Олег съехал с Черниговского шоссе и, развернувшись под мостом, остановил
машину на набережной Днепра.
- Давай выйдем, - предложил он Моник. - Пару минут подышим воздухом.
В последние годы он полюбил, приезжая в Киев, останавливаться чуть
не доезжая до Днепра, чтобы увидеть высокий правый берег. Знал, что потом,
в спешке встреч, постоянных дел и срывающихся интервью просто забудет о
том, что он не в Москве, что ненадолго, всего-то на неделю вернулся в город
своего детства.
Жена удивленно посмотрела на него, но спорить не стала. Они вышли на
Набережную Сергея Витте. Набережная, застроенная небольшими ресторанами
в русском и малороссийском духе, в последние годы как-то незаметно стала
частью сказочного городка "Царство Перуна", построенного на Алексеевском
и соседних днепровских островах в конце шестидесятых. Позже городок достраивался
и превратился в целую страну с русскими горками, избами на курьих ногах,
которые бегали, кудахтали, пугали детей и впечатлительных иностранцев.
Из окон отделанных пластиком избушек выглядывали угрожающего вида седые
старухи. Олег в детстве любил охотиться здесь на Змея Горыныча - был на
"перунке" лет двадцать назад такой аттракцион. Есть, наверное, и теперь,
только усовершенствованный, еще более эффектный.
Зимой аттракционы замирали, и сейчас, вечером, только редкие фонари
светились в заснеженных кронах деревьев на островах. Зато правый берег
был виден великолепно. Олег уже не считал европейских и мировых столиц,
в которых он побывал, но был уверен, как уверен каждый киевлянин, что нет
в мире города красивее. Он давно задумал познакомить Моник с Киевом именно
так: вечером, когда небо на западе уже черно, остановить машину у Днепра
и чуть отойти в сторону от шоссе. Чтобы в ярком, но ненавязчивом свете
прожекторов увидела она нависающий над Подолом тяжелый, словно воплотивший
тяжесть княжеской десницы Михайловский монастырь под первыми на Руси крытыми
золотом куполами; чтобы ахнула она, увидев взмывающий в ночное небо Собор
Андрея Первозванного и рядом с ним, чуть в глубине - кресты Десятинной
церкви; чтобы онемела перед надменной красотой Лавры с ее колокольней,
возвышающейся над сияющей россыпью куполов Успенского собора; чтобы спрашивала
потом, указывая рукой на едва различимые в темноте силуэты: "А это что?
А там?", а он рассказывал ей, прижимая к себе, озябшую на рождественском
морозе. Ради этого на все вопросы жены о Киеве прежде отвечал он: "Приедем
- покажу", оберегая ее первое впечатление.
По реакции жены Олег понял, что не зря отмалчивался несколько месяцев.
Его город покорил эту француженку с русской кровью.
Конечно, она видела все прежде на рекламных плакатах Томаса Кука и
Пржевальского. Но что стоят цветные картинки, даже если отпечатаны они
у Кульженко, по сравнению с настоящим городом, вознесшимся над серебристой
в лунном свете, замерзшей рекой.
Они вернулись к "уссурийцу", оставленному Олегом около развязки, и
выехали на шоссе. Впереди был мост и подъем по высокому холму, за которым
шли кварталы Старого Киева.
С моста правый берег был виден лучше, но не было того ощущения вселенского
покоя и мира, которое охватывало Олега на набережной. Теперь стало ясно,
что прежде видели они только малую часть правого берега, зажатую между
небоскребами Подола, которые появились там в середине сороковых, и стеклянными
корпусами заводов Сикорского на Зверинце. За спиной оставался пологий левый
берег, застроенный частными домами, которые летом были почти неразличимы
в зелени вишневых и яблоневых садов. Эти места и прежде были заселены.
Кварталы, прилегающие к Набережной Витте, многие киевляне по-старинке называют
Никольской слободой. Но массовое заселение левого берега произошло в середине
тридцатых, когда после прихода к власти в Германии нацистов многие евреи,
да и немцы, посчитали Малороссию самым привлекательным местом в Европе.
Да что в Европе? Не в Америку же к коммунистам, в самом деле, ехать!
Многие тогда опасались войны. Но это был уже не четырнадцатый год,
когда Россию чудом не втянули в европейскую бойню, время уже было другое.
Стоило Гитлеру попытаться произвести "аншлюс", как Россия, основной поставщик
техники и продуктов в Европу, немедленно поставила в Лиге Наций вопрос
об экономической блокаде Германии. А кто в Лиге станет спорить с Россией?
Только американцы, наплевав на все решения, попытались договориться с Гитлером
о поставках рудных концентратов и металла. Граф Головин был послом России
в Североамериканском Содружестве с тридцать пятого по пятидесятый годы.
Он описывал в своих мемуарах "Холодный Вашингтон", как шел торг с Эдом
Хинчем, членом Комсовета, отвечавшим за внешнюю политику. Головин припугнул
тогда Хинча, что Америка не получит и тонны хлеба из России. Хинч ответил,
что в Америке отлично уродили пшеница и соевые, поэтому угрозы господина
Головина смешны. Это был блеф, и после недели переговоров американцы отказались
от поставок в Германию стратегического сырья в обмен на целый ряд выгодных
контрактов с Россией и Францией. Уже в пятидесятых, когда Гитлер умирал
в том же сумасшедшем доме, в котором скончался и Ницше, популярным стало
мнение, что российские внешнеполитические приоритеты середины и конца тридцатых
были неверны. Особенно часто об этом говорили при дворе. Император Алексей
по матери, да и по отцовским предкам, имел многочисленную родню в Германии.
Возможно, это сказывалось на его взглядах, возможно, что-то еще. Как бы
там ни было, но многочисленные немецкие семейства, осевшие в Малороссии
и в Киеве, даже в мыслях не держали возвращаться в фатерланд.
Между тем "Уссурийский тигр", взлетев по Николаевскому спуску, свернул
на Никольскую, по Александровской спустился к Царской площади и выскочил
на Крещатик.
Крещатицкая улица давно уже не была деловым центром города. С тридцатых
годов им стал Подол. Крещатик же превратился в улицу картинных галерей,
театров, книжных и антикварных магазинов. В зданиях прежних банков были
открыты рестораны, и только гостиницы уже вторую сотню лет по-прежнему
гостеприимно держали двери открытыми. "Уссуриец" проскочил выставочный
зал "Бессарабка" и вскоре оказался на Большой Васильковской.
Олег ехал на Демиевку. Там, недалеко от Голосеевского леса, в построенном
еще дедом доме, жили его родители. Там жил и сам Олег до восемнадцати лет,
пока, окончив гимназию, не уехал в Санкт-Петербург. В столице он учился
в университете, ездил и во время учебы, и после, по всей России. Да что
по России, он полгода работал даже в Америке. Недавно только осел в Москве.
Прежде Демиевка была небольшим селом. Дальше шла земля, принадлежащая
Лавре: сады, пасеки, лесные озера и, конечно, сам Голосеевский лес. Часть
этой земли в начале двадцатых годов купила семья Бродских, которая на поставках
сахара воюющим странам свое миллионное состояние сделала миллиардным. Что-то
Бродские застроили и сдавали в аренду сами, но в основном этот район заселила
киевская интеллигенция: адвокаты, преподаватели университета и институтов,
практикующие врачи. Район был вполне респектабельный, но не самый богатый.
Поместий, вроде тех, что скрывались за соснами и высокими заборами Кончи-Заспы,
тут не было. Частные дома, в основном трехэтажные, возле каждого небольшой
сад, тихие тенистые улицы.
Немного не доезжая до дома, Олег взял трубку. К телефону подошел его
младший брат.
- Алло! Сашка? Мы подъезжаем. Да. Уже на Демиевке. Встречайте.
