Ранним вечером 14-го дня месяца Тишри к горе Согласия, что близ Иерусалима,
направлялся человек. Одет он был в белое, как принято у ессеев, и пришел
к городу по дороге, ведущей из Хеврона. У холма Злого Совещания, он свернул
с дороги, спустился к Царским садам, а затем, минуя редкие рощи пиний и
посадки оливковых деревьев, стал подниматься по каменистым террасам холма.
День был облачным и не жарким. В Иудее начиналась осень.
С вершины город казался небольшим и виден был весь. Расположенный на
холмах, он возносил к небу отделанные серебром стены храма Иеговы и мрачные
укрепления неприступного замка Барис. Недалеко от храма видна была недостроенная
колоннада дворца Хасмонеев. Узкие немощеные улицы, заполненные горожанами
и паломниками, теснились у подножий холмов. На севере в сухой зелени виноградников
поднималась гора Скопус.
Человек долго стоял на горе, глядя на город. Он не любовался им, во
взгляде его не было ни восхищения, ни восторга. Возможно, лишь интерес
- он не был здесь без малого два года - но правильно было бы сказать, что
смотрел он на столицу Иудеи с безразличием.
Несколько дней назад, когда закончился с заходом солнца День Очищения,
был он вызван к Учителю. За двадцать месяцев, проведенных им в общине ессеев
близ Ен-Гадди, начальник общины ни разу не беседовал с ним, ни единым взглядом
не дал понять, что он замечен. Вызов этот странным образом совпал с недавним
решением, которое было принято им и о котором он должен был забыть, следуя
за священником, передавшим вызов.
- Брат Димитрий явился по твоему вызову, Учитель, - доложил священник
и удалился, подчиняясь короткому жесту начальника.
- Да будет мир с тобой, Димитрий из Александрии, - приветствовал послушника
Учитель. - Садись.
Сам учитель сидел в слабо освещенном углу комнаты и пламя лучины лишь
изредка давало возможность увидеть его лицо.
- Мир тебе, Учитель. - Димитрий сел на том же месте, где стоял, не
приближаясь к начальнику.
- Скоро истекает второй год, как ты живешь в нашей общине, Димитрий
из Александрии, - продолжал между тем Учитель. - Твой священник доволен
тобой, твоей работой и поведением. Он считает, что ты готов стать членом
нашей общины, готов дать клятву и можешь быть допущен к изучению Священных
Книг. Что ты думаешь об этом?
Послушник молчал, как бы обдумывая услышанное.
- Кто я, чтобы Учитель спрашивал мое мнение? Ты видишь дальше меня.
Тебе открыты сроки.
Лицо начальника было скрыто в тени и нельзя было понять, как отнесся
он к услышанному.
- У меня есть поручение для тебя. После того, как ты выполнишь его,
я готов буду принять решение.
Димитрий еще ниже склонил голову.
- Наш брат Иуда из Иерусалима, прежде живший в кумранской общине, некоторое
время назад предсказал событие, которое должно произойти в Стратоновой
Башне в последний день праздника Кущей. Я хочу, чтобы ты присутствовал
при этом событии и доложил мне в деталях, насколько точно исполнилось предсказание.
- Могу ли я узнать, Учитель, в чем состояло предсказание, - спросил
Димитрий.
- Иуда из Иерусалима предсказал, что по приказу правителя и царя Иудеи
Аристобула будет убит его младший брат и соправитель Антигон.
- Это должно произойти в последний день праздника Кущей в Стратоновой
Башне, - повторил Димитрий.
- Ты все понял верно.
- Когда мне следует доложить тебе об увиденном?
- Ты сам определишь этот срок, но выйти ты должен сегодня до рассвета.
- Благослови меня, Учитель.
Начальник общины поднялся и вышел из своего угла, но увидеть его глаз
Димитрию так и не удалось.
Близились сумерки. Димитрий спустился к воротам Источника и одним из
последних вошел в Нижний город.
