Только не используйте слово "свобода".
Мы не используем. Когда свобода есть, ее не чувствуешь.
Пожалуй, мы еще и боимся Боба. Вроде бы продолжается интервью в американском посольстве, и если ответ окажется неправильным, то...
Гомофобия, расизм и сексизм.
- Не только мужчины насилуют женщин. Очень много случаев, когда женщины насилуют мужчин. - говорит Боб, покачивая для убедительности головой. Глаза его неподвижны и не моргают. Ни тени улыбки на его лице. Хотя Боб - человек по-своему (по-американски) остроумный. Он любит, когда ему рассказывают анекдоты, но не понимает их.
- Знаете офицерскую игру "Тигр приближается"?
Боб улыбается, как от зубной боли, и вяло соглашается, даже не подмигивая.
- Все выпивают, сколько могут, а один вскакивает и кричит: "Тигр приближается!" Все должны упасть на пол. Те, кто в силах подняться, выпивают еще. Один опять кричит: "Тигр приближается!" Все опять падают. Кто поднимается - выпивает еще. Потом опять кричат и падают. Побеждает тот, кто поднимается, когда остальные уже не в силах.
- Да, - говорит Боб, - это типично советский юмор. Совсем не смешно и больно.
Но все же он радуется, когда мы расковываемся и начинаем говорить, а не только давать краткие ответы.
- Вы когда-нибудь были за границей раньше?
- Нет, раньше я никогда не был за границей.
- Кем вы работали в России?
- В России я работал инженером.
- Вы были хорошим инженером?
- Ну... Я думаю, я надеюсь...
- Ужас, ужас, - возмущается Боб. - Вы должны отвечать уверенно: "Да. я был хорошим инженером, лучшим инженером в офисе." Иначе как вы сможете найти работу?
Работа - это основное. Больше всего Боб боится, что мы будем жить на пособии. Иногда тема "работа" на наших уроках втискивается между гомофобией и расизмом.
Я не понимаю, почему Боб испытывает чувство вины, и не только за своих белых предков, которые привезли сюда черных рабов, но и своей личной вины тоже. Почему? Ведь сейчас, кажется, равенство...
- Мы доставили слишком много страданий афроамериканцам (Он не употребляет даже слово "черные", а "негры" - это совсем обидное слово, непристойное... как недавно "еврей" в Союзе).
- Предок великого русского поэта Пушкина был тоже вывезен из Африки.
- Пушкин? - переспрашивает Боб. - Пушкин... Я слышал, кажется. И что, он хороший поэт?
- Великий!
- Может быть, - пожимая плечами, говорит Боб, - может быть. Я читал Лермонтова. Немного интересно, но как-то вяло. Как манная каша - жуешь, жуешь, а можно и проглотить.
Боб - вегетарианец. Конечно, любое живое существо не хуже нас, людей.
- В России сейчас тоже много вегетарианцев, - шутит кто-то, - вынужденных.
- Почему? - спрашивает Боб.
- В магазинах нет мяса, - объясняем мы ему, глупому и непонятливому.
Боб кивает, соглашается, но, чувствую, так до конца и не осознает. Ну, нет мяса в одном магазине - идите в другой. А если магазины пусты - то зачем они?
Вопрос - ответ. Вопрос - ответ.
- Почему вы уехали из Советского Союза? Потому что там мало еды? - подмигивая, спрашивает Боб.
- Нам было опасно жить как евреям.
- Да... А часто вы чувствуете себя евреями? - язвительно спрашивает Боб. - В Америке евреи - это религия.
- Я чувствовал себя евреем каждый раз, когда мне давали понять это.
Боб радостно кивает головой - не смыслу ответа. Мы начинаем думать по-английски, говорить на английском, когда раздражены. Специально раздражены Бобом.
Правда, я и сейчас часто не понимаю его: мы говорим на разных языках, даже если и на одном - английском.
Наши занятия у Боба заканчиваются.
В последний день он ведет нас всех в кафе и берет для каждого по чашке кофе. Когда все выпивают, Боб вдруг кричит: "Тигр приближается!" и угощает опять.
- Вы еще не нашли работу? - спрашивает Боб у меня. - Тогда я могу кое-что предложить. В семью моих знакомых требуется бебиситер. Я могу дать вам адрес и рекомендацию. Но, может быть, вы думаете, что это не мужская работа?
- Я не сексист, - отвечаю я.
Тут кто-то задает Бобу тот вопрос, который так волновал нас... ну... есть ли у него бой-френд...
Боб отвечает быстро. Если он удивлен, то только тому, что его об этом раньше не спросили.
- Я пробовал, - отвечает Боб, подмигивая, - мне не понравилось...
Последний раз, наверное, мы видим Боба. Еще одно прощание... Не так больно, конечно, как три... нет - уже четыре - месяца назад, но все же...
- Если вас возьмут, - говорит Боб, - то о своем доходе надо будет сообщить. Пособие уменьшат, но все равно будет больше, чем сейчас.
Да, Боб честен и принципиален: с такими людьми можно было бы и коммунизм построить. Не дай Бог.
Я иду на интервью к знакомым Боба, и вспоминаю того, другого, маленького, как я приехал к нему в последний раз, и он улыбался, визжал от радости и от обиды, когда я стискивал в руках его мячик, и шел ко мне на меня обижаться... а я не мог не думать тогда, что вижу его в последний раз и для него буду лишь привычным, но незнакомым именем в разговорах.
Я менял его колготки, варил манную кашу и не знал еще, что это он дает мне уроки - мой маленький учитель Боб, который меня уже забыл.
© Михаил Рабинович, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
| X | Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|