О том, что на Рождество Олег и Моник приедут в Киев, договорено было
давно. Родители немного дулись на него за то, что полгода не знакомил их
с женой. Работа - работой, поездки, все понятно, но... Он торжественно
пообещал, что приедет с Моник на святки.
"Уссуриец" свернул с Одесского шоссе в одну из небольших, неярко освещенных
улиц, затем свернул еще раз и остановился.
- Приехали.
Моник подняла брови в немом вопросе и слегка повернулась к нему.
- Такой вот дом, - не без гордости подтвердил Олег. - Дед приехал в
Киев из Москвы в конце двадцатых. Был знаком с Татлиным, и хотя к авангарду
в архитектуре относился спокойно, все же не удержался, когда строил этот
дом. Таких тут больше нет, хотя публика в этом районе с фантазией.
Две довольно высокие башни по краям дома придавали ему сходство с кирхой.
В одной из башен окна не светились.
- Там мы будем жить, - указал на темные окна Олег. - Ты что все молчишь?
- вдруг удивился он.
- Устала, - потянулась Моник. - Шесть часов в дороге. Идем? - она поцеловала
его в щеку. - А почему нас не встречают?
Олег открыл дверцу машины и одновременно открылась дверь дома. В дверях
появился силуэт брата: "Уссурийские тигры приехали!", - закричал Сашка,
разглядев машину.
- Ну, выходи, тигрица, - сказал жене Олег, - встречают.
Он достал из багажника чемоданы.
- На, - один протянул подошедшему брату, - поможешь.
- Давай я сначала машину поставлю, - предложил тот, подняв чемодан.
- Нравится? - Олег улыбнулся, - мне тоже. Ставь, только чемодан не
забудь. Игрушку тебе привез.
- Не опоздал? - не без иронии поинтересовался брат. В наступающем году
он заканчивал гимназию.
- Для такого балбеса как ты, в самый раз. - Не дожидаясь ответа, он
кивнул головой жене. - Пошли в дом.
После обеда Олег с отцом остались в гостиной, а женщины поднялись в
малый зал на втором этаже.
- Я смотрю, у вас все по-прежнему, - улыбнулся Олег.
- Провинция. Где уж нам, - пожал плечами отец.
- Ладно прибедняться-то. Такими обедами, как сегодняшний, только провинция
и балует. Питер - тот давно блюдет фигуру. Сухой город. Официальный в каждой
мелочи. И мелочный.
Обед действительно был хорош. На первое подали малороссийский борщ
и пышки с грибами, потом "гусарскую печень" - говяжье жаркое со швейцарским
сыром, жареного карпа с соусом из грецких орехов, наконец компот из апельсинов,
сливочный пломбир и кофе. Спиртное родители не жаловали, но обязательный
набор вин на столе присутствовал. Подогретый Шато-лафит и красный портвейн
к мясу, шабли и сотерн - к рыбе; в конце, вместе с фруктами, подали шартрез
и ром. И хотя случалось Олегу бывать на званых московских пиршествах, отягощенных
всеми изысками современной российской кухни, он всегда подсознательно ощущал
некую сюрреалистичность картины жующей и выпивающей, разряженной в вечерние
туалеты толпы. Потные красные морды, мутные глаза... Презрительно-бесстрастные
лица лакеев. Не то... Другое дело - дома, когда за столом семья, и как
сейчас, морозным узором схвачены оконные стекла...
- Монька, я же видел, плюнула сегодня на свою французскую диету и уписывала
как мышь амбарная, за обе щеки, - продолжал Олег.
- Монька?
- Ну да. Моник. Домашнее имя Монька.
- Понятно, - засмеялся отец. - Как вообще живете?
- Да что нам? Не первый день знакомы. - При том, что Олег женился недавно,
знаком с Моник он действительно был никак не меньше четырех лет. Их венчание
лишь узаконило отношения, которые сложились между ними давно и, хотелось
ему верить, надолго.
- Кто-то сказал, что привез мне игрушку, - в гостиную из столовой с
независимым видом, дожевывая банан, вошел Сашка.
- Слушай, совсем забыл. - Олег стремительно поднялся из кресла. - Дико
извиняюсь. Где чемодан?
- Ладно, ладно, не суетись, - Сашка покровительственно засмеялся. -
Вот твой чемодан с моей игрушкой. - Он вернулся ненадолго в столовую и
появился с чемоданом. - Но учти, если ты надо мной издеваешься, месть будет
страшной.
- Учел, - Олег серьезно кивнул головой. Порывшись в чемодане, он извлек
и поставил на стол небольшую пластмассовую коробочку. - Руками не трогать.
- Опасно для жизни, - в тон ему прошептал Сашка.
- Штучный образец, - не обращая внимания на Сашкино издевательство,
продолжал Олег, - подарен Действительным членом Императорской Академии
Наук.
- Куплен в лавке за гривенник, - продолжал свое черное дело младший
брат.
- Открываем коробку, - снова проигнорировал его слова Олег, - и извлекаем
такой вот молочного цвета шар.
Олег взял в руку шар, показал его отцу и брату и снова положил в коробку.
- Сделан из специального материала.
- Стекло обыкновенное, - подсказал ему Сашка.
- Шар имеет кнопочку. Всего одну. Ее-то и надо... что?.. - повернулся
Олег к брату.
- Нажать.
- Ты сказал.
Олег нажал кнопку, и на столе появился второй такой же шар.
- Почему ненадолго? - рассеянно спросил Сашка, внимательно рассматривая
шар.
- Потому, - ответил ему Олег, глянув на часы, - что он сейчас исчезнет.
Сашка поднял на него вопросительный взгляд и опустил руки, в которых
только что был шар. Олег пальцем указал ему на то место, где лежал его
шар. Там тоже было пусто. Сашка внимательно смотрел на брата.
- Не грусти, - успокоил его Олег, - никто твою игрушку не отнимет,
но руки рекомендую оставить в прежнем положении.
Сашка с готовностью поднял ладони. Шар возник на том же месте, где
был до этого, но произошло все так неожиданно, что Сашка не успел приготовиться
к его тяжести. Шар выскользнул из ладоней, упал на ногу и покатился под
диван.
- Я его не разбил? - испугался Сашка.
- Это же не стекло, в самом деле, - даже обиделся Олег.
- А где второй?
- Ты уверен, что второй шар был? Подумай на досуге. Завтра утром расскажешь,
что надумал. А я пошел спать, - сказал он, обращаясь уже к отцу. - Весь
день за рулем. Сейчас помоюсь и баиньки.
- Да, Сашка, - обернулся он уже в дверях гостиной, - я понимаю, что
ты начнешь экспериментировать с шариком, так, пожалуйста, все делай на
одном столе. Не носись с ним по дому.
II
- Другими словами, Джордж, - Фил Хинкли откинулся в кресле и, оторвав
взгляд от шариковой ручки, которую во время разговора крутил в руках, посмотрел
на портрет Маркса, висевший над головой собеседника, - все, что я только
что услышал, есть лишь твое личное мнение?
- Мое личное мнение. - Джордж кивнул головой, подтверждая. - За которым
стоит только моя личная уверенность в том, что это наш последний шанс.
В кабинете повисла пауза.
Два старика встретились зимним вечером, чтобы выпить по стаканчику
виски с содовой, вспомнить прошлое, поболтать о ценах, здоровье, проделках
внуков - растут парни - привычно ругнуть Россию, а заодно и Европу. Так
это выглядело со стороны.
Два старика в кабинете Управляющего Центром "Конструкционных Материалов".