Улицы Иерусалима пустели. Жители города спешили к столам, чтобы, в
соответствии с Законом, украсив жилища свои зеленью, с ветвями вербы, мирта,
пальмы и лимона в руках, отпраздновать выход предков из Египта.
Димитрий уверенно прошел кварталы мелких ремесленников и, миновав рынок
со стороны Гробницы Давида, остановился у дома на улице Меди. Здесь должны
были дать ему ночлег и еду.
Он оставил Ен-Гадди, чтобы никогда не возвращаться к ессеям. То, что
поручение начальника общины совпало с его решением покинуть Иудею, тревожило
его лишь во время беседы. Это была пустая случайность, а жизнь полна случайностей
и нелепых совпадений, тем более в этой стране болтунов и лживых пророков.
Пророчество Иуды, справедливость которого так интересовала начальника общины
ессеев - великолепный образец пустой болтовни высокомерных евреев. Он отправится
в Стратонову Башню как только закончится праздник; как только станет ясно,
что Антигон, который на вpемя тоpжеств должен вернуться со своим отрядом
из Галилеи в Иерусалим, а не отмечать его в Стратоновой Башне, жив и полон
сил. Тогда Димитрий из Александрии задаст один короткий вопрос этому ослу
Иуде и навсегда покинет Иудею на корабле, уходящем в Остию.
Впрочем, к чему это юношеское самоутверждение? Он все равно ничего
не докажет Иуде, а себе ему нечего доказывать. Его место в Риме и он должен
быть там как можно скорее.
Он сделал бы это давно. Года, проведенного им в Иерусалиме до того,
как с тремя послушниками и священником он отправился к ессеям в Ен-Гадди,
было достаточно, чтобы сказать себе: "Это пустое". Их Бог, их высокомерие
и вера в свою избранность, их пророчества и лелеемые ими тысячелетние сказки
- все лишь пена на воде, лишь надутые красные щеки и пустота в глазах.
Он сделал бы это давно, но обязан был выполнить данное ему поручение. Выполнить
отлично, как все, что он делал. Даже в том случае, если поручение казалось
ему странным.
Все годы, проведенные в Иудее, Димитрий отчетливо помнил черное ночное
небо Нумидии и негромкий, уверенный голос Мария.
Четыре года война между внуками нумидийского правителя Масиниссы и их
кузеном Югуртой, в которой Рим после долгих скандалов, вызванных подкупом
сенаторов, а позднее даже римских командующих в Нумидии и народного трибуна
в Риме, выступил против Югурты, приносила республике лишь расходы, которые
никто не брался подсчитать, и бесславные жертвы.
Югурта издевался над Римом и презирал его.
Изгнанный после разрыва сенатом мирного договора между ним и Римом
- Югурта находился в Риме по вызову Меммия в народное собрание - он смеялся:
этот продажный город перестанет существовать, стоит появиться подходящему
покупателю.
Лишь после проведения громких судебных процессов в Риме, высылки сенатора
Опимия и назначения командующим войсками Рима в Нумидии Квинта Метелла
положение стало меняться.
Армии нужны были реформы. Реформы и лидер.
После избрания консулом Гая Мария, прежде воевавшего в Нумидии под
командованием Метелла, армия и Рим поняли, что человек, способный не только
разгромить Югурту, но и восстановить былую славу Рима, найден.
Приняв у Метелла командование нумидийскими легионами, Марий развил
его успех и нанес Югурте окончательное поражение.
Пятый год войны стал переломным.
Армия нумидийского царя, потеряв более половины своего состава, была
рассеяна в безлюдных юго-восточных районах страны. Сам Югурта скрылся у
своего тестя - мавританского царя Бокха.
Дальнейшая работа оставалась за дипломатами.
Отмечая успех, консул приказал провести парад. Он лично вручил награды
солдатам и офицерам Третьего легиона, в котором прежде служил сам.
В числе награжденных был центурион второго манипула первой когорты
легиона Клавдий Сильва.
- Я горжусь тобой, мой мальчик, - негромко сказал консул, вручая ему
перед строем золотую цепь. - Ты достоин памяти своего отца. Мне надо переговорить
с тобой. Это будет серьезный разговор. Найди меня сегодня вечером.
