Словесность

[ Оглавление ]






КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




Ренат Беккин: "Ленинградское детство. Рассказы"



Ренат Беккин: "Ленинградское детство. Рассказы"
М., Изд-во "Стеклограф", 2023

В предисловии к "Ленинградскому детству" автор пишет, что было бы ошибкой назвать рассказы, представленные в книге, мемуарами. Но если бы меня попросили определить жанр, я бы назвал это именно так. Возможно, для самого автора герои рассказов – уже не более чем персонажи, которые живут своей жизнью внутри некой литературной реальности, но у меня их не получилось так воспринимать – хотя бы потому, что эти персонажи, вполне конкретные, смотрят на меня с фотографий, которыми снабжена книга. Почему ещё – напишу ниже.

Главный герой, одноимённый с автором Ренат, производит впечатление "образцово-показательного" советского ребёнка: собирает марки, носит цветы на могилу неизвестного лётчика (которая потом оказывается бутафорией), даже пишет письма Рональду Рейгану и президенту Никарагуа Даниэлю Ортеге. Впрочем, он совсем не ботаник: играет в морской бой на уроках, пририсовывает усы к портретам советских деятелей в газетах, препарирует лягушку, разыгрывает одноклассников... По всей книге рассыпаны элементы советской мозаики, культурного кода, который Ренат Беккин стремится сохранить, пронести через время, удержать, как нечто ускользающее и уходящее в небытие. Любопытно, что разница в возрасте между мной и героем книги, судя по всему, лет 9-10, но для меня некоторые составляющие этого культурного кода (то, что сейчас назвали бы мемами) в детстве были уже формой без содержания. Например, я натыкался на анекдоты о Чапаеве, мог по ним представить его образ, но никакого первоисточника за ним уже не было: кто это такой? Почему он стал героем анекдотов? Другие вещи, наоборот, я застал –например, полузабытую программу "Большой фестиваль", – обнаружить упоминание о ней в "Ленинградском детстве" было приятно.

Я бы не сказал, что книга оригинальна в плане композиции: это последовательное повествование, где автор начинает с самых ранних лет, описывая случаи, приключившиеся с ним в младенчестве, и постепенно переходит ко все более поздним событиям. Иногда ты спешишь вслед за его мыслью, смеёшься и ждёшь, что произойдёт дальше. Иногда, напротив, повествование становится тягучим, как жаркий июньский день. К слову, несмотря на связанность рассказов, я вполне представляю, что их можно читать по отдельности, каждый из них, в общем-то, вполне целен и завершён.

Читая книгу, конечно, вспоминаешь какие-то свои моменты из детства и того, как они осознаются спустя время. Есть общее, есть и отличия. Для меня было неожиданным то, что львиная доля книги касается именно детства, в том числе возраста дошкольного, а не подросткового: у меня, наоборот, этот период мало отложился в памяти, да и то, что отложилось, совершенно не поддаётся романтизации. У автора, очевидно, иначе: последние две главы книги, описывающие летние лагеря и поступление в МГИМО, оказались куда более компактными, чем первые. В то же время, переживания юного героя и веселые истории, которые с ним происходят, делают книгу интересной не только для исследователей советской эпохи, но и для самих детей. Почему нет? Те вещи, которые волнуют и веселят в детстве, неизменны во всякую эпоху – а Ренат Беккин эти вещи описывает детально и с любовью, передавая заодно и атмосферу времени.

Правда, в какой-то момент эта детальность начинает раздражать. Не слишком приятными и излишними кажутся, например, подробности отравления героя черной икрой и бананами. Или вот выдуманные им в детстве персонажи и рассказы с их участием, описываемые спустя много лет... Ну в самом деле, у каждого в детстве были такие персонажи, живущие в голове и становящиеся предметом игр. Но пытаться рассказать о героях, живущих в голове, так, чтобы это было интересно другим – задача ещё более сложная, чем рассказывать сны. Или вот ещё: многие, как герой книги, переиначивали с одноклассниками какие-то стихи, обычно добавляя им непристойности. Однако попытка спустя много лет придать смысл этим опусам, эксплуатирующим туалетно-сексуальную тематику, выглядит, на мой взгляд, довольно скучно и пошло.