Одним из них был Фил Хинкли, Управляющий Центром "КМ". В прошлом блестящий
теоретик, он возглавил центр в начале пятидесятых и с тех пор бессменно
руководил им. Название Центра имело так же мало общего с проводимыми в
нем разработками, как сами эти разработки с известными в научном мире работами
Хинкли. Центр "КМ" с тем же успехом мог бы называться Институтом Искусственных
Грибов или Домом Незачатого Малютки. Впрочем, из того, что Центр работает
на безопасность Америки, особого секрета никто не делал. Вместе с бесчисленными
Институтами Механических Приборов, Лабораториями Оптических Систем и прочими
учреждениями, которые содержались военными, Центр "КМ" создавал оружие.
Собеседником Фила в этот зимний вечер был член Комсовета при Президенте
Джордж Ли. Его лицо, конечно подретушированное на официальных фотопортретах
художниками из Белого Дома, было известно каждому жителю Североамериканского
Содружества, как и лица остальных шести членов Комсовета. Собственно говоря,
Джорджу Ли для того, чтобы побеседовать с Хинкли, не было необходимости
оставлять свой кабинет в Белом доме и лететь в Форт-Уэйн, штат Огайо. Ему
достаточно было сказать своему секретарю о том, что он хотел бы видеть
старину Фила. А уж секретарь, определив, в какой день товарищ Ли наименее
загружен ответственной работой, позвонил бы в Центр и вызвал Управляющего
в Вашингтон. Так, во всяком случае было принято, так осуществлялись их
прежние встречи. Кроме тех, разумеется, когда Джордж Ли посещал Центр с
инспекционными поездками или в составе комиссий.
Впрочем, Фил Хинкли неплохо помнил, как в начале тридцатых, еще до
его знакомства с Лорой, до Великого Выбора - выборов тридцать второго года
- в общежитии Дюкского Университета выступал студент первого курса Джордж
Ли, призывая студентов участвовать в "голодном походе": - Только коммунисты
спасут Америку от голода и безработицы, - эту фразу Джордж повторял в любой
своей речи, независимо от того, о чем он говорил.
- А Карфаген должен быть разрушен! - как-то в тон ему проговорил Фил.
- А Карфаген капитализма и будет разрушен, - с места подхватил тогда
Ли, - когда к власти в Америке наконец придут коммунисты. Мы вернем богатство
ротшильдов и дюпонов их истинным владельцам, вам, американскому народу,
американским рабочим и безработным. На эти деньги мы накормим и оденем
каждого. Только коммунисты спасут Америку от голода и безработицы.
Студенты физико-математического отделения университета были не самой
благодарной аудиторией. Большинству из них политика была неинтересна. Сам
Фил тоже не очень жаловал коммунистов, сейчас об этом даже вспомнить страшно.
Но вдохновенные речи первокурсника-бунтаря чем-то привлекли его. Они познакомились,
но знакомство их было кратким, через несколько недель Джордж исчез; как
узнал Фил много лет спустя из официальной биографии члена Комсовета Ли,
Джордж уехал в южные штаты вести работу среди негров и мексиканцев. Именно
они, ну и, конечно, пролетариат, как это и должно быть, стали костяком
военных бригад коммунистов после Великого Выбора. Там Джордж нашел и свою
публику, и ту лестницу, по которой он через несколько лет поднялся в Белый
Дом.
Джордж Ли не сразу вошел в окружение Президента, Народного Президента,
как теперь называют Пита Стронга, победившего на выборах тридцать второго
года. Этому предшествовали два года Второй Гражданской войны и чистка в
первой администрации Народного Президента. Как оказалось, в нее проникли
люди, не желавшие видеть Америку благополучной, процветающей державой,
основой мирового коммунизма. Эти люди, долгие годы эмиграции окружавшие
Президента, лишь маскировали свою жажду власти под личинами убежденных
коммунистов. Когда Вторая Гражданская закончилась полной победой прогрессивных
сил, Народный Президент оказался отрезан администрацией от народа. Итоги
Великого Выбора оказались под угрозой. Тогда в поддержку Президента выступила
группа военных, в которую входил и Джордж Ли. Президентская Администрация
была предана Народному суду, а ее место при Президенте занял Комсовет.
Его члены помогали Народному Президенту вырабатывать решения, наиболее
соответствующие духу Великого Выбора. Джордж Ли курировал в Комсовете вопросы
оборонной промышленности и передовых технологий. Другими словами, ему подчинялась
вся оборонная промышленность Североамериканского Содружества - Америки
и Канады.
Вот почему Фил Хинкли глазам своим не поверил, когда в его кабинет,
отстраняя рукой секретаршу, три часа назад вошел Джордж Ли. О появлении
посетителя Фила должны были предупредить с проходной Центра, из отдела
охраны, с проходной директорского корпуса и еще из пяти-шести точек. Не
предупредил никто. В первую минуту мелькнула мысль об аресте, о снятии
с должности, о чем-то подобном... Но Ли никогда бы не стал заниматься такой
ерундой. Поэтому Фил Хинкли выбрал роль госте-приимного хозяина, решив,
что ничего более достойного ему не придумать, тем более, что он даже представить
себе не мог, с чем пожаловал высокий гость.
- Здравствуй, Джордж, - стремительно вышел он из-за стола навстречу
посетителю, - не ожидал, но искренне рад видеть. Что предпочитаешь с дороги,
- чай, кофе? Покрепче? Кэрол, - обратился он к секретарше, - пожалуйста.
Пятнадцатью минутами позже они сидели в глубоких креслах, друг напротив
друга. На столике между ними стояла открытая бутылка хорошего виски и дымился
кофе. Джордж Ли рассказывал, как в молодости, в каком-то забытом Богом
городке на берегу Ллано, он поспорил с хозяином бара на бутылку именно
этого виски. Предмет спора с годами забылся, кажется каким-то образом касался
он одной из местных девиц.
- Я честно выиграл пари, - едва заметно улыбнулся Ли, - но бармен сказал,
что я нарушил условия, и если немедленно не уберусь из его заведения, он
вызовет полицию. Через полгода, или что-то около того, мы заняли этот город.
Джанкшен, - Ли даже засмеялся от удовольствия, - вспомнил таки название.
Городок назывался Джанкшен. Я командовал тогда полком, но людей у меня
было едва ли рота. Вечером захотелось навестить знакомого бармена. Он работал
по-прежнему. Война войной, но и моим людям надо было отдохнуть. М-м-м....
Да-а, - Ли потер лоб рукой. - Хорошее было виски. Мы тогда отметили им
победу. Одну из первых наших побед. Все еще было впереди.
Слушая Ли, Фил едва удержался от вопроса о дальнейшей судьбе бармена,
так некстати проигравшего пари. Слава Богу, что удержался. Что тут непонятного?
Время было военное, законы... такие же.
- А бармен тот, - вдруг оживился член Комсовета, - мне потом еще раз
встретился. Не лично, конечно. Я как почетный сенатор получаю много писем
из Америки, из Канады, да со всего мира, что там перечислять. Помощник
сортирует почту по референтам. Те обрабатывают... Не в этом дело. Обычно
два-три письма, на его взгляд для меня интересных, вечером вместе с "Ивнинг
стар" попадают ко мне. И вот как-то приносит: имя автора совершенно незнакомо,
пришло из какого-то поселка в Монтане. Ничего не понимаю. Начинаю читать
- мой бармен. На пенсии уже. Просил помочь с чем-то, не то пенсию ему не
так начислили, не то налоги большие брали. Я сказал, чтоб разобрались...
- Еще по стаканчику? - Фил потянулся к бутылке.
- Хватит, - остановил Управляющего жестом Ли. - Как ты понимаешь, я
не виски пить из Вашингтона приехал. Есть у меня к тебе вопрос. Выкроишь
пару часиков?
- Слушаю вас, товарищ Ли, - Хинкли собрался, понимая, что время воспоминаний
закончилось и сейчас его гость перейдет наконец к тому, для чего приехал
в Форт-Уэйн.