Консул был другом отца Клавдия. Они служили вместе еще во время Нумантинской
войны в армии Сципиона Африканского. Совместно готовили закон о подаче
голосов, проведенный Марием, когда он был народным трибуном. Отец много
сделал для того, чтобы состоятельные плебеи поддержали кандидатуру Мария
на последних выборах. Вместе прибыли они в Нумидию три года назад. Клавдий
следовал с отцом.
Он начал службу в прославленном легионе простым солдатом и, Юпитер
свидетель, был обязан званием и наградой только собственной смелости и
выдержке.
Во время одной из экспедиций первой когорты банда нумидийцев ночью
напала на лагерь. Они были неуловимы, эти демоны пустыни, невидимы и неуловимы.
В ночном бою погибли многие офицеры когорты. Был убит и легат консула Юний
Сильва.
Среди тех, кто не поддался панике и сумел оказать сопротивление врагу,
был Клавдий. Именно он, вопреки общему желанию немедленно вернуться под
защиту легиона, с наступлением дня организовал группу, преследовавшую нападавших.
Была обнаружена, а с приходом основных сил легиона уничтожена неизвестная
ранее база югуртинцев.
Это произошло почти год назад. Тогда же консул назначил Клавдия центурионом.
За час до заката Клавдий Сильва вошел в палатку консула. Марий работал
с почтой, поступившей из Рима.
- У нас будет работа на севере, в Галлии, Клавдий. - Казалось, консул
продолжил с Клавдием разговор, прежде начатый с собой. - Варвары забыли
силу римского кулака. Им придется ответить за позор Аквилеи. Следует, наконец,
навести там порядок и чем скорее мы сделаем это, чем прочнее будет Рим,
тем скорее мы займемся главным.
Консул отложил документы и встал. - Я хочу проверить посты в лагере.
Будешь сопровождать меня.
- Слушаюсь, консул. - Клавдий не понял, зачем консул решил лично контролировать
караулы, на десятки лиг не было ни одной шайки мятежников, но рад был сопровождать
его.
Они вышли из палатки и направились к границе лагеря. Огромное африканское
солнце медленно опускалось к каменистым холмам на западе.
- Если бы не близость Внутреннего Моря, мы бы изжарились в этом аду,
как ты думаешь, Клавдий?
- Третий легион готов сделать ад провинцией Рима, консул.
- Это ответ хорошего солдата, мой мальчик, - улыбнулся консул, - а
ты хороший солдат. Сколько лет тебе сейчас? Двадцать ... ?
- Двадцать семь, консул.
- Двадцать семь. Уже сегодня ты можешь командовать когортой. Через
год-два я не побоюсь дать тебе легион. Консула делает армия, твой отец
знал это как никто другой.
- Вы очень добры ко мне, консул.
- Я не все сказал, Клавдий. Через год мы закончим эту войну и сделаем
Рим свидетелем нашего триумфа. Мы наведем порядок в Галлии. Что дальше?
Стратегия Рима должна формироваться за века до ее воплощения. Если Рим
может быть единственной державой в мире, он должен ею быть. Мир это Рим.
Вот единственная шкала, по которой следует измерять наши планы и действия,
не боясь ошибиться.
- Значит, Восток?
- Конечно, Восток. Ты уловил самую суть, Клавдий. Галлия и Британия
лишь полигоны, на которых легионы Рима будут оттачивать свое мастерство.
Восток, который покорился Македонцу, должен покориться и нам. Он приучен
к покорности, а Птолемеи и Селевкиды сегодня слабы. Наследники Македонца
воюют между собой и завтра станут еще слабее. Но Восток - это не только
они. Антиох и Птолемей лишь пыль на поверхности неотесанных глыб. Восток
- это тысячелетние религии и тысячелетний фанатизм.
- Египет?
- Нет. Египет - мумия. Он рассыпется прахом, когда придет срок. Меня
не тревожит Египет, хотя без него Рим не обойдется. Сейчас я говорю об
Иудее.