Но это не значит, что книга плохо написана сама по себе. Наоборот, в ней есть немало интересных образов: например, Ленина автор очень точно сравнивает с "рождественским дедом" (в плане отношения к нему детей). Визит Цзян Цзэмина в школу и кирпич, разбиваемый учеником; "вялые хлопки" китайского лидера; Советы, которые уподобляются гномам и единорогам (ибо о них все слышали, но никто не видел) – таких ярких образов и штрихов в книге много, и не в последнюю очередь за счет них её интересно читать.

Чего не хватило лично мне в "Ленинградских рассказах", так это рефлексии о времени, взгляда из дня сегодняшнего, в общем, мыслей, а не описания действий. Ведь Ренат Беккин вначале сам замечает, что воспоминания лишь послужили основой творческого осмысления того, что происходило с ним и с миром тридцать-сорок лет назад. Но именно этого осмыслении как-то и не достаёт. Да, некоторый образ эпохи из книги складывается. Тот, кто к этой эпохе чуть ближе – наверно, его лучше уловит, кто дальше – хуже. Но не очень понятно, почему автору так важно было собрать эту мозаику, рассказать обо всех этих детских влюблённостях и веселых проделках? Почему важно этим поделиться? Для чего и для кого столь настойчиво и подробно описываются эти события? Ведь едва ли только для антропологов.

Однозначно, "Ленинградские рассказы" будут интересны для изучающего эпоху позднего СССР. Правда, как пишет сам Ренат, его семья относилась к "обычной интеллигенции" (в противовес "творческой"), соответственно, мы увидим в книге лишь определённый срез. Но даже несмотря на то, что таких взглядов на советскую действительность "изнутри" немало, этот – очень личный, живой и добрый – точно не будет лишним.




© Константин Морев, 2023-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024-2025.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Светлана Богданова. Попробуй не засмеяться [Я знаю, что сейчас мое путешествие прервется, и мне надо все запомнить и все записать. Поезд старательно подыгрывает мне, выводя под занавес на свою сцену...] Мила Борн. Другая Агата, или искусство стать невидимым [Загадочная история исчезновения Агаты Кристи. Что произошло и, главное, почему? Это стало не просто газетной сенсацией, но и глубоким психологическим...] Акоп Арутюн. Стихотворения [Я останусь с сухими глазами, – / свежим, / как возлюбленный солнца...] С. К. К. (Сергей Кудрин). Танцпол для парапсихологов [Прочесать лебедем / Вышний Стонхедж. / / Попросить Мерлина / Оживить булыжники.] Елена Бородина. Белый шум [Всё тот же хрупкий лист неповторим / в своём полете ветреном, бесстрашном / из неба в бесконечность – Бог бы с ним. / Вот – новый день, / а что...] Аркадий Паранский. У Печоры у реки... [Это было чудо какое-то – поле белых астр. Но самое поразительное: среди белого, напоминающего пушистое покрывало, пространства алели ярко-красные, почти...] Вахтанг Чантурия. Восемь бит [Восьмая часть меня живет в мире восьмибитной игры о праздно шатающемся по пыльным улицам большого города пьянице...] Юлия Великанова. Что же значило это странное "memory postum" (О поэтическом сборнике Милы Борн) [Перед нами поэтические тексты прозаика и драматурга. Это чувствуется в каждой строке. Непрерывное повествование, нарратив, впрочем, чрезвычайно поэтичный...] Борис Кутенков: "Поэты останутся в истории не по эстетическим соображениям" [Телеграм-беседа с поэтом и критиком Борисом Кутенковым в рамках проекта Андрея Войнова Voinovpoetry: "20 вопросов Борису Кутенкову".] Лора Катаева. Ласточки наших слов [Всё – молчание, тайна, но истины не видать. / Нам бы выстоять, искренний мой, залетай сюда, / Это небо глотай до упаду – и ешь, и пей, / Просто...] Лана Юрина. На грани [Пока не время – пой, летай, кружись, / хватай в охапку солнечные блики! / Ещё чуть-чуть – и я тебя окликну, / и обниму, и расскажу про жизнь...]
Словесность