- Несколько недель назад ты доложил в Комсовет, что экспериментально
полученные характеристики К-модификации антиплатины совпали с расчетными.
- Практически совпали. - Это был огромный успех Центра, о котором знало
пока лишь несколько человек. Работы с антивеществом велись Центром "КМ"
последние десять лет. Результаты и прежде были очень хорошими. Русские,
по крайней мере, судя по публикациям, находились еще на начальной стадии
работ. Европейцы же работали только с русскими. В американские лаборатории
их, ясное дело, никто не пускал. Но открытие свойств К-модификации антиплатины,
получение этого материала и проведение последних экспериментов стало фантастическим
прорывом даже по сравнению с прежними успехами. Между тем, программа стоила
бешеных денег. Даже Хинкли не мог знать окончательной цифры, но предполагал,
что речь шла о триллионах долларов. Для страны с жестко нормированным распределением
горючего, электроэнергии и продуктов питания такая сумма значила очень
много.
- Фил, - Джордж Ли собрал свои многочисленные морщины на лбу в глубокие
складки и вытянул губы, - для меня, конечно, важно, в какой степени твое
"практически" является оценкой теоретика, а в какой - администратора. Но
значительно важнее другое. Поправь меня, если я ошибаюсь. Из поданной тобой
записки я и другие члены Комсовета сделали вывод, что использование свойств
К-модификации, я имею ввиду практическое использование материала в промышленных
масштабах, потребует затрат, по сравнению с которыми уже понесенные нами
расходы можно считать чаевыми швейцару перед роскошным обедом в ресторане.
И еще десятка лет работы. Это так?
- Учитывая выбранную тобой весьма вольную систему определения погрешностей,
это действительно так, - согласился Хинкли.
- И затраты на получение тонны нефти из конца прошлого века даже при
промышленных масштабах такой операции будут превосходить нынешнюю стоимость
той же тонны на бирже Владивостока примерно вдвое?
- Мы ведь не департамент экономического планирования...
- Не надо, не надо, - раздраженно перебил Ли, - не надо развешивать
словесные сопли. Вы все верно прикинули и доложили в Комсовет. Вы сделали
значительно больше, чем должны были и более того, вы объективно подошли
к описанию проблемы, хотя нет в Америке организации более заинтересованной
в продолжении работ с К-модификацией, чем Центр "КМ". В наше время честность
- большая редкость, поверь мне, Фил. Даже большая, - улыбнулся вдруг он,
- чем хорошее виски.
Хинкли пожал плечами. Все-таки он оставался ученым. Вопросы финансирования
всегда были для него второстепенной проблемой. Центру "КМ" редко отказывали
в требуемых средствах.
- Я хотел бы, Фил, - продолжил Ли, - чтобы и оставшаяся часть нашей
беседы прошла столь же откровенно. Мне нужен твой совет, именно совет,
но возможно и помощь, потому что в сложившейся ситуации мне больше не на
кого опереться. Как ты думаешь, - Ли помолчал немного, видимо формулируя
вопрос, - как ты думаешь, каким образом намерен Комсовет распорядиться
сделанным тобой открытием?
Подобного вопроса Хинкли ожидать не мог. Обсуждение действий Комсовета,
если конечно оно не состояло в полном их одобрении, было делом весьма опасным.
Даже для него. За критику Комсовета или одного из его членов могли отправить
на работу в Северо-Западные территории Канады или на Аляску. Не в его возрасте
совершать такие путешествия.
- Это дело Комсовета, Джордж, - ответил он, старательно изучая портрет
Маркса, - я занимаюсь только наукой.
Джордж Ли утвердительно покивал головой. - Конечно, конечно, это дело
Комсовета. Даже в том случае, - продолжал он, не переставая кивать, - если
Комсовет решит продать твой материал вместе с технологией его получения
русским.
- Продать?! - Хинкли даже привстал из своего кресла. - Продать русским?
- Что тебя так удивило? Раздвинь шторы, посмотри в окно. Страна агонизирует.
Нет горючего, не хватает электроэнергии. После аварии в Вормвуде Индиана
непригодна для обитания. Нам нечем кормить людей. Запад страны практически
в руках сепаратистов. Создавать новое оружие на основе К-модификации? На
это уйдет добрый десяток лет. Материал, ты это знаешь лучше меня, изучен
крайне слабо. Доставка топлива из прошлого будет стоить дороже самого топлива.
Пойми, К-модификация платины Америке сегодня не нужна. Вернее, нужна, но
не может быть использована. За исключением одного варианта.
- Варианта?
- Продав материал русским, мы, конечно, получим деньги. Большие деньги;
но это будет последнее, что Америка сможет продать. Работы с антивеществом
- единственное направление в науке, в котором мы опережаем Россию. Больше
у нас ничего нет.
- О каком варианте ты упомянул, Джордж? - Хинкли понимал, что сейчас
последует то, ради чего член Комсовета приехал к нему без предупреждения.
Видимо, он не поставил в известность и своих коллег в Вашингтоне. От него
сейчас потребуют какого-то решения. Фил Хинкли чувствовал тухлый запах
политики.
- Ответь мне, Фил, - Джордж налил себе второй стакан виски, - пусть
мы не сможем организовать доставку топлива, но доставка двух-трех человек
на сто лет назад, в конец XIX века возможна?
- Террористы? Революционеры? - К чему-то подобному Хинкли был готов.
Ли отрицательно покачал головой.
- Хотя, - неожиданно рассмеялся он, - в некотором роде ты прав, Фил.
Ли встал из своего кресла и подошел к Управляющему.
- Мы должны изменить результаты выборов тридцать второго года. Разумеется,
не подтасовкой результатов. Следует создать историческую ситуацию, в которой
мой старый босс Питер Стронг и близко бы не подошел к Белому Дому. Пусть
на них победит какой-нибудь Джонс, Смит или тот же Рузвельт. А чтобы Америке
спокойней было выходить из депрессии конца двадцатых, мы должны подарить
Великий Выбор России. У них ведь тоже были коммунисты. Очень решительные
и неглупые люди. Дадим им шанс, а? Может, у них получится лучше, чем у
нас. Россия, в конце концов, всегда была очень богатой страной. Я, честно
скажу тебе, очень уважаю русских. Это великий народ. А Америка пусть останется
капиталистическим адом. Пусть экспериментируют они. Великий Выбор. Великая
Революция. Пусть назовут то, что случится, как захотят. Это будет их дело.
Я знаю, Фил, твое отношение к коммунистам. Ведь это ты меня, а не я тебя
должен сейчас уговаривать.
- А Комсовет?
- Фил, даже я не рискну предложить на Комсовете отменить Великий Выбор
американского народа. Но, поверь мне, другого пути у нас нет.
III
За окном радостно и громко высвистывала синица. Олег лежал, не шевелясь,
слушая ее короткую, но выразительную песенку. Отсвистев свою мелодию, птица
смолкала ненадолго и начинала опять.
"Совсем как в детстве", - подумал он и с наслаждением потянулся.
Рядом шевельнулась Моник, повернулась лицом к нему, ткнулась носом
в плечо и снова затихла.
- Доброе утро, мадам, - Олег положил ей руку на плечо. Рука сама скользнула
по теплой спине под одеяло. - Как Вам спалось на новом месте? - спросил
он жену, поцеловав ее в уголок рта, в подбородок, потом коснулся губами
шеи.
Моник промурлыкала что-то в ответ, не открывая глаз, выгнулась кошкой.
Одеяло соскользнуло с ее плеча.
- Кокетка сонная, - засмеялся Олег, прижимая ее к себе. - Хватит спать,
все синицы на дворе над тобой смеются.
Чуть приоткрыв глаза, Моник улыбнулась, подставляя для поцелуя губы.