- Третий легион пройдет Иудею за десять дней, консул, сровняв с землей
все, что выше роста самого приземистого легионера.
- Ты опять говоришь как солдат, мой мальчик. Иудея - это миллион евреев
в Риме и провинциях. Миллион евреев - это торговля маслом, вином и хлебом.
Это недвижимость и немалая часть налогов. Миллион евреев - это миллион
религиозных фанатиков, наконец. Но все, что я перечислил, это во-вторых.
Риму не нужна пустыня между Внутренним и Мертвым морями. Пустыни с нас
хватит и здесь, - консул обвел рукой унылые уродливые камни, неровно разбросанные
под стремительно темнеющим небом. - Риму нужна богатая и покорная Иудея.
Иудея, которая станет надежным плацдармом на востоке, воротами в Индию
и Китай. И это во-первых. Но для того, чтобы она стала такой, мы должны
знать, как подойти к ней. Иудеи не варвары. Приручение волка и лошади требует
разных подходов. Сегодня мы знаем об Иудее немало, но знание наше неполно.
Мы знаем все об армии Хасмонеев, она не является серьезным противником
для нас; достаточно знаем об их финансах. Дважды просили они Рим о поддержке
в войне с Антиохом и с... забыл. Неважно. Важно другое. Их религия - это
их политика. А Бог иудеев ревнив, как не ревнива моя жена Юлия. Мнение
их Бога в вопросах политики, если я не ошибаюсь, определяется взглядами
на нее крупнейших сект. Наиболее приближены ко двору саддукеи и фарисеи.
Но кажется мне, что истинный дух их суровой религии в полной мере отражает
новая секта "лекарей". Кто знает - может быть, через полвека именно они
станут определять политику еврейского Бога. Мне нужна полная и достоверная
информация. Мне нужен толковый человек в Иудее. Поэтому я и хотел переговорить
с тобой.
- Ты волен в своем выборе, Клавдий. - Консул улыбнулся растерянности
молодого офицера. - Я понимаю, что к такому предложению ты не был готов.
Ты ожидал новое звание и, безусловно, ты его заслужил. Но служба Риму возможна
не только с мечом в руках. Два-три года в чужой стране, среди людей, которые
видят мир иначе, позволят и тебе по-новому отнестись к нему. Кроме того,
ты знаешь греческий, и у тебя будет хороший шанс использовать свое знание.
Подумай над моим предложением. Через два дня мы отправляем корабль с рабами
в Египет, в Александрию. Оттуда ты сможешь отправиться в Иерусалим, но
уже не центурионом Клавдием Сильвой, а скромным и малозаметным молодым
греком. Подумай и завтра дашь мне ответ.
Два дня спустя, оставив консулу свои вещи и награды, Клавдий Сильва
покинул Нумидию.
Восемь дней праздновал Иерусалим, отмечая праздник приношениями и жертвами
Богу. Восемь дней жирно курились жертвенники в храме Иеговы.
Все это время Клавдий не покидал город. Не привлекая к себе внимания,
ходил он по людным улицам, прислушиваясь к разговорам, собирая слухи и
сплетни. Ему не было дела до цен на пшеницу и вино, его не интересовали
новые кредитные ставки ростовщиков и рост цен на недвижимость в столице.
Клавдий Сильва хотел знать, что говорят в Иерусалиме об отношениях правителей
Иудеи, Аристобула и Антигона.
Клавдий оставил Иерусалим на последнем году правления Иоханнаана. Больше
тридцати лет старик правил евреями, периодически воюя с ними, за что ими
же был любим и почитаем. По смерти он оставил вдову и пятерых сыновей,
старший из которых, Аристобул, возложив на себя корону, принял царский
титул.
Первого из своих младших братьев, Антигона, с которым в годы правления
своего отца он обратил в Самарии в бегство Антиоха Кизикена, Аристобул
почитал как равного себе и искренне любил. Остальных братьев и свою мать,
вступившую с ним в спор за власть, закованными в кандалы он отправил в
тюремные подвалы замка Барис.