После завтрака Олег со старой записной книжкой устроился у телефона.
Долго листал ее, прикидывая, кто из гимназических приятелей может быть
сейчас в городе.
- Ладно, - решил наконец, - позвоню Игнатьеву, этот бездельник наверняка
в Киеве.
- Слушаю, Поляков, - трубку снял секретарь графа.
- Здравствуйте, Витольд Павлович. Это Олег Арбелин.
Мишка Игнатьев секретаря отца с детства звал Витом. Сам граф в семидесятых
выполнял обязанности Посла по особым поручениям Его Императорского Величества,
потому в России в то время бывал нечасто. Не жалуя столицу, Владимир Алексеевич
Игнатьев отправил жену и сына в Киев, под надзор Вита и своих сестер. Позже,
выйдя в отставку, и сам переехал на Банковую улицу.
- Здравствуйте, Олег. Рад Вас слышать. Вам, конечно, Михаил Владимирович
нужен? - Вит величал Мишку по батюшке еще тогда, когда тот был сопливым
приготовишкой.
- Если можно, Витольд Павлович.
- Соединяю.
Олег дослушал "Турецкий марш" в исполнении домашней АТС Игнатьевых
почти до половины, прежде чем в трубке раздался сонный голос: - Алло, Олежка?
- Сон-то досмотреть успел? - вместо приветствия поинтересовался Олег.
- Ты в Киеве, что ли? - с трудом соображал, просыпаясь, Мишка.
- Так точно, Ваше Сиятельство. С женой на святки приехал.
- Это следует отметить, - оживился Игнатьев. - Отец с семейством в
Конче. Я один, как волк. Гульнем?
- Мог бы и не просить, - обиделся Мишка, - сам понимаю.
- На семь.
- Приезжайте. До вечера.
Игнатьев жил холостяком. Не желал покидать уютный Киев ради службы
в столицах, не спешил обременять себя семьей. Толстел на киевских варениках
и пирогах с вишнями, меценатствовал помалу.
- Мадам? - Олег вопросительно посмотрел на жену.
- Еще минуту и я готова. - Моник провела утро у зеркала, приводя в
порядок себя после дороги. - Какие у нас планы?
- Вечером нас ждет Игнатьев, а днем... Съездим в город. Посмотрим.
В гостиной Олег встретил брата.
- Как поживает тайна хрустального шара? - не без ехидства поинтересовался
Олег.
- Оптический обман. Не понимаю, в чем тут дело, но это какой-то трюк.
- Ответ неверный. Думай дальше.
- Я сдаюсь, - торопливо сказал Сашка, - я не знаю.
- Думай, думай, - Олег был непреклонен.
- Послушай, это жестоко, - вмешалась Моник. - Откуда Саше знать, в
чем тут дело. Ты ведь и сам не догадался бы, не расскажи тебе Венский о
своих опытах.
- Я бы не догадался? - возмутился Олег. - Я всегда и обо всем догадываюсь...
Может быть, - без прежней уверенности добавил он, заметив лукавую улыбку
жены. - Ладно, ладно. Уговорили. Венский, человек, который подарил мне
эту игрушку, работает c антиматерией. Антиматерия, как он объяснил мне,
подчинена антивремени, как обычная материя - времени, привычному для нас.
Что именно происходит внутри этого шара, когда ты нажимаешь кнопку, неважно,
но в результате того, что там происходит, на пятнадцать секунд собирается
в единое целое одна десятитысячная грамма антивещества. Этого количества
достаточно, чтобы шар вел себя во времени, как целиком состоящий из антивещества.
Теперь понятно?
- Пока не очень, - Сашка глядел на Олега так, словно не знал, верить
ему или смеяться над шуткой брата.
- Александр, - менторским тоном сказал Олег, - все остальное действительно
очевидно. Подумай сам. Мы с Моник уезжаем в город. Вечером будем у Игнатьева.
Скажешь родителям. Да?
- Да, - Сашка кивнул головой, не глядя на Олега. У него в руках лежали
два одинаковых шара.
- Я забегу на минутку, - виновато посмотрел Олег на жену. - Редакция
"Жизни", - он показал видневшееся впереди по проспекту Грабаpя высотное
здание.
- Отлично, - обрадовался Олег. - Пошли. Я тебя с Жорой познакомлю.
С Жорой Фальковичем, главным редактором "Жизни и Искусства", одной
из самых старых киевских газет, был Олег знаком с гимназических лет. Тогда
принес он в газету первый свой рассказ. "Жизнь" была газетой "с традициями".
При высоком уровне критики и ежемесячных аналитических обзоров, при том,
что признанные мэтры изящной словесности могли сослаться на мнение газеты
как на некий авторитет, в каждом ее номере была страница, отданная начинающим
авторам. "Жизнь" печатала первые рассказы Куприна и Булгакова, в ней начинал
Виктор Некрасов, работали Ремизов, Паустовский, Маршак. Многие из нынешних
столичных знаменитостей в нежной юности робко перешагивали порог "Жизни"
с первыми поэтическими или прозаическими опусами. Газету называли "инкубатором
талантов".
Уезжая в Петербург, Олег увозил в кармане билет сотрудника "Жизни",
и все годы студенчества исправно отсылал раз в неделю факсимильной связью
заметки о культурной жизни столицы. "Жизнь" платила и платила неплохо -
по двугривенному за строчку.
- Олежка... - обрадовался ему Жора. - Совсем старика забыл. С барышней
явился. Супруга? Правильно, правильно. Пора уж. Не мальчик.
Жоре было крепко за шестьдесят. Его огромная блестящая лысина размерами
своими уступала лишь его же неохватному животу. При этом редактор был подвижен
и неудержим в разговоре и действии, а с дамами необычайно галантен. Старая
школа.
- Сердечно рад знакомству, - Жора поцеловал Моник руку. - Прошу Вас,
сударыня, присаживайтесь. Кофе? Чай? Вот свежие журналы, отдыхайте, а я
пока с Вашим разбойником...
- Жора, присядь, не суетись, - улыбнулся Олег. - Расскажи лучше, что
нового в городе.
- Так ведь праздники, Олег. Новый год на днях. Ты же знаешь, с Рождества
до Крещенья православный люд водку кушает. Один я, старый еврей, как Атлант
удерживаю вот этим местом, - Жора похлопал себя по загривку, - культурную
жизнь в этом городке. И то мешают. На днях "Киевские губернские ведомости"
опять-таки ославили старика. Слышал небось.
Конфликт между правительственными "Ведомостями" и "Жизнью" тянулся
десятилетиями и никто уже не помнил, с чего он начался. Суть его была в
разных подходах к оценкам одних и тех же событий. Как-то так получалось,
что интеллигентная, аккуратная и объективная в оценках "Жизнь" в излюбленной
Фальковичем ироничной манере постоянно утирала нос нахрапистым и крикливым
"Ведомостям". Впрочем, споры эти всегда имели характер внутрисемейных выяснений
отношений и, слушая Жору, Олег не мог не усмехнуться, так все было непохоже
на московские громогласные скандалы, приводящие к судебным процессам и
вызовам на дуэль.
- Послушай, Олег, - вдруг прерывая себя, спохватился Фалькович, - ты
же мне можешь помочь. Сейчас все помешались на антивеществе. Дай мне интервью
с кем-то из физиков. В Киеве над этим никто не работает. Сделаешь?
- Я боюсь, что мои знакомства недостаточны... - осторожно начал Олег.
- Ты же встречаешься с Венским, - продолжал давить на него Жора, -
не обижай старика. Сразу после праздников. - На столе перед редактором
появилась чековая книжка. - Двести аванса, двести после публикации. - Он
уже выписывал чек.
Олег даже опомниться не успел, хотя стремительная атака была вполне
в духе Фальковича. Оставалось только гадать, откуда ему известно о знакомстве
Олега с одним из ведущих разработчиков группы академика Тальбаха.
В коридоре редакции на Олега наткнулся Игорь Шевченко, его и Игнатьева
одноклассник.
- Олежка, - торопливо прошептал он, - рад, рад тебя видеть. Звонил
сегодня Игнатьев, вечером на Банковой встретимся. Есть разговор. Извини,
извини, спешу. Серьезный, серьезный разговор. Простите, мадам, мое хамство,
не представлен. До вечера, - и убежал по коридору.
- Белый кролик спешит на прием к герцогине, - серьезно сказала Моник,
провожая Игоря взглядом.
- Все. Никаких встреч до вечера, - определил Олег. - Поехали в "Маркиз"
обедать.
В начале второго часа ночи вечеринка у Игнатьева, проходившая шумно
и по-игнатьевски бестолково, заканчивалась. Конечно, на ней оказалось больше
людей, Олегу незнакомых, чем старых его друзей. Мишка постоянно представлял
Моник и его каким-то господам, от которых исходил запах больших миллионов.
Правда, не забыл Игнатьев и своих протеже, пригласив нескольких киевских
художников. Среди знакомых и незнакомых лиц мелькнул несколько раз виденный
Олегом утром Шевченко. Моник, поначалу затосковавшая среди незнакомой публики,
встретила вдруг давнюю подругу, с которой училась в Швейцарии и весь вечер
проболтала с ней, устроившись у камина. Все было мило, но иногда ловил
Олег на себе озабоченные взгляды Мишки, словно решавшего в отношении него
какую-то задачу. Уже перед уходом Игнатьев придержал Олега мягко за локоть
и попросил зайти в его кабинет рядом с залом.
В кабинете их ждали Вит и Шевченко. Игнатьев прикрыл дверь в зал.
- Моник потерпит твое отсутствие минут двадцать?
- Она нашла знакомую. Жену Рябченко, если я правильно запомнил фамилию.
Игнатьев вопросительно посмотрел на секретаря отца.
- Новый директор малороссийского отдела "Ситроена". Я пригласил. Он
просил организовать ему встречу с...
- Хорошо, Вит, - остановил его Мишка. - Я понял. Это не касается нашего
разговора. Олег, - продолжал Игнатьев, снова обращаясь к нему, - сегодня
утром, после твоего звонка, мы получили достаточно странное, но, как может
оказаться, весьма серьезное известие. Возможно, ты будешь нам полезен.
Возможно, нет. В любом случае, все, что ты сейчас услышишь, касается только
тебя. Хорошо ли ты нас понял?
- О ком ты говоришь "мы"? О вас троих?
- Я говорю о департаменте контрразведки имперской службы безопасности,
сотрудниками которого мы имеем честь состоять. Извини за "высокий штиль".
Вот это была новость! Бездельник и лентяй, как считал всегда Олег,
Мишка Игнатьев, интересующийся только своей коллекцией живописи и изысками
русской и малороссийской кухонь - сотрудник департамента контрразведки.
К этому надо было еще привыкнуть. Но Игнатьев времени для привыкания не
дал.
- Если ты, Олег, не возражаешь, приступим. Пожалуйста, Игорь.
- Сегодня утром прямо на Владимирскую заявился некий Энтони Кольберг,
- начал Шевченко. Он говорил медленно, сдерживая обычную торопливость своей
речи. - Два дня назад его прислали в здешнее консульство Североамериканского
Содружества для наладки отказавшей системы компьютерной дипсвязи. Парень,
как только выяснил, где находится наша контора, тут же дернул просить всего
на свете: и политического убежища, и неразглашения места его нахождения.
Случай в общем-то рядовой, таких бегунов у нас до двух десятков в год,
а в Москве и в Питере... не мне вам рассказывать. Интересно другое. Этот
Кольберг профессионал-электронщик, - тут он, похоже, не врет, - работает
с "Большим Маком".
- Любимая машина Комсовета, - кивнул головой Олег.
- Точно. Неплохой компьютер, содранный американцами с "Камчатки-1747"
общества "Сибирский мотор". Возвращаюсь к Кольбергу. По его словам, группа,
которая подчиняется непосредственно Джорджу Ли, очень активно работает
над расчетом вероятности прихода коммунистов к власти в России.
- Это не новость, - засмеялся Олег, - года четыре назад "Эмерикен рэйдио"
опубликовал три, если не ошибаюсь, статьи с результатами таких вычислений.
"Коммунисты-2000" перепечатала даже "Вашингтон Пост". Но это полная чушь.
Теоретические разработки идеологов, переведенные в машинные коды с заранее
подогнанным результатом. Совершенно несерьезно.
- Вы торопитесь, Олег, - тихо заметил молчавший до этого Вит. - Во-первых,
группа подчиняется Ли, а этого человека нельзя назвать теоретиком, верно?
Ну, а во-вторых, вы перебили Игоря, иначе он сказал бы, что расчеты ведутся
не для девяностых годов двадцатого века. Моделируется ситуация конца девятнадцатого
- начала двадцатого веков.
- Тем более, - удивился Олег. - Пусть ими руководит хоть Ли, хоть сам
их мифический Президент. Сто лет назад! История не знает сослагательного
наклонения.
Вит посмотрел на Игнатьева, многозначительно подняв правую бровь.
- Подожди, Вит, - успокаивающе поднял руку Мишка. - Олег еще не все
понял. Дело в том, - тихо продолжил он, - что моделируется не некое абстрактное
"вообще", анализируются на устойчивость критические моменты российской
истории в случае введения малых возмущений. Кольберг, естественно, не знает
всех рассматриваемых вариантов, но о нескольких он нам рассказал. Среди
них есть тривиальные одноходовки вроде усиления беспорядков пятого года
в Москве и Петербурге, есть и сложные многоуровневые проекты. Например,
рассчитывается вероятность вступления России в войну 14-го года, при ослаблении
влияния Витте при дворе, или его отставке до начала войны. Рассчитываются
последствия войны с Турцией, начнись она сразу после Японской кампании.
Характерно, что во всех расчетах значение параметра "исполнители" не поднимается
выше двух. Обычно он равен одному.
- Другими словами, их интересует, как может один человек повлиять на
ход нашей истории, - уточнил Шевченко.
- Хорошо, - согласился Олег, - прежде они таких расчетов не вели. Ну
и что? Вы думаете, Ли собирается отправить туда своих людей, с тем, чтобы
привести коммунистов к власти в России?
- Почему бы и нет, Олег? - посмотрел на него Игнатьев.
Олег внимательно вгляделся в лица каждого из троих. Ни намека на розыгрыш
уловить он не смог. Вит внимательно смотрел в темное ночное окно, Игорь
Шевченко перебирал бумаги в папке.
- Как, черт возьми?
- Ты уже видел эту игрушку? - Мишка протянул ему шар. Точно такой же,
как тот, что Олег подарил брату.
IV
- У нас очень мало времени, ребята. Даже меньше, чем у того парня,
над которым занес лапу ньюфаундлендский медведь. - Ли в этот вечер был
необычайно возбужден. Все складывалось удачно, центр "КМ" заканчивал производство
К-модификации антиплатины в количестве, достаточном для отправки двух человек
на сто лет назад. Это была основная задача, которую он поставил перед Хинкли.
- Фил, - сказал тогда он, передавая письменное распоряжение Управляющему,
- ты прекрасно знаешь, чем мы оба рискуем. Я подписываю эту бумажку только
для того, чтоб дать тебе хоть какой-нибудь запас времени, если что случится.
Но она тебя не спасет. Поэтому, еще раз: никто, кроме нас четверых, не
должен знать, на какую задачу работают ускорители твоего Центра.