Клавдий хорошо помнил отца братьев - слепнущего толстого плешивца.
Он готов был спорить с любым, утверждая, что старик к концу жизни ослабел
умом, но придворные мокрицы восторженно объявляли старческие бредни то
мудрыми решениями, то прозорливыми пророчествами. Кто, как не сам Иоханнаан,
создал нынешний конфликт между своими детьми и вдовой, завещав разделение
церковной и гражданской властей между Аристобулом и его матерью?
На улицах говорили, что мать правителей уже умерла в тюрьме от голода.
В это слабо верилось, но правдой в Иудее мог оказаться самый нелепый слух.
Распускаемые дворцовыми бездельниками слухи множились, заполняя резиденцию
правителя и выплескиваясь на улицы города. Основной темой для дворцовых
сплетен и интриг были взаимоотношения братьев.
В прошлом хороший солдат - этим он был симпатичен Клавдию, - Аристобул
последние месяцы болел и руководство военными операциями практически перешло
к Антигону. Вполне преданный брату, Антигон сосредоточился на подавлении
возмущений в Галилее, не думая о своем положении при дворе. Между тем,
обеспокоенные концентрацией власти в руках человека, влиять на которого
было практически невозможно, придворные пауки бросились плести привычную
паутину интриги.
- Антигон желает править один, - нашептывали они Аристобулу. - В командиры
отрядов попадают только люди, лично преданные ему. Антигон уже фактически
правит Иудеей.
Аристобул ревел от злости и гнал от себя шептунов. Он не желал верить
им, но к действиям брата присматривался внимательней и вновь убеждался
- Антигон по-прежнему предан ему.
Клавдий понимал, что подобная нервозность в отношениях правителей,
постоянно подогреваемая двором, должна привести к взрыву. Для этого не
надо быть прорицателем, достаточно знать факты. Но факты, помимо прочего,
говорили и о том, что Антигон не может быть умерщвлен в Стратоновой Башне
в последний день праздника Кущей, коль скоро находится он в Иерусалиме
и до конца праздника не покинет столицу.
Помимо дворцовых сплетен за время праздника, Клавдий узнал все, что
было нужно ему о кораблях, уходящих из Стратоновой Башни в Остию на неделе,
следующей за праздничной. Один из дней провел он в обществе римского купца,
ведущего свои дела в Палестине. У этого купца одолжил он лошадь, чтобы
попасть в Стратонову Башню.
Последний день праздника Кущей - радость Торы - он почти полностью
провел в Храме.
Ранним утром 23-го дня месяца Тишри Клавдий Сильва покинул Иерусалим
через Яффские ворота. Был он тем утром задумчив и погружен в себя, а потому
не обратил внимания на то, что караул у городских ворот усилен нарядом
всадников из личной охраны Аристобула.
Оставив город, Клавдий пустил лошадь шагом и так ехал не спеша, рассеянно
глядя, как медленное солнце, поднимаясь над невысокими холмами, постепенно
рассеивало туман, наполняя светом затененные долины. Начинался новый день
- солнечный и теплый.
Клавдий расставался с Иудеей, но расставание это, так долго ожидавшееся,
было непредвиденно грустным для него. Клавдий искал причину своей слабости,
не желая сознаваться себе в том, что причиной этой стал взгляд Иуды, увиденный
им накануне, взгляд, которым провожал старик Антигона, когда тот, помолившись
за здоровье брата, сверкая новыми доспехами, в сопровождении охраны покидал
Храм. В нем было даже не разочарование в своей ошибке и уж тем более не
страх разоблачения. Во взгляде Иуды увидел Клавдий ужас. Мир рушился в
этом взгляде, луна навеки погружалась в морские глубины, лишая людей света
в ночи - вот что было в нем.
"Теперь мне бы умереть, когда правда умерла в моих глазах, а мое пророчество
было ложью", - тихо сказал Иуда, когда Антигон и его свита удалились, но
слова старика были слышны всем в многолюдном безмолвии Храма. - "Антигон
жив. Он должен быть сегодня в Стратоновой Башне, которая назначена ему
местом гибели, но до этого города 600 стадий, а уже четвертый час дня.