Проблема количества была почти решена. Теперь следовало решить две
другие. Во-первых, управление. Предполагаемая погрешность счетчика времени
составляла двадцать лет. Для отладки нужен был эксперимент, а на него не
хватало времени. Погрешность пытались рассчитать по косвенным показателям.
- Это очень много, Уол, - говорил Джордж, обращаясь к младшему Хинкли.
Вы с Карлом можете вляпаться так поздно, что изменить что-то уже не сможете,
или настолько рано, что ваше путешествие будет лишь приятной, но бесполезной
прогулкой.
Расчет наиболее удачной точки присутствия был второй проблемой.
Уолтер Хинкли, Карл Ли и их отцы собрались в гостиной дома Хинкли,
чтобы обсудить ход работ по проекту "Просперо". Так назвал Джордж Ли свою
сумасшедшую идею. Уолтер отвечал за отладку счетчика времени, Карл за расчет
оптимальных точек присутствия.
- Главная задержка сейчас за расчетами, - продолжал свою эмоциональную
речь Джордж. - Имей мы возможность сократить временной интервал хотя бы
вдвое, думаю, месяца через полтора можно было бы выбрать два-три основных
варианта. Пока же мы барахтаемся в трех, без малого, сотнях. Не хочу вас
пугать, ребята, но мне уже задают вопросы мои чертовы коллеги. Совершенно
лишние вопросы. Я вру, - Ли рассмеялся, - как карманный воришка, схваченный
за руку полисменом. На днях Патрик О'Нил своим капризным голоском на заседании
Комсовета протянул: "Джордж, мои люди не могут рассчитать запасы канадской
нефти. Ты что, захватил Большого Мака в качестве трофея?" Шутит он так.
А глазенки злющие. "Ребята, - говорю, - через два месяца закончу работу,
мы этим русским капиталистам шею свернем". Головами покивали: "Будем ждать,
Джордж." Знаю я их, - Спецкомиссия уже наверняка разнюхивает, что мы считаем.
Карл, - обратился он к сыну, - как твои успехи?
- Относительно Спецкомиссии, - худой и внешне очень похожий на отца
Карл характер, в отличие от Джорджа, имел спокойный, - не вижу повода паниковать.
Мы определяем условия прихода к власти в России коммунистов. Это что, криминал?
- Да, но ты рассматриваешь также условия, при которых не состоится
Великий Выбор!
- Как возможный побочный эффект, которого следует избежать, - пожал
плечами Карл и недоуменно посмотрел на отца. - Только и всего.
- Ладно, ладно, - поморщился Джордж, - тут все умеют красиво врать.
Не дай нам Бог этим умением воспользоваться всерьез. Есть какие-то конкретные
результаты?
- На сегодня рассматривается двести семьдесят три возможных сценария
отмены Великого Выбора. Мы исходим из того, что эта задача является окончательной.
Среди прочих около восьмидесяти вариантов связаны с изменениями в политическом
строе России. Кстати, - Карл посмотрел на отца, - твоя интуиция тут сработала
четко, наиболее осуществимые, наиболее эффективные варианты, отобранные
нами, предусматривают экономическое подавление России.
- Мальчишка, - взорвался Джордж Ли, - он будет оценивать мою интуицию!
Это же очевидно, что двум таким гигантам, как Содру..., тьфу, дьявол, как
Америка и Россия вместе не ужиться. Сейчас они давят нас. Надо сделать
так, чтобы мы давили их. Задолго до Великого Выбора! Выкинь из расчетов
все, что не касается России! Прекрати работу по этим направлениям завтра
же! Вы потратили кучу времени без толку! Это же так очевидно. Мне, наконец,
плевать на их коммунистов, но я знаю, что верные варианты будут учитывать
события в России. Потому вы и отправляетесь вдвоем. Один будет здесь, а
другой - там!
- Я продолжаю, с твоего позволения. - Карл не изменил тона, но было
видно, что он едва сдерживает себя.
- Вы что, уже деретесь? - В гостиную вошла Лора Хинкли, - Не надо так
нервничать, Джордж. Сейчас вам принесут чай.
- Лора, извините старика, - Ли вскочил при появлении женщины, - меня
изводит этот мальчишка. Вместо того, чтобы работать, он дает оценку моей
интуиции. У меня были тысячи возможностей проверить ее, и можешь быть уверен,
Карл, - Джордж Ли снова завелся, - я бы не дожил до своих лет в нашей счастливой
стране, если бы не моя интуиция.
- Успокойся, Джордж, - вмешался Фил, - я не вижу проблемы. Ты зря кричишь.
- Может быть, - нехотя согласился тот, - хотя мы опять потеряли время
на ненужную работу. Ладно, ребята, не обращайте внимания. Нервы на пределе.
- Фил говорит, что ты и в молодости был таким, - Лора попыталась придать
разговору за чаем лирический оттенок.
- Таким!.. - хмыкнул Джордж. - Он приуменьшает, твой Фил. Я теперь
- что ржавый баркас, забытый в доке. Эх, если все сложится хорошо, мы еще
вернем свою молодость. И я не потрачу ее на войны во имя счастья трудящихся.
- Откуда ты знаешь? - не без иронии поинтересовался Хинкли-старший.
- Они подскажут, - Джордж ткнул пальцем в сторону своего сына, - если
все сделают как надо.
После чая, спровадив Лору, которая толком не знала, о чем говорят мужчины,
но бесконечно гордилась тем, что ее муж и сын работают с одним из первых
людей Америки, Джордж снова потребовал от сына отчета.
- Ты можешь назвать мне основные рабочие схемы, которые вы уже моделируете,
и те, которыми намерены заняться?
- Отец, - Карл поднял ладонь, как бы сдерживая напор Джорджа, - постарайся
послушать меня не перебивая. Ты не даешь мне сказать о главном. Путь решения
поставленной тобой задачи зависит от того, что мы желаем получить. Не абстрактного
пожелания: "Отмена Великого Выбора", а того, что с необходимостью приведет
к этому результату. Я убежден, что для этого мы должны решить вопрос денег.
Поступление валюты в Америку позволит ослабить депрессию, а возможно, и
избежать ее. Речь идет об огромных суммах, о десятках, сотнях миллиардов
старых долларов. Все равно, откуда они придут, из Швейцарии, России или
Берега Слоновой Кости. Другое дело, как получить такой результат. Именно
на этом этапе и появляется кандидатура России, как наиболее возможного
донора. Россия на рубеже десятых годов нынешнего века, - вот наша наиболее
реальная цель. Через десять лет будет поздно. Есть и другие варианты.
- Не надо, - Джордж решительно остановил сына, - других вариантов не
надо. Не будем тратить время, его у нас нет. Что можно реально сделать
в России с пятого по пятнадцатый годы?
- Первое. Не допустить Витте к участию в переговорах по результатам
войны России с Японией. Переговоры проводились у нас. Тут возможны разные
методы. До деталей мы пока не дошли.
- Что это может дать? - Ли-старший даже не спросил, он размышлял вслух.
- Русские отдадут больше своей территории. Выплатят контрибуцию. Не нам.
Японцам. Это может только усилить позиции Витте в дальнейшем. Что тут еще
может быть?.. Хорошо. Этот вариант оставим. Работайте по нему, но нужно
что-то более реальное, более масштабное. Внутренние беспорядки...
- Ты опять о своих любимых коммунистах? - раздраженно хмыкнул Карл.
- У них кроме амбиций и страсти к печатной грызне между собой ничего не
было. Мелкая публика.
- Масштабы личности определяются в конкретных исторических условиях.
Мы должны создать для них эти условия.
- Второй вариант. Еще одна война для России на манер японской. Например,
с Турцией. Тут есть интересные возможности.
- Например? - Джордж недовольно поморщился. Ему опять не хватало масштабности
в предложении сына.