Время назвало меня лжецом".
Клавдий не ожидал от старца публичного признания сделанной им ошибки.
Он не был готов и к тому, что для самого Иуды ошибка эта стоила всего миропонимания.
Это значило... Это значило, что пророчества свои ессеи - по крайней мере,
ессей Иуда из Иерусалима, - ставили в один ряд с самой своей жизнью.
Так размышлял Клавдий Сильва, неспешно двигаясь неширокой горной дорогой
в Стратонову Башню и потому не обратил он внимания на двух всадников, стремительно
обогнавших его.
"Впрочем, - мелькнула у него вдруг мысль и Клавдий поспешил ее развить,
- он все же ошибся. Как бы не относился сам Иуда к своей ошибке, какой
бы трагедией не была она для него, важен факт - Иуда ошибся. Значит, -
Клавдий пришпорил лошадь, - прав был он, Клавдий Сильва - они лжецы, эти
евреи. Осознанно или нет, но они лгут, пророчествуя. Для него важно это
заключение и только оно."
Клавдий приехал в Стратонову Башню вечером того же дня. Город он застал
в трауре.
Жители Стратоновой Башни оплакивали Антигона.
Известно было лишь то, что передали официальные посыльные царя - Антигон
был убит во исполнение приказа Аристобула при попытке мятежа (*).
Местом гибели стал коридор под одной из башен замка Барис. Башня носила
название Стратоновой.
Того же 23-го дня начальнику общины ессеев близ Ен-Гадди доложили, что
послушник Димитрий из Александрии исчез незадолго до праздника Кущей. Требовался
приказ Учителя для начала поисков тела пропавшего, последнее время около
лагеря часто видели львов.
- Не надо проводить поиски, - ответил начальник общины и продолжил,
видя растерянность и недоумение священника, сообщившего об исчезновении
Димитрия, - у нас никогда не было послушника из Александрии по имени Димитрий.
(*) Подробности этого события Клавдий Сильва узнал лишь пятью
годами позже в Риме, когда случайно встретил купца, оказавшего ему мелкую
услугу в Иерусалиме.
Случившееся в последний день праздника Кущей, как и следовало думать,
стало результатом интриг придворных. Царю доложили, что Антигон прибыл
в Иерусалим с большим вооруженным отрядом не иначе как для захвата власти,
описали торжественное посещение соправителем храма и передали его речи,
не достойные честного человека.
Желая проверить эти подозрения, но и обезопасить себя, царь приказал
поставить своих телохранителей в коридорах замка Барис и пригласил Антигона.
В царском приглашении подчеркивалось, что Антигона ждут одного и безоружным.
Телохранителям была дана команда пропустить Антигона беспрепятственно,
если условия приглашения будут выполнены и убить его немедленно, если хоть
одно из них будет нарушено.
Придворные заставили послов правителя умолчать о настоящем повелении
царя и передать Антигону о желании Аристобула видеть его в новых доспехах,
которые тому сделали в Галилее.
Узнав об этом и не подозревая ничего дурного, Антигон в полном вооружении
отправился к больному брату, но в темном проходе, называвшемся Стратоновой
башней, был убит телохранителями.
Аристобул не надолго пережил Антигона. Приступы его болезни усилились.
Во время одного из таких приступов с ним случилось сильное кровоизлияние.
Слуга, унесший кровь, по удивительному совпадению поскользнулся на том
самом месте, где погиб Антигон. Кровь убийцы вылилась на видневшиеся еще
брызги крови убитого.
История эта, хоть и была интересна помощнику претора Клавдию Сильве,
взволновала его мало. В Риме происходили вещи и похлеще; убийства, совершавшиеся
за время нескольких консульств Гая Мария, были часты и кровавы, а по сравнению
с интригами сената иерусалимская воспринималась как неудачная шутка расшалившихся
детей.