- В то время при военном министре младотурок крутился некто Парвус.
Международный авантюрист, финансовый аферист, бежавший из российской ссылки.
Парвус - человек, с которым можно договориться.
- Что это даст, кроме незначительного ослабления России? Крупнее. Нужны
события глобальные.
- Еще вариант. - Карл был невозмутим. - Втянуть Россию в войну с Германией
на стороне англичан и французов. Такой проект достаточно масштабен?
- Это ослабит русских, что дальше?
- Не знаю. Просчитать исход войны... Не знаю.
- Ты должен не предполагать, а диктовать. Ты должен создавать ситуацию,
а не следовать за ней. Мне нравится этот последний вариант, но его следует
закончить так же масштабно. Возьми человека без принципов, пусть того же...
как ты сказал? У турок?
- Парвус?
- Вот-вот. Или кого-нибудь еще. Я помню, приезжал к нам из Франции
Троцкий. Очень активный русский эмигрант. Используй ситуацию. Если Россия
будет воевать с Германией, привлеки немцев, если с кем-то другим, то этих
других. Используй их. Я понимаю, что сказать проще, чем сделать, но мы
же сделали. И нам никто не помогал. В России царя не избирают, как в Америке
избирали Президента. Поэтому им нужна революция на манер французской. Сделать
ее должны люди с самыми радикальными взглядами. И, наконец, то, ради чего
все делается. Деньги. Тут ты прав. Деньги избавят Америку от будущих несчастий.
Русские деньги должны лечь в наши банки. Вот то, ради чего мы сейчас рискуем.
Вы согласны, ребята? - Ли оглядел собравшихся в комнате.
- Почему ты уверен, Джордж, что русские деньги придут сюда, а не в
Швейцарию? - хмуро поинтересовался Фил Хинкли. Слушая Джорджа и его сына,
он начал понимать, насколько безнадежно все, что они затеяли. Свалить могучую
империю без мало-мальски пригодного к исполнению плана, без исполнителей,
без средств. Он не должен был ввязываться в эту безумную авантюру.
- Как ты думаешь, Фил, - Ли усмехнулся, и его улыбка как никогда прежде
напомнила Хинкли волчий оскал, - где я и другие члены Комсовета держат
свои деньги? Куда перебросили свои миллионы люди из первой администрации
Стронга? В Швейцарию? С тремя, максимум пятью, процентами годовых? Не заблуждайся,
дружище. Наши деньги в России.
V
- Это известно наверняка? - севшим вдруг голосом, спросил Олег Игнатьева,
не отрывая взгляда от отлично знакомого ему шара.
- Я думаю, ты понимаешь, - Мишка безрадостно усмехнулся, - что наверняка
нам не известно ничего. Мы имеем лишь гипотезу, в основе которой рассказ
этого беглеца. Но, веришь ли, более правдоподобной и пугающей гипотезы
я не встречал давно. Суди сам. Группа, подчиненная Ли, решает численными
методами задачу разрушения российской государственности. Ли пользуется
репутацией наиболее агрессивно настроенного по отношению к нам члена Комсовета.
Он человек действия. Решительный, не считающийся с возможными потерями
и жертвами. От него следует ждать всего. Дальше. - Игнатьев остановился
у окна и задумчиво потер руки. - Расчеты ориентированы на действия одного,
максимум двух человек. Это приводит нас к мысли о том, что у Ли есть желание
реализовать результаты полученных расчетов. Как? Американцы ведь не балуются
такими игрушками, - Игнатьев указал на шар, лежавший на столе. - При том,
что у нас скоро в любом отделе игрушек будет продаваться за пару "синих"
такой шарик, они здорово обходят нас в технологии производства, а главное,
в количестве наименований получаемых антиматериалов. Логично, даже сверхлогично
предположить, что Ли намерен использовать какой-то из этих, пока нам неизвестных,
материалов для переброски двух исторических террористов во время, которое
его расчеты определят как оптимальное. Возражения? - Игнатьев стоял спиной
к собравшимся в комнате, по-прежнему глядя на шар.
- Даже если все не так, Михаил Владимирович, - подал голос Вит, - даже
если товарищ Джордж Ли не готовит России никаких неприятных сюрпризов,
нам следует вести себя так, словно им подготовлен самый жесткий проект.
- Полностью с вами согласен, господин полк..., - Шевченко осекся и,
посмотрев на Олега, поправился, - Виталий Павлович. Тут в другом сложность.
То, что они делают, не противоречит никаким законам. Люди что-то рассчитывают,
так ведь весь мир сейчас работает со счетными машинами. Люди производят
новый материал, отлично, Бог помочь. Они не забрасывают к нам террористов,
не рвут бомбы, не готовят заговор с целью свержения Государя Императора.
Заяви мы сейчас в прессе, или иным образом, что американские коммунисты
готовят диверсию сто лет назад... Не знаю, как вы, а меня даже Фалькович,
добрая душа, на месяц подлечиться отправит.
- Я вижу, - снова включился в разговор Поляков, - что мы перешли к
обсуждению контрмер. Это, как известно, прерогатива Петербурга. Доклад
в департамент мной отправлен шесть часов назад. Незадолго до начала нашей
беседы я получил согласие на проведение одной из ряда готовящихся акций
по данному делу нашими силами, и разрешение привлечь господина Арбелина
к ее проведению. Прошу внимания, господа!
Олега не покидало ощущение, что он выпил на нынешней вечеринке лишнего.
За стеной, в большой зале игнатьевского дома звучала музыка, там отдыхали
нормальные люди, пили вино, танцевали, говорили о делах и милых пустяках.
Киев. Тихая провинция. Здесь же... Олег смотрел на говорящего что-то важное
Полякова. За те годы, что Олег его не видел, Вит превратился в маленького,
чуть согнутого старичка. - Сколько ему? - прикидывал про себя Олег. - Семьдесят?
Когда мы заканчивали гимназию, Виту было не меньше шестидесяти. Значит
- за семьдесят пять. Полковник. Департамент контрразведки. А я-то,
дурак... Что он говорит?
- ...использовать внутренние разногласия. Свалить члена Комсовета для
них важнее, чем задержать нашего агента. За второе дадут медали, первое
же сулит стремительный рост по службе и ошеломительные перспективы. Если,
конечно, шею не свернут. Но это уж им решать. Вот почему я предлагаю связаться
с нашими, так сказать, коллегами из Вашингтона. Олег, - Вит старательно
избегал смотреть в его сторону, - в бытность Вашу корреспон-дентом "Вестей"
в Вашингтоне, Вы довольно часто встречались с Малькольмом Хогом. Помните
такого человека?
- Очень хорошо помню. - Хог работал в пресс-службе Комсовета. Смешная,
как всегда казалось Олегу, организация. Даже американские газетчики шутили,
что туда берут только людей, способных на все вопросы отвечать лишь одной
фразой: "Мы не уполномочены комментировать непроверенные сведения". Это
был стандартный ответ, не зависевший от того, касался вопрос последствий
аварии в Вормвуде или потерь правительственных войск в боях с повстанцами
на Западе. Хог здорово отличался от других работников пресс-службы. Он
охотно принимал приглашения Олега выпить виски в баре посольства. Под виски,
напоминая аккуратно, что официально никто сказанного не подтвердит, Хог
подбрасывал такую информацию, что в редакции "Вестей" всякий раз, получив
ее, не знали, - срочно печатать поступившее сообщение или не менее срочно
отзывать Арбелина в Россию. То, что Хог работает на Спецкомиссию, было
для Олега очевидно. Ему тогда еще советовали отказаться от встреч с американцем.
Он соглашался, понимая, что стоит просочиться в корпункт "Вестей" новым
слухам из глубинки - и снова потащит он Хога в бар, выпытывать подробности.
